ПРАВОСЛАВИЕ НА БЕЛАРУСИ. Исторические очерки (цикл статей, опубликованных в газете "Воскресение").

 

 

 

 

Священник Алексий Хотеев

 

1.     Христианская миссия у славян

 

Настоящей публикацией мы начинаем новую постоянную рубрику в нашей газете. Рассказ об исторических судьбах Православия на Беларуси нужен не только по причине недостаточности методического материала по этой важной теме. Значение Православной Церкви в развитии белорусской культуры невозможно переоценить. Духовная жизнь народа определяет его материальное состояние. Кто понимает глубину своих духовных корней, тот пребывает непоколебимым под напором различных модных учений нашего смутного века.

 

Принятию христианской веры предшествует проповедь миссионера. Церковная миссия бывает внутренняя, направленная на утвер­ждение веры, и внешняя — для ее распространения. Служение проповедника предпола­гает соответствующие дарования и законное послание духовной властью (лат. missio оз­начает «посланничество»). Господь Иисус Хри­стос непосредственно послал на дело благовестия апостолов, те же, в свою очередь, доверили это служение достойным пре­емникам. Так Церковь Христова распростра­няется среди народов: словом и примером жизни ее проповедников, исполненных бла­годатными явлениями знамений и чудес.

Нередко распространение веры в науч­но-популярной литературе именуется «христианизацией». Смысл этого термина не совсем ясен. В советские годы  под «христианизацией» подразумевали  насильственное обращение «низов». В настоящее вре­мя можно встретиться с таким мнением, что «миссия» — это пропаганда веры среди язычников, а «христианизация» — это зак­репление веры у тех, кто уже формально принял христианство. Не совсем понятно, на чем держится «научность» такого словоупотребления. Получается, если человек принимает Христа, то он «христианизиру­ется», но как назвать, когда кто-нибудь принимает учение Будды или Магомета? (Придумать соответствующий термин  — это весьма насущная задача для современной науки.) Думается, что наиболее подходящим названием для подобных религиозных яв­лений будет слово «обращение» (ср. англ, conversion), поскольку всякая перемена веры сопровождается изменением образа жизни.

Вера христианская распространяется по тем же путям, что двигаются ее миссио­неры. В давние времена путешествовать предпочитали по воде более чем по суше. Ведь прокладывать дорогу какому-нибудь торговому каравану через леса и болота, в опасности от туземцев и диких зверей, гораздо труднее, чем плыть по реке. Не случайно большинство средневековых го­родов Европы располагались по берегам рек и морей. Поэтому миссионеры появ­ляются сначала там, где находятся кня­жеские резиденции, и торговые интересы собирают все окрестное население, занимающееся, как правило, охотой. Впос­ледствии земельная колонизация кресть­янскими руками проложила большинство сухопутных дорог.

На Западе много потрудились в деле про­поведи язычникам ирландские монахи. Их миссионерская традиция восходит к перво­му проповеднику  —  бритонцу Патрику. В 16 лет его захватили скотты и увезли на остров как пленника. После своего освобож­дения Патрик вновь появляется в Ирлан­дии, но уже в другом качестве. В 432 г. он становится епископом-миссионером. В VI в., начиная с Колумбана — первого ирланд­ского проповедника на материке, преемни­ки Патрика уже странствуют по соседним землям, совершая «паломничество ради Христа». В северной Галлии, на юго-восто­ке Германии они основывают свои монас­тыри. Римские папы замечают успехи этой монашеской миссии в Европе и вменяют благовестнические функции в обязанности епископов. Движение на «варварский» Во­сток становится главным направлением латинских миссионеров. Много трудов было положено на обращение саксов. Немало совершалось и насилия над этим народом. Постепенно латинские проповедники приблизились к землям западных славян. В 968 г. главным центром "славянской» мис­сии стала епископская кафедра в Магде­бурге.

Распространение христианской веры происходило также из Византии. После окончательного преодоления иконоборчес­кого кризиса в 842 г. греческая Церковь окрепла внутренне, и это положило нача­ло успеху проповеди вовне, особенно в славянских землях. В 863 г. вместе с изобретением азбуки начинается просве­тительская миссия свв. Мефодия и Ки­рилла среди славян. Святые братья были посланы Византийским императором Ми­хаилом III к правителю Великой Моравии Ростиславу, т. к. князь сам пожелал при­нять греческих проповедников. В состав Великой Моравии тогда входили более мелкие княжества: Чешское, Моравское, Паннонское, Словацкое и Лужицкое. В 865 г. намерение крестить свой народ вы­казал болгарский царь Борис. Восточные обряды и греческое богослужение на род­ном языке вызвали у славян больше сим­патии, чем латинская Библия и церков­ные подати проповедников из немецкого Магдебурга. Римский папа Адриан II ре­шил поддержать своим авторитетом ус­пехи славянской миссии святых братьев Мефодия и Кирилла и таким образом рас­положить их паству к Римской Церкви (не­приязненные отношения между Римом и Константинополем в то время уже явно обнаружились). В 870 г. он рукоположил св. Мефодия в епископский сан. Однако мирной проповеди христианской веры в славянской среде не суждено было про­должаться. Войны с усиливающейся Гер­манией привели к распаду Великой Мора­вии. Немецкие проповедники вместе с национальными обычаями покоренных племен уничтожали и славянское богослу­жение. Ученики свв. Мефодия и Кирилла были вынуждены бежать на восток — в Болгарию или на север — в Венгрию и Польшу.

Напрасно иногда говорят, будто еще не было ни Православной Церкви, ни Като­лической до Великого раскола 1054 г. Хри­стианские проповедники с запада и вос­тока встретились на славянских землях в IX в. Тогда открылись глубокие различия двух миссий. Латинские миссионеры вез­де изгоняли славянский обряд, по их про­искам св. Мефодий был даже посажен в тюрьму. Очевидно, они не считали, что делают с греками общее дело. Миссия с востока подчиняла славян культурному влиянию Византии, но их земли не входи­ли в территорию империи. Вслед за про­поведниками не шли греческие администраторы и сборщики налогов. Служба на родном языке становилась подлинным просвещением для ума и сердца, почему славянский обряд распространялся гораз­до быстрее латинского и был более пло­дотворным. Национальное богослужение открывало дорогу достойным местным представителям к священному сану, в то время как латинская миссия ее перекрывала. По этим и многим другим причинам греческая миссия среди славян подготовила в будущем образование на их зем­лях нескольких национальных Церквей. Можно сказать, что еще прежде офици­ального разделения Восточной Церкви и Западной различие их миссионерских принципов становилось таким же ощути­мым, как разница в вероучении и обря­дах.

Несколько в стороне от разворачиваю­щихся событий жили русские славяне. Че­рез их земли проходила важная водная ар­терия: торговый путь «из варяг в греки» по Днепру. Города Новгород, Смоленск и Киев своим происхождением были обязаны об­щим торговым интересам: здесь славяне во главе со своими старейшинами вели торг с варягами, которые славились не только разбойничьими набегами, но и купеческой предприимчивостью. Инициативные норман­ны ускорили процесс сложения русской го­сударственности. В 907 г. под руководством Олега Вещего происходит набег на Кон­стантинополь. Мирный договор между рус­скими и греками показывает, что под влас­тью Олега уже находятся Киев, Чернигов, Переяславль. Полоцк, Любеч и другие города. Хотя внешне тогда был просто раз­бойничий рейд с целью выкупа и грабежа, но государственные интересы просматри­ваются в позднейшем договоре Олега (911 г.), обеспечивающем вместо войны вы­годную мирную торговлю.

К главному торговому пути по Днепру примыкали также торговые нити по его при­токам. Припять, где был основан Туров, служила водным путем в Польшу. Берези­на со Свислочью, где находится Минск, и Двина, где торговым центром был Полоцк, связывали славян с литовцами. Особенно ценился собиравшийся на побережье Бал­тийского моря янтарь. Вообще русские реки были оживленными транспортными путями, летом по ним плыли на лодках, а зимой путешествовали на санях.

Варяжские купцы были хорошо знакомы с Православием, некоторые из них даже принимали крещение в Константинополе. «Многие же варяги были христианами», — замечает киевский летописец. Будучи од­новременно ратными людьми, они иногда оставались на русских землях служить в княжеской дружине. При них могли нахо­диться даже христианские священники. Так русские славяне, участвуя вместе со скан­динавами в военных и торговых предприя­тиях, познакомились с «греческой» верой.

Однако варяги были весьма посред­ственными миссионерами. Они не стара­лись о просвещении своих славянских собратьев. Тем более, что на своей роди­не, в Скандинавии, викингам был больше по вкусу воинствующий Тор, чем смирен­ный Христос. Но их любовь к путешестви­ям и знакомство с разными странами, воспетые в сагах, нередко поставляли их выше языческих предрассудков. Одна из таких саг повествует об исландском ко­нунге Торвальде, который привлек ко кре­щению свой народ, а затем совершил по­ездку в Рим и Константинополь. На обратном пути через славянские земли он умер возле Полоцка и был похоронен у церкви св. Иоанна Предтечи. Значит, в Полоцке еще при норманнах был христи­анский храм. Это весьма любопытное сви­детельство говорит не только о дально­сти плаваний варяжских конунгов (они углублялись в материк так далеко, что мог­ли появляться даже на Каспийском море), но и о широком знакомстве русских с хри­стианской верой.

Уже в договоре князя Игоря с визан­тийцами в 944 г. ясно проводится разде­ление на крещеную и некрещеную Русь. Упоминается также соборная церковь св. Илии в Киеве. Св. княгиня Ольга прини­мает крещение в самом сердце Православия. Она пользует­ся услугами христианского духовного на­ставника Григория и старается воспитать веру в своем сыне и внуках. В дружине Святослава нашли свое место и христи­анские воины. Походы этого воинствен­ного русского князя в уже крещеную Бол­гарию скрепили культурные связи двух стран. Так постепенно приготовлялось Крещение Руси при св. Владимире в 988 г.

Когда совершалось крещение новгород­цев, в летопись вошла поговорка: «Путята крести мечом, а Добрыня огнем». Эти слова продолжают повторять и по сей день, мол, Русь была крещена насильно своими правителями. Но много ли свиде­тельств насилия? Митр. Иларион в слове «о законе и благодати» говорит: «Если кто и не любовию, но страхом приходил крес­титься, потому что благоверие Владими­ра со властью было сопряжено». Да, кня­зя боялись, но его и уважали, его приме­ру следовали. Христианская миссия с во­стока не знала насильственных «крещальных» экспедиций. Люди принимали креще­ние вслед за своим вождем. Так было в соседних странах: в Чехии в к. IX в. при князе Борживое и Польше, когда князь Мешко женился на чешской княжне Домбровке в 966г.

Государство строится на принципе господ­ства и подчинения. Власть можно держать вооруженной рукой, но как только она осла­беет, государство распадется. Только народ­ное единство страны сохраняет ее при сме­не сильного правителя. Такое единство скреп­ляется общими для всех духовными закона­ми. Язычество разделяет людей, а христиан­ская вера их объединяет. Контакты с Визан­тией располагали славян к культурному за­имствованию, но для этого им самим надо было возвыситься, стать христианами. Имен­но знакомство с характером восточной мис­сии подготовило сознательный выбор Руси в пользу Православия.

 

 

 

«Воскресение»,  № 5 (46), 2003 г.

 

 

 

 

 

2.        Что нужно знать о 992 годе

 

Уже более тысячи лет назад произошло образование государственного и духовно-нравственного строя древнерусских земель и народов, их населявших. Но и сейчас дос­тоин внимания тот факт, что завершающая стадия формирования Киевской Руси, ее государственное устроение, ознаменовалась принятием веры христианской. В своей «Похвале» князю Владимиру митр. Иларион (сер. XI в.) прославляет его за крещение народа и восклицает: «Он правил не малой и не изве­стной страной, а всей Русской землей, кото­рая теперь известна и услыша­на повсюду». Принятие христи­анской веры ввело Древнюю Русь в семью цивилизованных народов.

Как известно, официальная дата Крещения Руси устанав­ливается по времени креще­ния киевлян в 988 г. С какого же момента можно отсчиты­вать преобладающее влияние христианской веры в землях Западной Руси, на террито­рии современной Беларуси?

К сожалению, прямых исторических сви­детельств тех времен сохранилось очень мало, поэтому наша любознательность мо­жет быть удовлетворена пока только догад­ками и предположениями исследователей. Внимание историка останавливается прежде всего на Полоцке и Турове как на наиболее развитых государственных центрах. Святой Владимир, креститель Руси, представляется в древних летописях человеком ревностным к утверждению христианской веры в своей стране, поэтому такие значительные уделы, как полоцкая и туровская земли, не могли остаться без его попечения. Известно, что в 992 г. князь Владимир разослал сыновей в разные области своего обширного государ­ства, чтобы они были его наместниками в удельных центрах. Таким образом, Изяславу был отдан Полоцк, а Святополку — Туров.

Одним из мотивов разделения государ­ства на уделы при святом Владимире сле­дует признать его заботу о христианской миссии. В некоторых списках начальной ле­тописи читаем, что в 992 г. второй митро­полит Киевский Леонтий поставил еписко­пов для Новгорода, Чернигова, Ростова, Вла­димира Волынского, Белгорода и других го­родов. Следовательно, святой князь хотел, чтобы его сыновья, которые были уже кре­щены, также, как и он сам, способствова­ли распространению Веры Христовой, для чего попечению каждого из них вверен был епископ. Хотя мы и не находим в летописи упоминания о епископах для Полоцка и Турова под 992 г., но, учитывая вышесказанное, должны со всей вероятностью полагать открытие Полоцкой и Туров­ской епархий в этом году. Во вся­ком случае, учреждение этих епископских кафедр нужно относить ко времени княже­ния святого Владимира.

Очень важно упомянуть также еще один город, с которым связано распространение

христианской веры. Это, построенный кня­зем Владимиром для Рогнеды и их сына, Изяславль. Поскольку Полоцк был разорен войсками Владимира ок. 980 г. во время междоусобицы, то местопребывание Рогнеды и Изяслава с 985 г. было именно здесь. В этом городе княгиня Рогнеда приняла монашеский постриг с име­нем Анастасии в основанном ею Зиминском женском монастыре. Здесь воспитан­ный ею князь Изяслав своим добрым христианским примером тронул сердца совре­менников. «Бысть же сей князь тих, и кро­ток, и смирен, и милостив, и любя зело и почитая священнический чин и иноческий, и прилежаша прочитанию божественных пи­саний, и отвращаяся суетных глумлений, и слезен, и умилен, и долготерпелив», — со­общает  о нраве Изяслава летопись.

Для верующего человека крещение его страны — веха не просто историческая, а провиденциальная. Христианская вера ис­торична, она утверждает активность Бога во времени, Его Промышление о мире, Его связь с конкретными событиями и лицами, в отличие, например, от платонизма, кото­рый не придает большого значения исто­рии, считая ее циклическим повторением во времени равноценных событий. Приходит «исполнение времен» и Господь призыва­ет: «Иди и следуй за Мною», и вот народ, который услышал этот зов, начинает свой крестный путь, наполненный трудом, тер­пением скорбей. Но это путь во свете, т.е. исполненный высокого смысла, ясный в своей конечной цели: спасися сам и вокруг тебя спасутся тысячи. Вот как поэтично выразил духовное значение Крещения Руси свт. Кирилл Туровский: «Ныне зима... язы­ческого кумирослужения апостольским уче­нием и Христовой верою прекратилась... — Ныне весна красуется... —  вера Христова, которая крещением пронизывает челове­ческое естество».

 

«Воскресение»,  № 6 (47), 2003 г.

 

 

 

 

 

 

 

3.        Христианские законы в гражданском быту

 

 

Осенью прошлого 2002 года в Беларуси был принят закон о свободе совести и ре­лигиозных организациях. В преамбуле это­го закона говорится, что государство будет строить свои отношения с религиозными организациями с учетом их влияния в ис­тории страны. Православие названо здесь одной из «культурообразующих» религий белорусского народа. Но что понимается под вкладом Церкви в формирование куль­туры? Только ли это храмы, духовная пись­менность и иконография? История свиде­тельствует, что влияние Церкви выразилось не только в предметах материальной и ду­ховной культуры восточных славян, но уже при самом образовании древнерусского государства оно сказалось в формирова­нии гражданского строя.

Христианская Церковь явилась в Киевс­кой Руси со своими внутренними законами, сложившейся организацией и наследием высоко развитой византийской культуры. У Церкви были как собственные своды обя­зательных правил-канонов, так и сборники государственных законов, не имеющие для нее обязательного значения, но освящен­ные силой обычая, т.к. они употреблялись в Византийс­кой империи. Православ­ная вера про­никла во все слои обще­ства и, дей­ствуя на со­знание своих последовате­лей, привнесла нравственные законы в гражданский быт. Политическому мышлению русских кня­зей прививалось правило подчинения млад­шего старшему, идеал свв. страстотерпцев Бориса и Глеба, которые не пожелали с ору­жием в руках противостоять своему брату Святополку, всегда высоко ценился в Ки­евской Руси. Гражданское правосознание знакомилось с неведомыми дотоле норма­ми судебной ответственности: например, Древняя Русь не знала такого повода к су­дебному иску, как брань, публичное оскор­бление. В обществе образовался новый союз - церковные люди. Сюда относились собственно духовенство монашествующее (черное) и семейное (белое), церковнослу­жители, обслуживающие церковные учреж­дения, как то храмы и богадельни (поскольку богадельни имели вид больниц-интернатов, то к церковным людям относились и врачи, т.н. «лекари»), изгои — все лица, не имею­щие определенного социального статуса: разорившиеся торговцы, князья, лишивши­еся наследия, неграмотные поповские дети и др. Точно также подлежали церковной опеке люди, которых ранее оставили бы на произвол судьбы, — нищие, калеки, боль­ные и одинокие старики. Все они были изъя­ты из подчинения князю и судились в Цер­кви по своему закону и по церковным обы­чаям, которые становились примером для всего общества. Особенно это отразилось на положении рабов, т.н. «холопов».

В языческой Руси рабство было состояни­ем совершенно бесправным и безвыходным. Раб принадлежал своему господину, им обес­печивался и им защищался от посягатель­ства со стороны других вольных людей. Если же его господин отпускал на свободу, то он становился изгоем, лишенным покровитель­ства. Церковь принесла в общество равен­ство всех перед Богом, Который есть Еди­ный Господин и Судия. Во Христе нет уже ни раба, ни свободного, но кто крестился в со­стоянии раба, тот стал свободным в совести своей, кто крестился, будучи господином, тот стал рабом Христовым (Гал. 3,28; 1 Кор. 7,22). Церковь стала учить, согласно византийской практике, отпускать умирающему господину своих рабов на свободу, чтобы они по смер­ти поминали его за это доброе дело. В цер­ковных имениях, которые жертвовали князья и бояре, все холопы становились лично сво­бодными, но прикрепленными к земле крес­тьянами (не отсюда ли, от желания показать равенство крещеных холопов с их крещены­ми же господами, утвердилось за простыми земледельцами наименование «крестьян», т.е христиан, с которыми господа и обращаться должны по-христиански). Получившие свободу холопы могли наниматься на работу к землевладельцам, оставаясь при этом свобод­ными рассчитаться и уйти от хозяина.

Особенное влияние оказала Церковь на семейные отношения. Христианская вера учит о святости брака и семейного союза. Чтобы прекратить языческие обычаи умы­кания, т.е. кражи невесты у родителей, свя­щенникам вменялось в обязанность вен­чать создающиеся семьи, даже если в них уже есть дети. Князья предавали на епис­копский суд вопросы, связанные с нрав­ственными поступками, куда стали относить­ся и дела семейные. Так мужьям запреща­лось изгонять своих жен, чинить им и де­тям разные жестокости. Одновременно с этим женщине усваивалось право собствен­ности: например, если муж был уличен в тяжком уголовном или государственном преступлении, его имущество уже не пере­ходило всецело родственникам потерпев­шего или в казну, но часть оставалась его жене и детям.

Поскольку представители Церкви, ее па­стыри, выполняли функции учителей христианской веры и нрав­ственности, то им кня­жеский суд усвоил рас­смотрение целого ряда дел, не име­ющих уголовного ха­рактера и касающихся нравственного об­раза жизни христиан. Сюда относились дела, связанные с нарушениями заповедей о почитании Бога: колдовство, кощунство, святотатство, исполнение языческих обря­дов и др. Эти проступки судились исключи­тельно епископским судом. Греховные де­яния, которыми наносился нравственный и физический вред другим людям, например, драки, оскорбления, умыкание девиц, из­насилования, нарушения супружеской вер­ности разбирались княжеским судьей с уча­стием судьи церковного. Наконец, все дела, связанные с людьми церковными, т.е. священниками и монахами, церковными слу­жителями и крестьянами, калеками и изго­ями и другими, непосредственно находящи­мися под церковной опекой, кроме тяжких уголовных преступлений, судились одним епископским судом. Не будем забывать также о грехах, открываемых на испове­ди, входящих в компетенцию священни­ка-духовника, которые исправлялись его пастырским советом, - злоба, гнев, кле­вета, обман, зависть и проч. - в Церкви врачевались эти внутренние двигатели всех гражданских и семейных беспоряд­ков. Проникая таким образом в разные сферы общественной жизни, Церковь очи­щала их от грубых языческих обычаев, воспитывала лучшие нравы и насаждала лучшие порядки.

Нет ничего удивительного в том, что нрав­ственное влияние духовенства сказывалось и в государственных делах. Княжеские усо­бицы разделяли Русскую землю, но Церковь была едина и власть митрополита скрепля­ла единство страны. «Мы поставлены в Рус­ской земле от Бога удерживать вас от кро­вопролития», — говорил митр. Никифор II ки­евскому князю Рюрику Ростиславичу в 1195 г. Епископы ходатайствовали перед князьями во время их стычек за жизни и имущество людей, осажденных в своих городах, служи­ли посредниками в мирных переговорах. В Полоцке, например, епископ принимал уча­стие в вечевых собраниях, судебных разби­рательствах, выступал представителем все­го княжества в заключении договоров с ка­толическим Рижским архиепископом (в XIII в.), был одним духовным отцом для всех удельных правителей княжеского дома. В церквах хранились грамоты и привилеи кня­зей, само название письмоводителей на Руси - «дьяки» - говорит о церковной их принадлежности. Влияние Православной Церкви при самом становлении государ­ственного строя в землях-княжениях Киев­ской Руси шло не только на культурном, но и на цивилизационном уровне, и жизнь цер­ковную невозможно было отделить от всех сфер жизни общественной.

 

«Воскресение»,  № 8 (49), 2003 г.

 

 

 

4.        Книжность и просвещение

 

Христианскую веру можно считать ре­лигией слова по преимуществу. Не только потому, что Христос, Сын Божий, именуется в Евангелии от Иоанна «Сло­вом» (Ин. 1,1). Само распространение Христианской Церкви связано со сло­вом проповеди, книжностью, просвеще­нием. Вместе со священником, совер­шителем богослужения, появляется и ученый книжник, творец и переписчик духовной литературы. «Великая бывает польза от чтения, - говорит первый рус­ский летописец, - книги учат нас пока­янию, ими приобретаем мудрость и воз­держание, книги суть реки, питающие всю вселенную, они — источники мудрости, в книгах неизмерима глубина, ими мы утешаемся в печали».

Самыми первыми и важными книга­ми для просвещения являются книги Священного Писания. Переведенные на славянский язык первоучителями сла­вянскими свв. Мефодием и Кириллом и их учениками в IX в., все они были известны в Древней Руси, за исключе­нием книг Маккавейских Ветхого Заве­та. От тех времен сохранилось Еванге­лие, переписанное в Новгороде диако­ном Григорием для посадника Остромира в 1056-1057 гг. Выдающийся сла­вист Федор Буслаев в сер. XIX в. делал по этому памятнику заключения о вли­янии христианской веры на славянский язык. Можно упомянуть также о Туров­ском Евангелии XI в., отрывок кото­рого (часть Евангелия от Иоанна) с ав­тографами знаменитого защитника Пра­вославия в Западной Руси XVI в. князя Константина Острожского, был открыт виленским художником Василием Грязновым. Книги Священного Писания, хоть и доступные славянам на их родном языке, нуждались в обьяснении, по­скольку писались они в разное время и содержат как исторические сведения о жизни древних народов, так и образные выражения в форме притч, подобий, видений и проч, Из библейских толко­ваний примечательно сочинение бол­гарского священника Иоанна «Шестоднев», в котором обстоятельно описыва­ются шесть дней творения с объясне­нием некоторых природных явлений. Можно сказать, что это была своеобраз­ная энциклопедия естествознания. Кро­ме того, к услугам русских книжников были переведенные с греческого язы­ка Палеи (библейская история Ветхого Завета) и хронографы по древней исто­рии Греции и Рима.

Еще одним разрядом книг, имеющих важное значение для правильной орга­низации христианской жизни, являются книги богослужебные. Напрестольное Евангелие, Апостол, Псалтирь, Часос­лов, Октоих, Минеи, Служебник, Треб­ник, Устав (Типикон) были необходимы каждому храму. Если вспомнить, что в древнерусских городах были не только соборы, приходские церкви и монасты­ри, но и многочисленные домовые хра­мы (немецкий хронист Титмар насчиты­вает 400 церквей в Киеве уже при св. Владимире), то будет понятна насущ­ность вопроса об умножении числа бо­гослужебных книг.

Из других видов церковной литера­туры ходили в обращении различные сборники поучений святых Иоанна Зла­тоуста, Ефрема Сирина, Григо­рия Богослова, Иоанна Лествичника и иных от­цов Церкви. «Изборники» кня­зя Святослава 1073 и 1076 гг. включали в себя статьи не толь­ко церковного, но и светского содержания. Здесь находи­лись сведения по географии и этнографии, о причинах природных явлений, таких как гром, дождь, молния и проч., не чуждые, правда, некото­рых суеверных представлений например, о та­инственной силе двенадцати кам­ней-самоцветов. Была в этих сборниках также статья о правилах пост­роения и оборотах речи, первая русская риторика. Уже в те времена любили читать рассказы о свя­тых, содержащиеся в Патериках и Четьих-Минеях (в последних повествования помещены в календарном порядке по числам месяца). Фрагмент одной из древнейших славянских Четьих-Миней XI в. (за март месяц) был обнаружен в 1825 г. священником Михаилом Боб­ровским в Супрасльском монастыре под Белостоком. Во многих больших го­родах, где были княжеские резиденции и епископские кафедры, велось лето­писание как продолжение начальной ле­тописи, приписываемой прп. Нестору. Известна также статья по хронологии -как считать месяцы и годы, определять день Пасхи при помощи годичного кру­га солнца и луны. Переводная и своя оригинальная письменность, сборники библейских изречений и афоризмов греческих философов и поэтов (т.н. «Пчелы»), описания путешествий по Святой Земле Палестины, наконец, два за­мечательных литературных произведе­ния - догматическое сочинение «Слово о законе и благодати» митр. Илариона и поэтическое «Слово о полку Игореве» — о каждом памятнике можно мно­го говорить особо. Все эти труды по­явились благодаря просвещению Древ­ней Руси Святым Крещением.

Чтобы была письменность, нужна гра­мотность, необходимо образование. Князь Владимир, по сообщению началь­ной летописи, повелел отда­вать «на уче­ние книжное» боярских детей. Дети по особенной мягкости свое­го характера и доверчивости более взрослых способны к усвоению грамматики. Нужно иметь в виду и то еще рассуждение, что детям легче овладеть истинами христи­анского учения, чем их отцам, одержимым языческими пред­рассудками. Так, в житии св. Леонтия Ростовского нахо­дим, что он собирал и учил Закону Божию детей, не имея успе­ха в прямом воздей­ствии словом проповеди на взрослых.

Великие киевские князья Владимир и Ярослав заботились об умножении книг, собирали вокруг себя переписчиков, переводчиков и им поручали дело препо­давания грамоты. Мы не находим в Древней Руси казенных школ или училищ, но встреча­ем в летописях упоминания об учителях, т.н. «мастерах». И у греков, и у западно­европейских, германских, народов все школы были частные. Высшее образо­вание заключалось в преподавании богословия, классической философии и риторики, а низшее, которое чаще все­го давали приходские священники и мо­нахи, состояло из обучения грамоте и Закону Божию. Сохранившиеся памятни­ки древнерусской письменности убеж­дают нас в том, что главной целью на­саждения образования в Киевской Руси было религиозное просвещение наро­да. «Книжное учение» не имело тогда цели в себе самом, но служило целям христианской проповеди. Мастера учеб­ного дела учили главным образом, как читать, переписывать и переводить. Выс­шее образование на Руси заключалось в овладении греческим языком и образ­цом речи, высшим навыком - умение подражать, а предметами обучения были христианская вера и знание.

Надо сказать, что такая постановка учебного дела явила довольно высокие примеры образованности. Св. Кирилл Туровский (XII в.) был одним из са­мых красноречивых проповедников в Древней Руси, русским Златоустом. Сын богатых родителей, он пожертвовал мирской карьерой для жизни иночес­кой. В подражание св. Симеону Столпнику сам подвизался на столпе (баш­не). За свою благочестивую жизнь был избран жителями города на епископс­кую кафедру. Свт. Кирилл писал, а за­тем произносил с амвона поучения на праздничные воскресные дни, составил покаянный канон и молитвы на каждый день недели. Его речь изобилует по­этическими образами и сравнениями, достойными звучания в устах лучшего оратора просвещенной эпохи. Прп. Авраамий Смоленский (кон. XII в.) был также выдающимся проповедником, но несколько в другом отношении, чем св. Кирилл. Его проповеди на Евангель­ские темы отличались простотой нрав­ственного приложения и были более популярны у горожан, чем нарочито-учи­тельные речи других священников Смо­ленска. Известен он также как духов­ный писатель и иконописец. Его ученик Ефрем составил в назидание житие прп. Авраамия.

Не менее духовенства ревностны были к «учению книжному» и князья. Владимир Мономах сообщает о том, что его отец Всеволод Ярославич говорил на пяти языках. Князь Ярослав Мудрый собирал переписчиков, сам делал пе­реводы с греческого и положил начало библиотеке при храме св. Софии в Ки­еве. Известна также ревность к делу просвещения прп. Евфросинии По­лоцкой, которая переписывала книги своими руками, а выручку от их прода­жи раздавала бедным. Она основала женский монастырь и храм в честь Пре­ображения Господня в имении Сельцо, выписывала из Византии святые иконы и мощи. По ее заказу был сделан мас­тером Лазарем Богшей драгоценный шестиконечный византийский крест. В особенности на примере прп. Евфро­синии Полоцкой видно, что просвеще­ние в Древней Руси было формой хри­стианской проповеди.

 

«Воскресение»,  № 9 (50),  2003 г.

 

5.        Отражение неба на земле

 

«Когда мы пришли к грекам, — гово­рят на страницах древнерусской лето­писи послы князя Владимира, — и при­вели они нас туда, где служат Богу сво­ему, то не понимали мы, на небе ли мы стояли или на земле, потому что нет на земле такой красоты, не знаем, что и сказать, только то знаем, что Бог там с людьми пребывает». Вот безыскусное описание того глубокого чувства, которое рождается в душе человека под впечатлением торжественности право­славного богослужения. Это не удивле­ние от внешней пышности храмового убранства. Но ощущение надмирной, непостижимой для разума гармонии, которая побуждает вторить и откликать­ся на величественное и вместе с тем таинственное священнодействие. Хри­стианские церкви являются отражением Небесного жилища, затвердевшего в видимых земных формах. По этой при­чине православное благочестие всегда отличалось усердием в деле храмостроительства. По количеству церквей можно судить не только о численности христианских общин, но и об их ревности к богослужению.

Уже с самого начала Русской Церкви храмы строятся во всех городах на ме­сте языческих капищ, где прежде сто­яли идолы. Так, князь Владимир прика­зал воздвигнуть церковь в честь св. Ва­силия на месте свергнутого в Днепр идо­ла Перуна. Другой храм, построенный при нем в Киеве, был не менее примечателен. Его освятили в честь Успения Пресвятой Богородицы в 996 г. Одной особенностью было то, что это один из первых на Руси каменных храмов, а вто­рой, что на содержание служащих в нем церковнослужителей (причта) князь дал десятину своих доходов, что послужи­ло началом доброй традиции. В память об этом и сама церковь получила на­звание Десятинной. Поскольку здесь со­вершал службы сам русский митропо­лит, то можно полагать, что княжеская десятина шла и на его содержание.

Место для построения будущего хра­ма выбиралось всегда самое видное, на­ходящееся на холме, или отмеченное каким-нибудь особым событием. На­пример, церкви в честь первых русских святых Бориса и Глеба были поставле­ны на месте их убиения от слуг Святополка. Нередко местом для построения храма была торговая площадь, которая служила также центром для вечевой сходки горожан. Эта сходка была древ­ней формой народоправления, решав­шего вопросы выбора того или иного князя, начала войны или заключения мира. Самые церковные колокола не­редко созывали вечевое собрание, и пришедший люд с уважением слушал первое слово епископское.

Храмы строились каменные и дере­вянные. Строительство первых было для русских делом новым, поэтому они учи­лись этому у мастеров греческих. Гре­ческие же мастера приглашались из Константинополя или крымских городов, например, Херсонеса. Каменные церк­ви, конечно, были в равной степени прочны и величественны, но вместе с тем дорогими и трудоемкими в строительстве. Поэтому их возведение было преимущественно делом княжеским, и украшали эти храмы самые большие го­рода, служившие центрами удельных княжеств, такие как Киев, Новгород, Переяславль, Смоленск, Полоцк. И в этом деле князья показали большое усердие. В одном Киеве в домонгольский период было более 20 каменных церквей. В Новгороде — до 27. В По­лоцке согласно письменным свидетель­ствам —3. Но самое большое число было церквей деревянных. Здесь рус­ские мастера показали, несомненно, все свое искусство. Заимствуя основные формы от церквей каменных, возводи­мых их учителями-греками, русские делали из дерева самые сложные кон­струкции. Например, храмы имели не только простую прямоугольную форму как обычные дома, но строились и в форме многоугольника, близкого к ок­ружности. Стены могли делать из бре­вен, помещая их не горизонтально, но устанавливая вертикально. Крыши уст­раивались не обычные, двускатные, а ломаные, бочкообразные, даже сфери­ческие. Чем севернее была местность, тем большим искусством славились ее мастера. Самыми известными были нов­городцы. Деревянные церкви строились и в городах, и в селах, и нередко при частных домах состоятельных людей. Западные путешественники XII в. насчи­тывали их сотнями в одном Киеве.

Главные (соборные) храмы, в которых служили епископы, именовались ка­федральными. В Киеве, Новгороде и Полоцке в XI в. с небольшой разницей лет были построены соборные церкви в честь Святой Софии — Премудрости Божией. Под Софией нужно понимать Христа - Спасителя, Который в Священ­ном Писании именуется «Премудростью Божией» (1 Кор. 1,24). Эти храмы по­стоянно напоминали людям о том уми­лении, которое испытали в Софии Кон­стантинопольской летописные послы князя Владимира.

Церковь Св. Софии в Полоцке не со­хранилась в первозданном виде как пра­вославный храм. В сер. XVIII в. она была перестроена и теперь выглядит католичес­ким костелом. Но древние фундаменты по-прежнему свидетельствуют о христи­анской ревности полоцкого князя Всеслава. Однако не только он оставил такую добрую память. С именем св. Евфросинии Полоцкой (+ после 1156 г.) связано построение двух монастырских каменных храмов. Один из них, в честь Преображе­ния Господня, существует в Полоцке до сих пор. Житие преподобной сохранило нам имя зодчего — «мастер Иоанн».

Однако самым уникальным храмом Бе­ларуси, сохранившимся с древности до наших дней, по праву считается Борисо­глебский в г. Гродно (Коложская церковь). Он был построен предположительно в XII в. Расположенный на высоком берегу Немана храм хорошо виден с разных сто­рон. В его стены вделаны разноцветные камни и керамические кресты, которые в ясный день должны были давать красивые отблески солнечного света. Это напоми­нало евангельские слова Христа: «Я свет миру; кто последует за Мною, тот не бу­дет ходить во тьме» (Ин. 8,12). Кроме того, особенностью храма изнутри являются за­мурованные в стены сосуды-«голосники», у которых видны одни только горлышки. Во время богослужения церковь напол­нялась таинственным эхом этих «голосни­ков». К сожалению, этот удивительный храм находится под угрозой осыпания береговых грунтов.

Храмостроительство развивалось и в других городах древней Беларуси: Турове, Минске, Новогрудке, Волковыске. В Витебске в 90-х гг. XX в. была вос­становлена древняя Благовещенская церковь XII в.

Православные храмы были средото­чием не только духовной жизни. Их ко­локола предупреждали об опасности и созывали вече. В них сохранялись ду­ховные грамоты (завещания) князей и размещались первые библиотеки. Даже торговые весы хранились между базар­ными днями все в тех же храмах, потому что некому было доверить такие важные мерила честности.  Значение церк­вей по-прежнему остается высоким. Быть может, и наш современник пере­станет видеть в храмах только «культо­вые» заведения, но по примеру своих благочестивых предков будет проверять в них свою честь и совесть.

 

 

 «Воскресение»,  № 10 (51), 2003 г.

 

 

6.        Первые православные святыни

 

Каждому право­славному челове­ку дороги воспо­минания о начале его веры. Первые опыты молитвы, первые шаги в православном храме, первая ис­поведь и Святое Причащение. Жизнь представляется исполненной особен­ных знамений и чудес, которые в свое время не были поняты, но теперь стали явными зна­ками Промысла Божия. Как давала бабушка или мама нательный крестик, как таинствен­на была ее тихая вечерняя молитва перед святыми иконами, каким внутренним убеж­дением дышали ее слова о невидимой забо­те нашего святого Ангела-Хранителя. Точно также и в памяти народной запечатляются события, давность которых превышает жизнь отдельного человека, это воспоминания еще юного народа, его первое знакомство со зна­ками христианского благочестия.

Православный храм является самым выразительным знаком христианской веры. Не удивительно, что именно под его кро­вом более чем где-либо ощущается осо­бое присутствие Божие. Здесь из глубин человеческой души рождается молитва, и здесь на нее дается ответ. Святые иконы, на которые направляется молитвенный взгляд, нередко становятся как бы свиде­телями чуда, совершаемого Богом для спа­сения человека. По этой причине иконы, перед которыми произошло много чудес, именуются чудотворными. Сохранилась па­мять о первых чудотворных образах, почи­таемых в древней Беларуси.

В 1046 г. состоялся брак черниговского князя Всеволода Ярославича с Анной, родственницей византийского императора Кон­стантина Мономаха. Покидая Константино­поль, гречанка взяла с собой список чудот­ворной иконы Божией Матери, по традиции восходящей к письму св. ап. Луки. Этот образ именовался в Греции «Одигитрия» (Путеводительница),  поскольку перед ним часто молились моряки, перед совершени­ем своего морского путешествия. Сын Все­волода, блгв. Князь Владимир Мономах, будучи князем Смоленским, перенес икону из Чернигова в кафедральный собор Смо­ленска, который был посвящен в честь Ус­пения Пресвятой Богородицы. В 1239 г. перед этой иконой получил вдохновение на ратный подвиг св. мч. Меркурий, который в одиночку проник в татарский лагерь и убил вражеского военноначальника. В XV в. Оди­гитрия Смоленская (память 28 июля по церк. календ.) побывала в Москве в Благо­вещенском Соборе Кремля. В 1812 г. во время нашествия войск Наполеона чудот­ворная икона была снова вывезена из Смо­ленска в Москву, затем из Москвы в Ярос­лавль. После завершения Отечественной войны она была возвращена на свое место в Кафедральный Собор Смоленска.

Несколько православных святынь связа­но с именем прп. Евфросинии Полоцкой (+ 1073). Известно, что ее стараниями была устроена не только женская обитель и храм в честь Преображения Господня, сохранив­шиеся до наших дней, но и мужской монас­тырь, и церковь в честь Пресвятой Богоро­дицы, не дошедшие до нас. Для последне­го храма в 1169 г. ей была выписана из Константинополя копия Эфесской чудотвор­ной иконы Божией Матери, так же как и прототип Одигитрии Смоленской восходив­шей к письму св. ап. Луки. В 1239 г. Полоцкая икона Богородицы (именуемая еще Корсунской, память 9 октября по церк. календ.) была вывезена дочерью одного из последних полоцких князей при заключении брака с блгв. князем Александром Невским. Тогда чудотворный образ был поставлен в соборном храме г. Торопца, важного запад­ного форпоста Новгородского княжества.

Другая святыня, связанная с именем прп. Евфросинии — это шестиконечный визан­тийский Крест, выполненный по заказу по­лоцкой игумений мастером Лазарем Богшей в 1161 г. Этот крест, сделанный из драго­ценных металлов и камней, служил ковчегом для хранения христианских святынь, которые прп. Евфросиния выписала из Константино­поля. Это частица голгофского Креста Гос­подня с каплей честной Крови Спасителя, камень от гроба Господня в Гефсимании, камень от гроба Пресвятой Богородицы, ча­стицы мощей вмч. Стефана, вмч. Димитрия и вмч. Пантелеймона. Этот крест был боль­шой святыней г. Полоцка и переживал с ним все лихолетья. Святыня побывала в руках уни­атов, на нее покушались католики-иезуиты, во время войны 1812 г. — французы. В 1841 г. крест еще один раз послужил славе мона­стыря прп. Ефвросинии, когда был вывезен в Москву для совершения молебнов и сбора пожертвований на восстановление древней Полоцкой обители, После Октябрьской революции крест был изъят властями и одно вре­мя находился в Могилевском краеведческом музее. В 1941 г. при эвакуации он бесследно исчез. В 1997 г. по благословению митр. Филарета Патриаршего Экзарха всея Бела­руси крест прп. Евфросинии был восстанов­лен мастером Николаем Кузьмичом.

Известна еще одна древняя чудотворная икона Пресвятой Богродицы — Купятицкая (память 15 ноября по церк. календ.). Она явилась в 1182 г. в селе Купятичи под Пинском. Юная Анна, дочь поселянина Василия, пасла овец своего отца и увидела на одном дереве небольшой крест, на одной стороне которого был изображен распятый Спаситель, а на другой — Дева Мария с Богомладенцем Иисусом. Несколько раз девочка переносила этот образ к себе домой, но всякий раз находила его на прежнем месте. Жители Купятич с благоговением построили на мес­те явления иконы храм в честь Пресвятой Богородицы. В 1629 г. при этом храме воз­ник монастырь. Во время украшения церкви перед праздником Благовещения один из работников упал с подмостков и гвоздем ра­нил себе голову. Рана была настолько глу­бока и опасна, что уповать можно было только на помощь Пречистой. Монахи усердно по­молились перед святой иконой, и пострадав­ший совершенно выздоровел. В сер. XVII в., боясь униатов, почитатели чудотворного об­раза перенесли Купятицкую икону в Киево-Софийский Собор, в иконостас предела св. ап. Андрея Первозванного.

Чудотворная икона «Спаса-Избавите­ля» в г. Мельнике, построенном на бе­регу Западного Буга, также пользовалась особым почитанием. Древняя Ипатьевская летопись сообщает об этом под 1260 г.

Наши благочестивые предки любили мо­литься перед святыми иконами. Они не только украшали ими храмы и свои жили­ща, но и благословляли своих детей, всту­пающих в брак, передавали иконы по наследству. Святые образы были символом благословения родительского, которое по слову Священного Писания «утверждает дома чад» (Сир. 3: 9). Как тогда, так и те­перь это благословение обладает силой чудодейственной.

 

 

«Воскресение»,  №11 (52),  2003

 

7.        Роль православия в образовании Великого княжества Литовского.

 

Любой государственный строй пред­ставляет собой систему господства и подчинения, установившуюся в челове­ческом обществе. Отсюда и термин со­ответствующий: «го­сударство» (от «госу­дарь», «господин», «господарь»), т.е гос­подство, превосход­ство персонифици­рованной власти. Необходимость вод­ворения у людей го­сударственного по­рядка прямо вытека­ет из их потребнос­ти к общежитию и совместного дей­ствия самых различ­ных факторов: усло­вий территориальной колонизации, общих экономических интересов, целей успешной самообороны. Эти причины подвигают людей объединяться в социальные союзы, вводить особую регламентацию, следовать обязательным уставам. Но так еще не совершается окончательное го­сударственное формирование. Если внутренне люди остались друг другу чу­жими, не возникло того, что известный историк В. Ключевский назвал «общезем­ским чувством», то влияние внешних факторов сплотило их на короткое время. Как только действие вне­шних организующих сил прекратится, так сразу государственный союз начнет ослабе­вать и истощаться. Но если общество, уста­навливающее государ­ственный порядок, осознает себя особым народом, отличным от других, то, пока живет такое сознание, граж­данский строй зиждет­ся на прочных основа­ниях. Именно форми­рование народного единства совершает окончательное государственное образование. Основами госу­дарственного строя и народного един­ства становятся этническое родство на­селения, общие культурные традиции. Если говорить о периоде Средневеко­вья, то самым главным условием госу­дарственного сплочения тогда было единство религии. Принятие Русью Пра­вославия имело своим важным послед­ствием для развития государственности именно сплочение, когда правители и подданные обязывались жить по единым нормам христианской нравственности, когда само православное учение принес­ло людям целостное сочетание веры и знания. Как хорошо подметил профес­сор петербургского университета XIX в. Н. Устрялов, вера во Христа Спасителя «сильнее языка, самых кровных уз род­ственных, соединяя людей тесными уза­ми единоверия,., решительнее всех ус­тавов содействовала слиянию разнопле­менных обитателей Русской земли в один народ, в одно общество гражданс­кое, внушив ему ясные понятия о буду­щей жизни, о добродетели, о необхо­димости закона, верховной власти, т.е. о таких условиях, которые служат осно­вами государства благоустроенного». В связи с этим можно и должно говорить о влиянии Церкви в процессе государ­ственного становления.

Рассматривая участие Православия в образовании Великого княжества Литовского, необходимо придерживаться от­ражения реальных исторических усло­вий. В XIII -XV вв. еще не было ни рус­ских (великорусов), ни украинцев (мало­русов), ни белорусов, тогда существовали «русские люди», «ру­сины». В самих назва­ниях, появившихся в XIV - XV вв., - Червоная Русь. Холмская Русь, Малая Русь, Черная Русь, Белая Русь, Великая Русь -заключалось живое сознание русского народного единства. Поэтому «Западная Русь» - это вполне уместный термин, имеющий объективно исторический смысл для конкретного географического региона (удельные русские княжества к западу от Днепра) и веременного периода XIII - XV вв. без всякого идеологического оттенка. Называя Великое княжество Литовское «литовско-русским» государ­ством, мы нисколько не искажаем исто­рической реальности, т.к. западнорус­ские земли XIII - XIV вв., вошедшие в состав литовского княжества, не обла­дали тогда иными национальными чер­тами кроме обще­русских. А одной из важных этих черт была религия, ког­да понятия «рус­ский» и «православ­ный» означали одно и то же, а право­славная вера име­новалась «русской верой». Поэтому и говорится в хрони­ке Быховца, что до середины XIV в. «римской веры в Литве пока еще не было, только рус­ская распространя­лась». Литва князя Миндовга (+1263) уже изначально выступает на историческую сцену как литовско-русское образование с цент­ром в Новогородке (Новогрудке). Среди коренных литовцев распространяются русский язык, русские порядки и русская вера. Можно с полной уверенностью ска­зать, что Великое княжество Литовское было образовано совместным литовско-русским усилием и считаться одним до­стоянием «литовским» или «белорус­ским» оно не может. В нем при полити­ческом господстве предприимчивых ли­товских князей совершенно очевидно выступает духовное и культурное пре­обладание русских элементов.

В землях Литовской Руси православ­ное население хотело видеть у власти только своих единоверцев. Уже при Миндовге в Новогрудке правит его сын Вой-шелк, который был крещен вскоре пос­ле своего настолования. Одно время ве­ликим князем литовским был русский князь Иван Данилович. Товтивил Полоц­кий назывался в православном крещении Феофилом. Во Пскове княжил Довмонт-Тимофей, канонизированный Русской Церковью. Великий князь литовский Гедемин (f 1341) хотя сам и не был кре­щен, но был женат первым и вторым бра­ком на православных русских княжнах Ольге и Еве. Своим детям он дозволил креститься, не упуская при этом и поли­тические виды. Так, Любарт Гедеминович Луцкий был обвенчан с дочерью одного из двух последних галицких князей, по смерти которых стал претендентом на Галицко-Волынское наследство, Олъгерд Гедеминович женился первым браком на Марии, дочери Ярослава Витебского, по смерти которого стал княжить в Витебс­ке. Вступая в брачные союзы с русскими княжнами, князья литовские часто при­нимали православное крещение. Это дало повод польскому хронисту М. Стрыйковскому записать под 1332г., что «уже чуть не все князья литовские Гедеминовичи окрестились в христианскую православную веру, кроме Кейстута». У великого князя Ольгерда все двенадцать сыновей имели православное крещение. Все это имело свое значение и в госу­дарственном аспекте, т.к. способствова­ло добровольному признанию русскими подданными своих литовских правителей. Среди знатных литовцев также были пра­вославные. Мученический подвиг свв. Ан­тония, Иоанна и Евстафия в Вильно при­вел многих ко Христу. О знакомстве ли­товцев с Православием свидетельствуют и лингвистические данные. В литовском языке есть слова: «крестить», «божница» (церковь), «кум», «говеть» (поститься). Только беженцы от немецко-латинской колонизации, оседавшие во множестве в Литве, особенно в Жемайтии, были сплошь язычниками, дорожившими сво­ей верой как своими жизнями. Через них католичество никак не могло просочить­ся в коренную Литву с северо-западных границ государства.

Великие князья Гедемин и Ольгерд образовали обширное государство от Западной Двины до Днестра и от Угры до Сана благодаря своей мудрой поли­тике веротерпимости. Они сплотили в федерацию удельные литовские и запад­но-русские земли, сохраняя на присое­диненных территориях присущее им обычное право, было ли то Русская Прав­да, прусская Помезанская Правда, ва­лашское или польское право. Более чем три четверти территории Великого кня­жества составляли русские земли, поэто­му литовские правители вникали в ин­тересы православного населения. Ста­раясь не терять своего религиозного нейтралитета, они возглавили движение Юго-Западной Руси иметь свою особую митрополию. И хотя их церковная поли­тика имела своей целью привлечь вни­мание православного русского населе­ния к литовскому центру, тем не менее она вызывала отклик у западнорусского населения, способствовала признанию их власти и давала поддержку объеди­нительной политике Гедимина и Ольгер­да. До Кревской унии 1386 г. мы не на­блюдаем ничего подобного в отноше­нии литовских князей к католической миссии. В первый период существова­ния Великого княжества Литовского это было государство с преобладанием рус­ской культуры и Православия.

 

 

«Воскресение»,  № 12 (53), 2003 г.

 

 

 

8.        Начало западно-русской митрополии

 

Правильная организация церковной жизни в любой стране связана с разре­шением вопроса о т.н. «юрисдикции» или высшем церковном управлении. С самого начала Русская Церковь входила в юрис­дикцию Константинопольского патриарха, поскольку именно из Византии Русь приняла Православие. В Константинополе получал свое посвящение Киевский мит­рополит, и нередко сам он был родом грек. Однако между Византией и Киевской Ру­сью лежали Черное море и в особеннос­ти степь, в которой путешественника под­стерегали опасности от кочевников-языч­ников. Христиане становились добычей степных разбойников, их продавали на не­вольничьих азиатских рынках. По причине своей удаленности и опасности Киевская митрополия не считалась престижной. В списках греческих архиерейских кафедр русская митрополия, будучи самой обшир­ной, находилась, однако, на 61 месте.

С 1037 г., т.е. со времени Ярослава Муд­рого, главным городом Русской митропо­лии стал Киев. И даже после разорения Киева от татар и переезда русских мит­рополитов во Владимир, а затем в Моск­ву, они все равно продолжали именоваться «Киевскими».

В XII-XIII вв. русское население продол­жает свое колонизационное движение на
северо-восток, на верхнюю Волгу и Оку. Другой колонизационный поток устремля­ется из Поднепровья на юго-запад, в Волынь и Подолию. Две сильных княжеских семьи выделились из рода св. Владими­ра Мономаха. На северо-востоке Владимиро-Суз­дальские князья — Юрий Долгорукий, Андрей Боголюбский, а на юго-западе Галицко-Волынские князья — Роман, Даниил и Василько. В XIV в. политическая инициатива переходит на востоке к Мос­ковскому княжеству, а на западе — к Ве­ликому княжеству Литовскому. Два поли­тических центра возникли на обширном пространстве, которое осваивали расселявшиеся к востоку и западу от границ прежнего киевского государства русские люди. Политическое обособление между Московской и Литовской Русью стало уг­рожать единству Киевской митрополии.

В 1303 г., когда Галиция и Волынь еще находились во владении княжеского рода Даниила Романовича, патриархом Кон­стантинопольским Афанасием, в ответ на неотступные просьбы Галицкого князя Юрия, была учреждена Галицкая митро­полия. Это была первая удачная попытка образования двух независимых друг от друга русских митрополий. Однако в 1305 г. свт. Петр, выходец из Галиции (из Львова или Бельза), был поставлен мит­рополитом Киевским, и так было восста­новлено нарушенное единство. Свт. Петр, занятый утверждением своих архипастыр­ских прав во Владимирской Руси, нашел себе верного союзника в лице московс­кого князя Юрия Даниловича и потому втянулся в круг московских интересов. Такое положение дел не устраивало ли­товского князя Гедимина. В 1316 или 1317 г. по его инициативе была образо­вана особая Литовская митрополия. В нее входили Полоцкая и Туровская епископии, а также области прежней Галицкой мит­рополии с городами Галичем, Перемышлем, Владимиром Волынским, Холмом, Луцком. Первым Литовским митрополитом стал Феофил.  В 1328 г. обе русские мит­рополии объединись под омофором мит­рополита Феогноста, проживавшего в Москве. Литовская митрополия была уп­разднена по причине малочисленности хри­стиан в самой Литве.

Более 100 лет продолжались попытки уч­реждения западно-русской митрополии, и всякий раз успех был непродолжительным. Литовские князья последовательно обра­щались к Константинопольским патриархам, а те одно время уступали просьбам, а в другое — восстанавливали единство. Так Ольгерд в 1353 г. выдвигает своего канди­дата Феодорита с тем, чтобы возобновить Литовскую митрополию. Эта попытка оканчивается неудачей. В следующем 1354 г. его кандидат Роман получает посвящение на Литовскую митрополию с центром в Новогрудке. В 1361 г. митрополит Роман умер, и единство Русской митрополии было восста­новлено свт. Алексием. В 1371 г. польский король Казимир добивается возобновления Галицкой митрополии (Галиция тогда уже входила в состав Польши), которую возгла­вил митрополит Антоний. Воодушевленный этим примером Ольгерд добивается в 1375 г. посвящения для Литвы митрополи­та Киприана. Однако в 1390 г. свт. Киприан объединяет разрозненную паству обоих мит­рополий. Затем литовский князь Витовт во­зобновляет ходатайство об открытии Новогрудской митрополии. В 1415 г., получив отказ Константинопольского патриарха, Витовт приказывает западно-русским епис­копам посвятить своего кандидата — игу­мена Григория Цамбалка. После 1419 г. единство Киевской митрополии восстанав­ливается митрополитом Фотием.

Ферраро-Флорентийская уния 1439г., оз­наменовавшая соединение Римской и Гре­ко-Восточной Церквей, привела к оконча­тельному разделению русской митрополии на Московскую и Киевскую. Мит­рополит Исидор, принявший унию, был осужден и бежал из Моск­вы, однако на­шел себе като­лическую под­держку на зем­лях Великого княжества Литовского. Когда в Москве собор русских епископов в 1448 г. избрал на ме­сто Исидора митрополита Иону, Исидор су­мел поставить в качестве митрополита в Литве своего ученика-униата болгарина Григория. В 1458 г. 9 западно-русских епар­хий (Киевская, Брянская, Смоленская, Перемышльская, Туровская, Луцкая, Владимиро-Волынская, Полоцкая, Холмская и Га­лицкая) вошли в состав Киевской митропо­лии Григория. Так совершилось окончатель­ное разделение. Однако западно-русская паства не хотела подчиняться митрополи­ту-униату, и Григорий не смел даже въе­хать в Киев. Он находил себе поддержку только у католического правительства, ко­торое видело в унии самое действенное средство для подавления в Великом кня­жестве Литовском сопротивляющегося рус­ского национального начала. В конце свое­го правления митрополит Григорий вынуж­ден был считаться с твердыми убеждения­ми своей паствы и отдал долг послушания православному Константинопольскому пат­риарху. Спустя 3 года после смерти Григо­рия Болгарина, в 1475 г., на Киевскую мит­рополию был поставлен епископ Смоленс­кий Михаил, защитник Православия. В 1488 г. русские удельные князья обраща­лись к патриарху Константинопольскому по случаю избрания Киевским митрополитом архиепископа Полоцкого Ионы и, между прочим, жаловались на гонения за веру. В 1480 г. польский король и литовский князь Казимир издал указ о запрещении строительства новых и ремонта старых право­славных храмов.

Греческие патриархи видели на про­странстве былой Киевской Руси образо­вание двух политических центров и ста­рались поддерживать между ними церков­ное единство. Однако они вынуждены были считаться с продвижением католической миссии на восток. В 1386 г. произошло латинское крещение язычников-литовцев. Великие литовские князья также стали исповедовать католичество. Они могли стеснять в вере своих православных под­данных. Разделение Русской митрополии на Московскую и Киевскую ставило за­падно-русскую православную паству Ки­евского митрополита в большую зависи­мость от католических литовских и польских правителей.

«Воскресение»,  №1 (54), 2004 г.

 

 

 

9.        Городельский привелей 1413 года

 

Великое княжество Литовское, окрепшее в X\V в. благодаря стараниям великих кня­зей Гедимина и Ольгерда, было государ­ством по современной терминологии «многоконфессиональным». Литовцы были языч­никами, а русское население литовского княжества было православным. Ближайшие западные соседи — Польша и Тевтонский орден — исповедывали католичество. Тев­тонцы, всей своей мощью развернувшиеся в Пруссии, все время пытались вооружен­ной рукой крестить языческую Литву. По­ляки же с беспокойством смотрели на рас­тущие аппетиты крестоносцев в Прибалти­ке. Вопрос о крещении литовцев начинал приобретать большое значение. Если они мимо немецкого ордена принимают като­личество, например, при посредстве поля­ков, то военные нападения рыцарей теряют всякое миссионерское оправдание. Если же литовцы принимают Православие с восто­ка, то это приводит к их обрусению.

Первый период истории Великого княже­ства Литовского (до Кревской унии 1385-1386 гг.) характеризуется преобладанием русских гражданских порядков, русского языка и терпимостью к «русской» вере (Пра­вославию). По подсчетам И. Боричевского, за период XIII-XIV вв. 56 литовских князей исповедовали православную веру, 16 рус­ских княжен были в замужестве за князья­ми литовскими и 15 литовских княжен были в замужестве за князьями русскими. Как правило, литовские князья, княжившие в русских городах, принимали православное крещение. В этом отношении характерен эпизод из биографии Ольгерда. В 1342 г., будучи князем витебским, он оказал воен­ную помощь Пскову против ливонских ры­царей, за что был зван псковичами на кня­жение. При этом послы предлагали ему креститься, на что Ольгерд, согласно од­ной русской летописи ответил: «Я уже христианин, и второй раз креститься не хочу». Хотя о крещении Ольгерда имеются различные сведения русских и немецких ис­точников, но само требование крещения для литовского князя, которого зовут в русский город, конечно, вполне естественно.

Выражать свою ревность к христианской вере тогда было принято построением хра­мов и пожертвованием земельных угодий. Известна дарственная грамота князя Любарта Гедиминовича (в крещении Дмитрия) церкви св. Иоанна Богослова, написанная в 1322 г., когда он княжил в Луцке. В ней князь дает на содержание соборного хра­ма несколько сел и подтверждает пастыр­ские права Луцкого епископа, который яв­ляется одним из первых княжеских совет­ников в боярской думе, судьей и блюстите­лем христианских нравов, ответственным за содержание странноприимных домов и больниц, с его благословения совершает­ся строительство храмов и монастырей, им посвящаются служители церковные и т.д. Сохранение прав Православной Церкви в русских городах было обычным явлением при литовских правителях в XIV в.

Однако на рубеже XIV-XV вв. в государ­ственной жизни Великого княжества Литов­ского происходят перемены не в пользу русских и Православия. Великий князь ли­товский Ягайло, занятый отстаиванием сво­их прав перед другими литовскими князьями Витовтом и Андреем, принимает пред­ложенную ему польскую корону. Династичес­кий союз Польши и Литвы был направлен против общего врага — Тевтонского ордена. Одним из условий соглашения, подписан­ного в Креве в 1385 г., было католическое крещение Ягайло, остальных литовских кня­зей и всего литовского народа. В 1386 г. Ягайло принимает крещение с именем Вла­дислав и польскую корону. Крещение также принимают литовские князья Скиргайло, Коригайло, Мингайло и Витовт. Другие же князья вместе со своими семьями остались верны Православию. В 1387 г. Ягайло-Владислав возглавил крещение языческой Лит­вы. Тогда же в Вильно была открыта като­лическая епископия. Чтобы облегчить дело крещения своего народа, Ягайло в 1387 г. издал указ (привилей) о привилегиях литов­ским боярам за принятие ими католической веры. Это были права свободного владения своим имуществом, свобода выдавать сво­их дочерей замуж (с условием сохранения ими католической веры), освобождение от всех повинностей в пользу государя, кроме военной. Начиная с этого указа, в королев­ских документах становится обычной оговор­ка, что все права и привилегии даются в Великом княжестве Литовском по польско­му образцу («якоже и в Коруне Польской»).

Соединение Литовского княжества с Польской Короной получило новое подтвер­ждение в Городельском постановлении 1413 г. Этот документ дает важные преимущества литовскому боярству. Теперь земли, данные великим князем в благодарность за особые заслуги и выслугу лет, становятся наслед­ственными. Население этих земель освобождается от повинностей в пользу великого кня­зя. Впоследствии начинает развиваться кре­постное право землевладельцев на кресть­ян. Эти процессы от первых времен слияния Литвы с Польшей обусловливают интерес ли­товских бояр к вольностям польских панов. Не случайно 47 знатных литовцев в 1413 г. получают польские гербы. Городельский при­вилей отражает стремление литовских бояр защитить свои права. Теперь только лица католической веры могут занимать ответ­ственные должности в Виленском и Трокском воеводствах. Только католики могут за­седать в великокняжеском совете (раде). По польскому примеру в этот совет входят так­же лица духовные, католические епископы: Виленский, Луцкий и Брестский, Жемайтский (с кафедрой в Медниках) и Киевский. Право­славные совсем не допускаются к участию в раде, потому что в государственных вопро­сах «различие в вере производит различие во мнениях» (Город. Прив. п. 9).

Городельский привилей положил препят­ствие обрусению Великого княжества Литовского. Литовский государь теперь не только сам исповедует католичество, но и обязывается его распространять среди своих подданных. Все важные государ­ственные должности достаются литовцам по национальности и католикам по вере, русские же и православные могут занимать административные должности только в ме­стном управлении в русских областях. Та­кое ограничение прав в государственной сфере угрожает ограничениями и религи­озной свободы.

 

«Воскресение»,  № 2 (55), 2004 г.

 

 

10.   Виленские мученики Антоний, Иоанн и Евстафий

 

Рассказывая о христианской исто­рии Великого княже­ства Литовского в XIV в., невозможно умолчать о первых литовских мучениках Антонии, Иоанне и Евстафии. Тогда ли­товцы, составляв­шие менее одной четвертой части всего на­селения Великого княжества, были еще язычниками. В русских же областях бес­препятственно исповедывалось Правосла­вие. Династические связи литовских и рус­ских князей сделали возможной христиан­скую миссию в коренной языческой Литве.

Великий князь Ольгерд, будучи еще кня­зем Витебским, женился на русской православной княжне Марии Ярославне. Когда он прибыл со своим семейством в Вильно, сто­лицу литовского государства, чтобы занять великокняжеский стол, его жену сопровождал духовник, священник Нестор. Этот свя­щенник сумел обратить в христианскую веру двух братьев-литовцев из свиты Ольгерда. В житии сохранились их языческие имена: Кумец и Нежило, в крещении Антоний и Иоанн. Следует отметить, что имена святых мучени­ков до крещения явно славянские. Однако как в раннем славянском их житии, так и в более позднем греческом говорится, что братья были литовцами-язычниками.

Сначала они думали сохранить свое кре­щение в тайне. Но скоро их уклончивость в исполнении языческих обрядов перед свя­щенным огнем (Зничем), а также ращение волос на голове и на бороде, воздержание от мяса на княжеских застольях по средам и пятницам возбудили подозрения у ревнивых соотечественников, служителей Перуна (лит. Перкунас). В то время у великого князя Оль­герда умерла жена Мария, и христианское влияние при дворе ослабело. В угоду своему окружению Ольгерд потребовал от братьев соблюдения языческого обычая бритья во­лос и вкушения мяса без ограничений. По­лучив отказ, он приказал заключить Антония и Иоанна в темницу. По прошествии года стар­ший из братьев, Иоанн, утомленный наказа­нием, согласился принять условия князя. Ольгерд, видя смирение старшего, освобо­дил и младшего. Иоанн стал брить бороду и пировать с князем, но Антоний не изменил своего обычая и снова навлек на себя вели­кокняжеский гнев. Его кратковременная сво­бода сменилась новым заключением, Иоанн, в душе остававшийся христианином, наблю­дая твердую решимость младшего брата, раскаялся и, воспользовавшись удобным случаем, опять исповедовал себя христиа­нином. Так они оба приготовились к одной участи. Ольгерд, уступая жалобам жрецов, что мягкое обращение с Антонием и Иоанном будет располагать других к христианской вере, предал их на жестокие мучения и смер­тную казнь. Сначала Антоний, а затем Иоанн были повешены на дубе.

Через некоторое время один юноша по имени Круглец, родственник Антония и Иоанна, познал Бога истинного и принял крещение с именем Евстафии. Он также не стал скрывать своей веры перед князем Ольгердом. Был Рождественский пост, и его угрозами принуждали есть мясо, но Евста­фии был непреклонен. Тогда его били пал­ками и обливали водой на морозе. Муче­ния не сломили мужество исповедника. Мученика приговорили к смертной казни и повесили на том же дубе, что Антония и Иоанна. Это было в 1347 г.

В Вильно было уже немало христиан, ко­торые исповедывали свою веру не столь открыто, как святые Антоний, Иоанн и Ев­стафии. Их останки были погребены, а па­мять с благоговением почиталась. Когда в 1349 г. Ольгерд женился во второй раз, и его женой стала русская княжна Иулиания, дочь тверского князя Александра, христиа­не в Литве приобрели себе заступницу. Тела святых мучеников Антония, Иоанна и Евстафия были открыты и поставлены в церкви свт, Николая. На месте их мучения с разрешения князя Ольгерда воздвигли храм в честь Святой Троицы и сюда пере­несли мощи святых. При этом храме обра­зовался мужской монастырь. В 1374 г. ча­стицы мощей трех виленских мучеников были принесены в Константинополь, и ус­тановлено совершать память святых 14 ап­реля по церковному календарю.

После 1609 г., когда Троицкий монастырь в Вильно был отнят у православных униат­ским митрополитом Ипатием Потеем, мощи святых Антония, Иоанна и Евстафия пере­несли в православный монастырь в честь Святого Духа. В 1915 г. в связи с военны­ми событиями мощи были перевезены в Москву, а в 1946 г. возвращены в Свято-Духов монастырь. В 1993 г. икона святых виленских мучеников с частицами их мощей была принесена из Вильнюса в Минск, в Свято-Петро-Павловский собор.

Страдания святых Антония, Иоанна и Евстафия свидетельствуют о том, как не­просто совершается православная миссия. Преодолевая переменчивый нрав правите­лей, косность и предрассудки толпы, жизнь Церкви всегда обновляется в христианс­ком подвиге святых мучеников. Так земная кончина одних приводит к духовному воз­рождению других.

 

 

 

«Воскресение», № 3 (56), 2004 г.

 

 

 

 

11.   Почему избрали Свидригайло

 

Со времени династической унии 1386 г. между литовским князем Ягайло и польской королевой Ядвигой православные в Вели­ком княжестве Литовском стали испыты­вать ограничения. Литовские бояре, плот­ным кольцом окружавшие литовского кня­зя, постарались не допустить в свой круг удельных русских князей и бояр. Привилей 1387 г., данный Ягайло литовским боярам с целью склонить их к принятию католиче­ства (что было одним из условий династи­ческой унии с Польшей), соединяет получе­ние привилегий с католическим крещением, а Городельский привилей 1413 г. пре­доставляет право занимать высшие госу­арственные должности в этнической Лит­ве только католикам по вере и литовцам по национальности. К тому времени в самой столице великого княжества г. Вильно про­живало значительное количество русских, было несколько православных храмов. Те­перь приток русского населения в этничес­кую Литву должен был уменьшиться. Като­личество становится религией привилеги­рованной и господствующей в Великом кня­жестве Литовском.

Католическая церковь приобретала свое преимущественное положение отнюдь не по причине своей многочисленности или древ­ности на литовских землях. Если не считать князя Миндовга, принявшего католичество в 1251 г. и потом снова объявившего себя язычником, и нескольких крестовых походов ливонских рыцарей, навязывавших крещение силою оружия, только монахи францискан­цы и доминиканцы имели небольшой мис­сионерский успех при литовских князьях Гедимине (1316-1341) и Ольгерде (1345-1377). Ягайло в 1387 г. приступил ко крещению язы­ческой Литвы, а Витовт в 1413-1420 гг. четыре раза водил свои войска в Жемайтию, чтобы принудить ее жителей к принятию католического крещения, но литовский народ, внешне крещеный, еще не одно столетие оставался при своем языческом мировоз­зрении. Одни лишь бояре, почувствовав, что с принятием католической веры соединены материальные выгоды, охотно подчинялись ксендзам и бискупам.

Соединение с Польшей обязывало вели­кого князя литовского быть ревностным католиком. В своей грамоте Виленскому като­лическому епископу от 22 февраля 1387 г. Ягайло говорит: «Согласно королевской при­сяге, мы заверяем, что все население литовского княжества, народы обоего пола, лю­бого сословия или достоинства, находящиеся в наших владениях Литвы и Руси, будут приведены к католической вере и послуша­нию Римской церкви. Они будут привлечены, призваны и согнаны туда, в какой бы вере они не состояли». Православие распростра­нялось среди литовцев нередко посредством смешанных браков. Теперь Ягайло запреща­ет браки литовцев с русскими, если православная сторона не заявит наперед о своем согласии принять католичество. А если такой брак уже состоялся, то не расторгать его, а принудить, не исключая и насильственных мер, православную сторону к католическому крещению. Как следствие подобных запре­щений сохранилось известие о мученической смерти двух знатных литовцев, не пожелав­ших изменить Православию.

При Витовте (великий князь 1392-1430) русское население Великого княжества Литовского только роптало на стеснения и ог­раничения. Однако после его смерти все рус­ское большинство поддержало избрание на литовский престол Свидригайло, давнего политического противника Витовта. Этот князь, будучи католиком, большую часть времени правил в русских областях и сумел завое­вать симпатии русского населения. После вступления его в должность, в 1431 г., как знак благоволения к русским православным началам на т.н. «Острых воротах» г. Вильно появляется чудотворная икона Божией Ма­тери (Остробрамская). Избрание Свидригай­ло было совершено вопреки Городельскому определению, т.е. без совещания с поляка­ми. По отзыву польского Краковского епис­копа Збигнева Олесницкого, Свидригайло окружил себя русскими людьми, которые вхо­дили в великокняжескую раду наравне с ка­толиками литовцами, получали назначения на важные государственные должности в самой Литве. Очевидно, он нисколько не стеснял себя Кревскими и Городельскими соглаше­ниями. Однако пренебрежительное отноше­ние великого князя к литовскому боярству его и погубило. Был организован заговор, Свидригайло едва спасся бегством в По­лоцк, а на его место был избран Сигизмунд, младший брат Витовта. Чтобы привлечь на свою сторону русскую знать, он в 1434 г. уравнял права князей и бояр литовских и рус­ских, уже не упоминая об их религиозных различиях. В 1435 г. Свидригайло потерпел окончательное поражение от войск Сигизмунда в битве у Вилькомира, когда погибло 13 русских князей, а 42 были взяты в плен.

Борьба Свидригайло и Сигизмунда в 1432-1435 гг. не была частным эпизодом междукняжеских отношений. Это была борьба на­циональная. Со своей стороны, литовцы стре­мились ограничить русское влияние. Русский язык, русские гражданские понятия, русская вера (Православие) не находили препятствий в языческой Литве. Связи с Польшей открыли дорогу польскому влиянию. Католи­ческое крещение обособило литовцев от рус­ских. Католичество самого литовского пра­вителя и его ближайших советников (рады) предоставило возможность искать привиле­гий по национально-религиозному призна­ку. Это последнее вызвало протест русской знати, которая стремилась к тем же сослов­ным привилегиям, что были у литовского боярства. Борьба приобрела и религиозный оттенок. Когда шел с войском Свидригайло, тогда разрушались костелы и изгонялись ка­толические священники, когда Сигизмунд, соответственно, страдали православные.

В результате этой междоусобной войны русские не получили полного удовлетворе­ния. Привилеи, данные в 1434 г. при Сигизмунде и в 1447 г. при Казимире, распрост­ранили на западно-русских князей и бояр имущественные и другие права литовской знати. Теперь они могли брать те же ры­царские гербы, что прежде получили литов­ские фамилии от польских панов, свободно распоряжаться своим имуществом, не под­вергаться наказанию без суда, судить кре­стьян в своих имениях и не платить в кня­жескую казну ни натуральных повинностей («дякла»), ни денежных («серебщины»). Од­нако религиозное ограничение участия в высшем государственном совете-раде не было отменено, русская (православная) знать не добилась политических прав, т.е. юридически, по праву не разделила с вели­ким князем литовским его власть, как этого добились литовские бояре-католики. Рели­гиозные ограничения Городельского привилея 1413 г. были отменены только в 1563 г., накануне вхождения литовско-русского го­сударства в состав Речи Посполитой.

 

«Воскресение»,  № 4 (57), 2004 г.

 

 

 

12.   Когда крюки заменяли ноты

 

 

Церковное пение — это такой вид искус­ства, который непосредственно связан с молитвой. Здесь сердечное состояние вы­ражается посредством слова и мелодии — «От избытка сердца глаголют уста», как говорится в Евангелии (Мф. 12,34). Богослу­жебная песнь захватывает душу моляще­гося и устремляет ее ввысь к горнему миру. Свт. Иоанн Златоуст восклицает: «Ничто так не окрыляет нашего духа, ничто так не от­решает его от земли и уз телесных, ничто так не наполняет любовью к мудрости и равнодушием к житейским делам, как пе­ние стройное, как песнь священная, сло­женная по правилу ритма».

У христианского пения есть глубокие кор­ни и своя особая история. Все самое луч­шее из древнееврейской и греческой му­зыки было привлечено для озвучивания хри­стианского богослужения. У древних евре­ев пение имело религиозное назначение, принадлежало избранным певцам и пере­давалось путем устного навыка и традиции. У греков музыка имела государственное и образовательное значение и развивалась со стороны эстетической и методической. Сочетание древнееврейских богослужебных мотивов и теоретической греческой систе­мы придало церковному пению необходи­мую стройность и динамичность. Эпоха Все­ленских Соборов IV-VIII вв. дала богослу­жебному пению богатый материал для по­этического сочетания звуков с библейски­ми образами и символами. Великие бого­словы и учителя, святители и аскеты со­ставляли богослужебные уставы, писали молитвы и каноны вместе с музыкой к ним. Среди них были святые Игнатий Богоносец, Григорий Чудотворец, Амвросий Медиоланский, Ефрем Сирин, Василий Вели­кий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, Роман Сладкопевец, Иоанн Дамаскин и др. Сочиняя песнопения, святые подвижники делали доступными и общеупотребимыми поэтические выражения церковной истины против еретиков, которые записывали свои лжеучения в форме стихов и песенок для соискания себе большей популярности.

Музыкальный состав церковного пения развился из греческой системы тетрахор­дов и ладов в особую систему осьмогласия. Тетрахорд - это музыкальный ряд из четырех звуков (например, «ми-фа-соль-ля», по месту своего происхождения этот дорийский тетрахорд считался у греков са­мым древним и священным). Из тетрахор­дов слагались звукоряды более сложные из восьми и более звуков - октава, малая и великая системы. Под благозвучием тог­да понималось только пение в один голос (унисон). Восемь греческих тетрахордовых сочетаний (ладов) стали основой для вось­ми церковных мелодий (гласов). На эти мелодии исполняется большинство бого­служебных молитв: стихир, тропарей и ка­нонов. Среди этих текстов есть группы, ко­торые имеют одинаковое количество сло­гов и одинаковую мелодию исполнения, та­кие песнопения называются «подобнами». Например, в каноне из девяти песен коли­честву слогов начального тропаря каждой песни (ирмоса) должно соответствовать количество слогов тропарей следующих за ним. Однако есть и такие песнопения, ко­торые имеют свою особую мелодию - «са­моподобны». Для обозначения высоты звука потреблялись буквы алфавита, которые писались прямо над текстом. И в настоя­щее время начальные буквы латинского алфавита служат заменой в нотной грамо­те привычных нам нотных имен: «ля»-а, «си»-b, «до»-с и т.д. Когда исполнение и состав церковных песнопений был уже зна­чительно усложнен, тогда из общей массы молящихся выделились особые певцы под управлением доместиков (регентов). Взма­хи руки доместика послужили образцом для обозначения высоты звука и длительности при помощи особых черточек, т.н. «крюков», которые постепенно стали заменять буквен­ные обозначения нот и писались по-пре­жнему прямо над текстом.

Православие пришло на русские земли, когда осьмогласная система в христианс­ком богослужении уже вполне развилась и установилась. Первыми учителями церков­ного пения на Руси должно считать болгар, а затем греческих певцов-доместиков. В киевский период возглавляли русскую цер­ковную иерархию в большинстве митропо­литы-греки, были также и греки-епископы, поэтому часть церковных песнопений ис­полнялась на греческом языке. В летопи­сях есть свидетельства, что в соборных храмах, где было два хора, один пел на славянском, а другой - на греческом. Не­редко можно было услышать «Кирие, элейсон» вместо «Господи, помилуй». От тех времен в чине архиерейской службы в Рус­ской Церкви сохранились несколько гречес­ких песнопений. Можно отметить летопис­ное свидетельство о том, что греческий до­местик Мануил был поставлен в 1136 г. на Смоленскую епископию.

При переводе богослужебных текстов с греческого на славянский возникли неко­торые мелодические неудобства. Славянс­кие слова могли иметь более или менее слогов, чем греческие аналоги, отсюда по­лучались мелодические неровности. Нотные обозначения стали ставиться даже над по­лугласными в древнем славянском языке буквами «Ъ» и «Ь». Как результат приспо­собления переведенного славянского тек­ста к мелодии текста греческого явился т.н. «знаменный распев», который сглаживал возможные мелодические неровности. На­звание «знаменный» происходит от слова «знамя», так именовался значок, который ставился над слогами в словах песнопе­ния. Главным достоинством знаменного распева было подчинение мелодии смыслу богослужебного текста. В отличие от со­временных гласовых партитур мелодия зна­менного распева не могла разрывать текст, подчиняя его закону своего ритма.

В течение XV-XVII вв. русские богослу­жебные распевы стали разнообразнее. Ме­стные певцы перешли от подражания к на­стоящему творчеству. Появились распевы киевский, новгородский, болгарский, гречес­кий (новый). Известны рукописные певчес­кие сборники, в которых встречается имя киевского митр. Григория Цамбалка, постав­ленного под влиянием литовского князя Витовта в 1415 г. В юго-западной Руси в сер. XVI в. начинается подлинный расцвет цер­ковной музыки, связанный с деятельностью православных братств, противостоявших католическому прозелитизму и навязыванию идеи религиозной унии в Речи Посполитой.

«Воскресение»,  № 5 (58), 2004 г.

 

 

13.   Храмы-замки

 

 

XV в. в истории Православия на Белару­си был временем тревожным. Ограничения политических статей Городельского привилея 1413г., междоусобная война при Свидригайло в 1432-1435гг. (см. «Воскресение» № 2,4 за 2004г.) и попытки подчинения Ки­евской митрополии Римским папам, имев­шие место при митр. Григории Болгарине (1458-1478) и митр. Иосифе Болгариновиче (1500-1501), заставляли православных подумать о своей защите. Характерным образом это отразилось в архитектуре не­которых церквей на Беларуси к. XV - перв. пол. XVI вв. Ведь самым драгоценным для верующего сердца всегда остается храм. Беречь его от поругания, от посягательства иноверцев, беречь как свое сокровище во время войн и грабежей — это значит бе­речь самого себя, свое имя христианское. «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф. 6, 21).

Польский и литовский государь Кази­мир IV в 1480 г. издал указ о запрещении строительства новых и реставрации ветхих православных храмов. Это запрещение было сделано под действием настоятель­ных просьб его болезненного сына, отли­чавшегося большой ревностью к католиче­ству, которого тоже звали Казимиром. Так свидетельствует предание, записанное в житии королевича Казимира, канонизиро­ванного Римской церковью. Во всяком слу­чае, в 1495г. великий князь литовский Алек­сандр говорил московским послам: «Кня­зья наши и паны, вся земля имеют право и записи от предков наших, от отца нашего и нас самих, а в правах написано, что церк­вей греческого закона больше не прибав­лять — так нам этих прав рушить не годит­ся». Указ Казимира IV, не дошедший до нашего времени в письменном виде, имел, однако, больше политическое, чем практи­ческое значение. Католическое правитель­ство не имело силы воплотить его в рус­ских областях литовского государства. Пра­вославные продолжали строить свои хра­мы, но делали это как бы против закона, неофициально, Именно в это время появи­лись храмы т.н. «оборонного типа», напо­минающие замок по своему внешнему виду.

Михайловская церковь в Сынковичах имеет все признаки оборонительного сооружения. Ее толстые сте­ны выложе­ны из проч­ного кирпича, по углам вы­сятся башни. В современ­ном виде хра­ма не доста­ет централь­ного купола, но все по­крывает вы­сокая двухскатная крыша. Не определена точ­ная дата построения этой церкви. Исследо­ватели заметили архитектурное сходство цер­кви в Сынковичах и Мирского замка, строи­тельство которого было начато ок. 1510 г. Воз­можно, в обоих случаях воплотился замысел одного и того же архитектора. Храм запечат­лел в себе влияние готического стиля, ново­го для прежней восточно-византийской ар­хитектуры в Юго-Западной Руси.

Другим памятником замковой архитектуры является церковь Рождества Бого­родицы в Мурованке (Маломожейковская). Ее стены толщиной ок. 2-х метров, башни со спиральны­ми камен­ными лест­ницами, по­тайные ходы и подземе­лья, нако­нец, желез­ная входная дверь, опус­кавшаяся и поднимав­шаяся на цепях из специальной ниши в стене, — все это черты оборонительного сооружения. Этот удивительный храм много пережил на своем веку. Изначально православный, он был захвачен униатами, католики постави­ли в нем орган. Местные помещики довели церковь до такого жалкого состояния, что имп. Александр I, пожелавший однажды ос­мотреть ее, приказал незамедлительно на­чать реставрацию. К сожалению, удар мол­нии в 1805г. привел к обрушению церков­ную крышу, и полное восстановление хра­ма было закончено только в 1873г., уже после возвращения его православным.

Еще один памятник храмового зодчества оборонного типа — это Благовещенский собор Супрасльского монастыря (совр. Польша). В 1503-1510 гг. благодаря щедрым пожалованиям основателей мужского монастыря на р. Супрасле — литовс­ким вельможам Александру Ходкевичу и Иосифу Солтану здесь был построен вели­колепный храм, стены и башни которого на­поминали по своему изяществу скорее дво­рец, чем замок. Нижняя часть со­бора была укра­шена ромбовид­ными кирпичами, а устремленные вверх башни вен­чались лукович­ными куполами и крестами.

Храмы-крепос­ти известны не только на терри­тории современ­ной Беларуси. Есть Покровская церковь в Суткивцах (1467г.), на Украине, Онуфриевекая церковь в Посаде Работицкой, в Польше.

Храмы оборонного типа находились во внутренних областях Великого княжества Литовского, где не было угрозы погранич­ных стычек и грабежей от хищных сосе­дей. Но здесь проходила граница другого рода, граница конфессиональная. С одной стороны — православное население рус­ских областей княжества литовского, с другой —  католическое население Польши и этнической Литвы. Очевидно, что право­славные готовились оберегать свои хра­мы и свою веру.

 

 

 

 

«Воскресение»,  № 6 (59), 2004 г.

 

 

14.   Как жило духовенство

 

 

Советская школа под Церковью обыч­но понимала духовенство. Учили, что Церковь — это учреждение, дурманящее простой народ, чтобы тем легче было дворянской «верхушке» его эксплуатиро­вать. На самом же деле, Церковь — это не духовенство и не учреждение для оп­равдания господства одних над другими. История XX в. это ясно доказала. В янва­ре 1918 г. Церковь лишили государствен­ной опоры, отделили от школы, начались гонения и убийства ее священнослужи­телей. Но за свои храмы боролись при­ходские общины, на место сосланного или убитого священника рукополагался вчерашний прихожанин, наградой кото­рого опять были всевозможные лишения, голод и жестокие притеснения. Смени­лось несколько поколений, и ... Церковь выжила, наглядно показав, что ее опора и источник жизни находится не снаружи, а внутри ее самой.

Но внутреннее содержание церковной жизни не понятно человеку внешнему. Придирчивый взгляд нашего современ­ника естественно обращен на духовен­ство: вот люди, прямая обязанность ко­торых служить Богу и людям. Они в от­вете за состояние духовной и матери­альной жизни Церкви, их достоинства равно, как и недостатки незамедлитель­но отражаются в ней. Такую точку зре­ния нельзя не признать справедливой. Всякий священнослужитель призван с честью выдержать этот взгляд.

Пастырь, храм и люди — вот Вселенс­кая Церковь в ее местном проявлении. Без какой-либо из этих составных час­тей не строится церковная жизнь. Об­щина может построить храм, но пока в нем не будет священника, чтобы он на­полнил его совершением божественной службы, тот храм будет пуст. Чтобы был священник, необходимо обеспечить его содержание. Благочестие наших пред­ков старательно проявляло себя в стро­ительстве многочисленных церквей, то же были тогда священники и на какие средства они жили?

Древняя Русь, куда органически вхо­дили Полоцкая и Туровская земли, представляла собой большое простран­ство с малочисленным разбросанным населением. Это население жило в об­ластях, средоточием которых были го­рода, расположенные по берегам рек. С самого начала Русской Церкви ее осо­бенностью стала обширность ее епар­хий. Епископ жил в городе, главным ук­рашением которого был соборный храм, один или несколько монастырей, а вокруг, среди густых лесов и топких болот, стояли редкие деревянные церквушки, связывающие в один приход не­сколько передвижных крестьянских дво­ров, которые трудом расчищали себе для запашки одни лесные участки, что­бы после их истощения через несколько лет рубить и выжигать другие. По­степенно крестьянские хозяйства пере­ходят от подсечного земледелия к двух- и трехполью, оседают и скучиваются в общинные миры. Иметь свой храм для сельской общины становится «делом че­сти». Также и в городах, каждая улица (жившая наподобие сельской общины) должна была украшаться своей соб­ственной церковью. Бывало, что для из­бавления от разных бедствий (голода, мора и проч.) община воздвигала ма­ленький храм за одно утро так, что еще до полудня епископ совершал его ос­вящение и первую литургию.

Большому количеству храмов соответ­ствовало еще большее количество священнослужителей. Духовенство сначала не было замкнутым сословием. Умение читать и писать, грамотность, выдвигали священника на почетное место и в горо­де, и на селе. Характерной чертой удель­ного периода X-XV вв. было широкое уча­стие мирян в выборе кандидатов на свя­щенный сан. Князья с боярской думой и областная сходка (вече) выбирали себе епископа, горожане выдвигали из своей среды священника для соборного храма, а сельские миры присылали достойного кандидата, взятого из крестьян. В епис­копы поставлялись чаще всего монахи, имеющие происхождение от знатных и состоятельных родите­лей. Один монастырь Киево-Печерский по свидетельству еп. Симо­на Владимирского
(+1226) выпестовал око­ло 50 будущих архиере­ев. Выходцами из этого монастыря были свтт. Мина, Дионисий и Си­меон Полоцкие.

На содержание епископа и его соборного духовенства (т.н. «кли­роса») князь давал десятину своих до­ходов, которую впоследствии замени­ли земельные пожалования из княжеских владений. Монастыри также полу­чали в дар от князей и бояр села, поля и покосы. Приходские священники по­лучали от сельской общины земельные наделы и определенное денежное или натуральное содержание по договору. Плата за требы, размер которой зави­сел от обычая и доброй воли дающего, была для них другим источником дохо­да. Приходы и священники платили раз­нообразную дань епископу: во время его посещения церкви, за хиротонию священника, за «благословенную» гра­моту, назначающую на приход и др. В материальном отношении между епис­копами, с одной стороны, монахами и соборным духовенством, с другой, и приходскими священниками, с третьей, появилось различие, крайне невыгод­ное для последних. Высшее духовен­ство было лучше обеспечено, лучше защищено социально, а сельское духовенство находилось в податном поло­жении к своему епископу и часто под­вергалось злоупотреблениям мирских чиновников, находящихся на архиерей­ской службе. Тяжелой для священника была материальная зависимость от сельской общины, которая нанимала себе пастыря, сообразуясь со своими собственными выгодами. Поэтому свя­щенник чаще всего питался не от алта­ря, а от сохи. «Мужик за соху — и поп за соху», «если попу пашни не пахать, то голодну быть», — говаривали в старину.

Наблюдение за порядком в обширных епархиях было затруднено для еписко­па. Вошло в обычай делать объезд при­ходов через три года на четвертый. По­этому когда на епископский двор при­езжал кандидат на священство к ново­построенной церкви или преемник умершего священника из какой-нибудь сельской общины, то архиерей не зат­руднялся с выбором альтернативы. Став­ленник платил приличный взнос за хи­ротонию, выдерживал экзамен и выпол­нял послушания при епископском доме или монастыре. Затем следовали его посвящение и священническая практи­ка при соборной церкви, после чего давалось благословение на приход. Те­перь священник был тесно связан с сель­ским начальством, да с архиерейским чиновником (десятильником), который в отличие от епископа посещал приход каждый год для сбора т.н. «подъезда». А если еще учесть самоуправство кня­зей и бояр в церквах своих домов и имений, когда к священникам, бывало, относились не лучше чем к слугам, то будет понятно, сколько разных беспо­рядков волновало Русскую Церковь даже в ее лучшие времена. В этом от­ношении интересны материалы цер­ковного собора 1509 г. в Вильно.

 

 

«Воскресение», № 7 (60), 2004 г.

 

 

 

15.   Собор 1509 года

 

 

25 декабря 1509 г., в праздничный день Рождества Христова, в столице Великого кня­жества Литовского г. Вильно митр. Иосифом Солтаном был созван собор духовенства Киевской митрополии. В нем приняли учас­тие все восемь западно-русских епископов (включая митрополита), семь настоятелей монастырей, семь настоятелей соборных хра­мов и простые священники. 15 правил этого собора, направленные против разных злоупотреблений, хорошо характеризуют недо­статки церковной жизни того времени.

Условно можно разделить все постанов­ления собора на две группы: одни правила касаются поведения духовных лиц, другие — вмешательства светских лиц в дела цер­ковные.

Рукоположение в священные степени, согласно церковным канонам, должно со­вершаться епископом только для своей епархии с учетом открывшейся где-либо вакансии. Кандидат на священство должен пройти ставленническую исповедь перед духовником, который свидетельствует за­тем перед епископом, что у кандидата нет никаких препятствий к принятию сана. Пра­вила Виленского собора запрещают нару­шать установленный в Церкви порядок. Имея в виду таких людей, которые искали себе престижного и доходного епископско­го, игуменского или священнического мес­та, занятого еще здравствующим лицом, собор запрещает рукополагать кого-либо занимающегося, как бы мы сейчас сказа­ли, «подсиживанием», а также запрещает рукополагать неизвестных соискателей ду­ховного сана из других епархий и прини­мать без должного рассмотрения перебеж­чиков из одной епархии в другую. В отно­шении к исповеди кандидата на священный сан постановлено, что если ставленник скроет от духовника какой-либо тяжкий грех или обманет на исповеди, а после рукопо­ложения все станет известным, то недостойный запрещается в священнослужении.

Запрещается отлучать священника от при­хода по епископскому произволу, а только в случае нарушения священником своей при­сяги: если священник содержит храм в небрежении, совершает службы не по уставу или упивается, то запретить ему священнослужение временно, в надежде на рас­каяние, а если и во второй раз не образу­мится, тогда поступать с ним по строгости. Достойно замечания также правило, осно­ванное скорее на греческом обычае, чем на церковном законе, запрещающее свя­щенствовать вдовым священникам (дело в том, что после принятия сана вто­рое вен­чание невозможно без оставления священства: не сам по себе брак есть препятствие к священству, но второбрачие). Правило справедливое, если вдовый священник живет с наложни­цей и тем самым подает пастве соблазни­тельный пример внебрачного сожительства.

Светские властители с другой стороны осложняли церковную жизнь своим вмешательством. Точкой соприкосновения духов­ной и светской власти служил т.н. «патро­нат» или ктиторское право. «Ктитор» — это греческий термин, обозначающий основа­теля храма. На свои средства он строил церковь и из своего имения давал землю на содержание священника и причта. Од­нако не все доходы с этой земли поступали в распоряжение церкви, но только необхо­димая часть, остальное возвращалось кти­тору. Передавая свою землю в собствен­ность храму, он становился как бы аренда­тором этой земли. Кроме того, ктитор имел решающий голос в выборе священника к построенной им церкви. Еще он заботился о благолепии храма, защищал интересы прихода и перед светским чиновником, и перед архиерейским служкой. Однако об­щая тенденция была такова, что светские патроны имели притязания распоряжаться в своей церкви как епископы. Рукоположе­ние священника стало определяться не из­бранием его архиереем, а назначением пат­рона. Польские короли и князья литовские стали назначать митрополита и епископов в своем государстве, игуменов монасты­рей и настоятелей храмов, которые пост­роили на свои средства. Им подражали в своих имениях меньшие властители, также назначая  и изгоняя священников. Городские
общины строили своим иждиве­нием церкви, избирали для них старост и тоже выступали в роли патронов, стараясь присвоить себе епископские полномочия надзора за своими храмами и духовен­ством.

Отцы Виленского собора старались ог­раничить злоупотребления правом патро­ната. Они запрещали принимать священ­ника без благословения архиерея, также и изгонять священника без письменного изложения его вины и суда архиерейско­го. Если храм пустует и богослужения не проводятся в нем более трех месяцев, то епископ назначает туда священника не счи­таясь с мнением патрона того храма. В заключение участники собора постанови­ли не уступать возможным протестам вельмож против означенных правил. Если необходимо, то созывать чрезвычайный со­бор для отстаивания интересов Православ­ной Церкви перед главой государства — князем литовским.

Однако правила собора 1509 г. были далеки от исполнения. Большинство из них осталось только на бумаге. Право патро­ната в течение XVI в. стало для Киевской митрополии одним из самых больших зол. Главные патроны Православной Церкви, од­новременно польские короли и литовские князья, были католиками и покровителями католичества. Стесняемые военными нуж­дами, они все более и более попадали в зависимость от мелкопоместного дворян­ства — шляхты, награждая приближенных за выслугу лет и ратные подвиги не столько деньгами и почестями, сколько доходными должностями, в том числе и епископскими. Такой «нареченный» епископ, пропахший порохом войны, охоты и парами бесшабаш­ных пирушек, совсем не стремился оста­вить свой прежний образ жизни и смотрел на церковные имения как на награду. Не­редко такие «нареченные» епископы уже под­считывали «доходы» епископа еще здрав­ствующего, и даже после кончины послед­него не один год могли оттягивать свое ру­коположение, не испытывая к священничес­кому служению такого влечения, какое имели к церковной скарбонке.

Беспорядки в церковной жизни нараста­ли. Епископы в споре друг с другом и мит­рополитом обращались к королю. Горожане судились со священниками, монахи с архи­мандритами. Между мирянами и епископа­ми стало возникать отчуждение и взаимное недоверие. В это время развились запад­но-русские братства, которые приняли на себя часть миссионерских, благотворитель­ных и административных обязанностей упав­шего во мнении общества духовенства. Об этом речь пойдет уже в следующем номере.

 

«Воскресение», № 8 (61), 2004 г.

 

 

 

16.   Начало западно-русских братств

 

 

Жизнь Церкви не ограничивается служ­бами и проповедями духовенства, это жизнь общинная: монашеская или приходская. Община строит храм, избирает священника и посредством старосты следит за состоя­нием храмового имущества. В средние века если церковь была построена на земле го­сударственной (королевской, великокняжес­кой), то жизнь общины (монастыря, прихо­да) часто зависела от княжеской админист­рации, если на земле частновладельческой — от власти панской, а если в городе — от городских властей. В XVI в. злоупотребле­ния правом патроната (см. «Воскресение» № 8), когда на церковные должности назна­чались лица малодостойные, привели к ос­лаблению влияния духовенства в жизни об­щественной. В это время из городских про­фессиональных союзов (цехов) стали созда­ваться союзы, выдвигающие на первый план своей деятельности религиозные цели. Так появились знаменитые западно-русские братства, вставшие на защиту интересов Православной Церкви.

В Священном Писании есть такие слова: «Братство любите» (1 Пет. 2,17). Здесь под­разумевается христианская община, где все мужчины как братья, а женщины как сест­ры во Христе. В книге Деяний апостольс­ких очень тепло живописуется быт первых христианских общин: «У множества же уве­ровавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее» (Деян. 5, 32). Эти примеры из Священного Писания послужили образцом для благочестивого подражания. Первоначально целями право­славных братств были дела милосердия и служения ближнему.

Ремесленные союзы (цехи) городов, имевших самоуправление (Магдебургское право), создавались без различия вероис­поведаний. Но с середины XV в. православ­ные ремесленники стали образовывать внутри цеха свои отдельные собрания. Воз­можно, причиной такого обособления ста­ло отвержение православными Ферраро-Флорентийского собора 1439 г., провозг­ласившего будто бы соединение Восточной и Западной Церквей, на самом же деле, только усугубившего это разделение. Во вся­ком случае, первое западно-русское пра­вославное братство появляется в самом 1439 г. во Львове. В 1458 г. другое брат­ство образовалось в Вильно.

Пришел XVI в., и без малого пол-Европы было охвачено реформацией. Молодые люди из знатных фамилий, учившиеся в универ­ситетах Германии, принесли в Польшу и Литву новые религиозные веяния. Мода на протестантизм охватила не только католи­ческую, но частично и православную шляхту. Вслед за реформацией пришла контррефор­мация. Католический орден иезуитов, обо­сновавшийся сначала в Польше (с 1564 г.), а затем в Литве (с 1569 г.), ревностно на­чал возвращать «заблудших овец в единую римскую овчарню». В 1569 г. в результате Люблинского соглашения Польское коро­левство и Великое княжество Литовское со­единились в одно государство - Речь Посполитую (Rzeczpospolita Polska). Католичес­кое влияние на западно-русских землях уси­лилось. В 1583 г при короле Стефане Батории. православных пытались централизован­но склонить к принятию григорианского ка­лендаря. Король Сигизмунд III (1587-1632) показал себя ревностным католиком, началась активная пропаганда церковной унии.

В этих обстоятельствах православные братства начали умножаться и ставить пе­ред собой не только благотворительные цели. Необходимы были меры к защите Православия. В 1586г. во время посеще­ния Львова Антиохийский патр. Иоаким дал старейшему Львовскому братству первый устав, который стал впоследствии образ­цом для всех остальных. В нем, помимо обычных правил о выборе старейшин, брат­ской кружке, братском суде и взаимной помощи, давались права обличать поступ­ки своих членов, противные закону Христо­ву, даже отлучать их от Церкви, обличать самих епископов. Стало обычным для брат­ства содержать больницу и богадельню для дел милосердия, школу и типографию для дела просвещения. Членами братства те­перь становились не только жители одного города, но и православные из отдаленных мест, живущие даже в других государствах: епископы, монахи, священники, князья, паны, мещане. В братство вступали иногда целыми приходами. Кроме старейших братств — Львовского и Виленского — уч­реждаются братства Луцкое, Киевское, Могилевское, Слуцкое, Брестское, Минское, Пинское, Оршанское и др. Каждое братство именовалось по названию храма, при кото­ром было основано. Так Львовское - в честь Успения Богородицы, Виленское — в честь Св. Троицы, Могилевское — в честь Богояв­ления Господня, Слуцкое — в честь Преоб­ражения, Брестское — в честь свт. Николая, Минское — в честь св. апп. Петра и Павла.

Раз в год после Пасхи, в неделю о Фоме, братчики избирали из своей среды четы­рех старшин. Они проводили собрания, представляли братство перед светскими властями, возглавляли братский суд, хра­нили казну, следили за состоянием имуще­ства и т.д. Каждую неделю после воскрес­ной службы братчики проводили собрания, а если необходимость требовала какой-ни­будь чрезвычайной сходки, то по городу об­носилось братское знамя. Ежегодно все делали денежные взносы (обычно 6 лит. грошей) или давали определенное количе­ство свечного воска. Важной статьей брат­ского дохода была выручка от продажи книг своей типографии.

Королевская власть не препятствовала образованию церковных братств, подтвер­ждала их привилегии, одной из которых было право на строительство новых хра­мов и монастырей. Когда по приказу коро­ля Сигизмунда III и проискам униатов пра­вославные храмы будут закрываться, одни только братства сохранят свою привилегию на постройку новых церквей. Другое важ­ное преимущество заключалось в содержа­нии братской типографии и издании право­славной литературы, в том числе полеми­ческой. Немалое значение имели также братские школы. Из них Киевская коллегия стараниями митр. Петра Могилы приобре­тет значение первого центра просвещения не только для православных всей Киевской митрополии, но и Русской Церкви с цент­ром в Москве.

Брестская церковная уния 1596 г. станет тем испытанием, в котором православные западно-русские братства окрепнут. Это бу­дет время закалки, при которой железо пре­вращается в булат, а душа терпением пре­одолевает страдание.

 

«Воскресение», № 9 (62), 2004 г.

 

 

 

17.   Брестская уния 1596 года (часть I)

 

 

Брестская уния 1596 г. ознаменовала целый период истории Православия на бе­лорусской земле. До первой пол. XIX в. цер­ковная уния разделяла прежде бывшую здесь единой православную паству на при­нявших католическое вероучение униатов и оставшихся верными восточному учению православных.

Само слово «уния» перешло в русскую лексику из польского языка, а корень это­го слова латинский. «Уния» означает «союз», «соединение», «согласие». История же церковной унии показала, что это не союз или согласие, а подчинение части пра­вославной паствы Католической церкви с римским епископом (папой) во главе. Под­чинение, имевшее самые горькие послед­ствия. Так, в жалобе православной шлях­ты Белой Руси и Украины Варшавскому сейму 1623г. уния именуется яблоком раз­дора, брошенным между поляками, русски­ми и литовцами. «Оно вместо единства и согласия, — говорили тогда православные делегаты, — повлекло за собой разногла­сия, отталкивающую вражду, ненависть, беспорядок и не на благо нашей родины, оно, вероятно, во время сна людей было брошено врагом человеческим». История Брестской унии —  это история борьбы за свободу исповедания православной веры в пределах государства Речи Посполитой Польской.

Есть люди, которые говорят, что союз между религиями есть дело прогрессив­ное и, прямо- таки, мечта человечества. Есть другие, которые говорят, что Брестская уния выявила самобытность белорусского на­рода, что это его национальная религия. Они видят только идею, она увлекает их своей наглядной привлекательностью. Но как хороша та или иная идея на практике? Вдруг для ее осуществления применяются обман и насилие? Можно ли обман оправ­дать во имя «прогресса» и насилие во имя «национального возрождения»? Пусть исторические факты помогут дать правиль­ные ответы.

Идея церковной унии как восстановле­ние утраченного единства между европей­ским Востоком и Западом бытовала уже с самого начала церковного раскола. Слы­шала о ней и молодая Церковь Русская. Еще во времена св. Ольги и св. Владими­ра, крестителя Руси, в Киев приходили рим­ские посольства. По этому поводу было написано послание от Константинопольс­кого патриарха русскому митрополиту не сообщаться с латинянами. Затем каждое столетие при каждом удобном случае рим­ские папы слали словесные обращения: будь то свадьба русской княжны с польским королем или великокняжеские усобицы. Но католическая миссия не име­ла успеха. В 1233г. князь Владимир Рюри­кович даже изгнал появившийся было в Киеве орден доминиканцев.

Несколько раз римским папам как будто удавалось распространить свою власть на Греческую Церковь, когда Византия находи­лась в критическом положении под осадой турок. Так появились в 1274г. Лионская и в 1439г. Ферраро-Флорентийская унии. Усло­вия соглашения были такими: православные признают католическое учение о главенстве папы, об исхождении Святого Духа (лат. Filioque - «и от Сына»), о чистилище и при этом сохраняют свои богослужебные тради­ции, т.е. обряды. Но вынужденные полити­ческими обстоятельствами и давлением им­ператорской власти условия были отвергае­мы православным народом, отступали от них и сами греческие епископы. Таким образом, уния заключалась только на бумаге.

Иные благоприятные условия для като­лической миссии складывались в государ­стве, где совместно проживали литовцы и русские. До тех пор, пока эта страна сохра­няла опоры своей независимости, здесь трудно было утвердиться католичеству даже при помощи оружия сильного монашеского ордена. Но когда Великое княжество Ли­товское стало подпадать влиянию католи­ческой Польши, тогда появилось небыва­лое прежде приобретение прав и вольно­стей по религиозно-национальному призна­ку. Всеми преимуществами могли обладать только католики-литовцы (см. «Воскресение» №2, 2004). Династический союз двух госу­дарств, Польши и Великого княжества Ли­товского, когда два государства возглавлял один общий правитель, подготовил их слия­ние в одно целое. Так состоялась Люблинс­кая уния 1569 г. Теперь в едином государ­стве господствовал единый сейм и единый король, но еще сохранялось религиозное различие. Когда католичество имело своим союзником светскую власть, то оно не от­личалось веротерпимостью. Сразив проте­стантство в Речи Посполитой в напряжен­ной борьбе, римское духовенство, лидером которого стал орден иезуитов, приступило к пропаганде унии среди православных.

В 1577 г. первый раз издается сочине­ние иезуитского проповедника Петра Скарги «О единстве Церкви под единым пасты­рем». «Милые братья, — восклицал в сво­ей книге Скарга, — почему вы от нас от­ступили, от единственной главы своей, от верховного пастыря отделились?» После защиты католического учения о власти папы и других латинских нововведений, на­помнив о заключении Ферраро-Флорентийской унии, Петр Скарга переходит к описа­нию печального положения Православной Церкви. Священники вступают в брак, пе­кутся только о мирском, огрубели как хо­лопы. Язык церковнославянский держит русских в невежестве, потому что языком богословия и школы могут быть только греческий или латинский. Наконец, права православного духовенства попираются мирянами, которые вмешиваются в цер­ковные дела. Выход начертан Скаргой только один — это уния, дань послушания римскому епископу.

В кон. XVI в. православная Киевская мит­рополия, включавшая в себя земли совре­менной Западной Украины и Беларуси в со­ставе Речи Посполитой, действительно на­ходилась в тяжелом положении. Православ­ные были многочисленны, насчитывалось приблизительно 11 тыс. священнослужите­лей и соответственно немногим менее хра­мов и монастырей. Однако общественное положение духовенства и его влияние на народ было незначительно. Многие пред­ставители высшего сословия, знать, потом­ки русских удельных князей и бояр, прельстившись политическими выгодами и вкусив плоды иезуитскго школьного обра­зования, оставляли Православие и уходили в католичество. Также поступала и мелко­поместная шляхта. Православными остава­лись в своей массе только крестьяне и мещане. Самым болезненным явлением церковной жизни было нарастающее недо­верие между высшим духовенством, епис­копами, и мирянами, составлявшими брат­ства (см. «Воскресение» № 8,9. 2004). «Как, — говорили владыки, — какой-нибудь сходке ремесленников, седельников и кожевников, неучам в вере, дать право составлять при­говоры о делах Церкви!» Миряне со своей стороны были недовольны епископами, ко­торые выглядели более светскими панами, чем пастырями. Константинопольский пат­риарх Иеремия, посетивший Киевскую мит­рополию в 1588-1589 гг., поддержал брат­ства, изъял некоторые из них из подчине­ния местным архиереям. Недовольные епископы решили уйти от послушания гре­ческому патриарху, присягнув римскому папе. Так они надеялись не только возвра­тить свои прежние полномочия, но и до­биться новых выгод, которыми располага­ли католические бискупы, заседавшие вме­сте с королем и магнатами в государствен­ном совете.

 

«Воскресение», № 10 ( 63), 2004 г.

 

 

 

18.   Брестская уния 1596 года (часть II)

 

 

Когда королем Речи Посполитой стал Сигизмунд III (годы его правления 1587-1632), ревностный католик и воспитанник иезуитов, для заключения церковной унии создалась благоприятная обстановка. В 1590 г. иезуит­ский проповедник Петр Скарга во второй раз издает свою книгу об унии и прямо посвяща­ет ее королю. Без единства церковного, го­ворит Скарга, невозможно осуществить пол­ного государственного единства Речи Посполитой.

В 1591 г. четыре западно-русских еписко­па присылают королю Сигизмунду III свое согласие на унию с Римом. Владыки поста­вили условиями унии сохранение восточных обрядов и своих иерархических полномочий. Король с радостью прочитал это пока еще конфиденциальное обращение и принял епис­копов под свою защиту. Так начались пере­говоры о соединении с Римской церковью. Среди сторонников унии особенно выделя­лись епископ Брестский Ипатий Потей и епис­коп Луцкий Кирилл Терлецкий. Свое согла­сие на унию тайно дал и митрополит Киевс­кий Михаил Рагоза.

Идея церковной унии, пропагандируемая католиками, обсуждалась, конечно, среди раз­ных слоев православной паствы. Известный покровитель Православной Церкви, преста­релый князь Константин Острожский, считал, например, что уния — это возможно благо­приятный выход из того состояния " нравственного упадка и подавлен­ности, в котором находились и народ, и православ­ная иерархия. Но обсуждение условий унии, по мнению князя, должно было вестись открыто и с участием православных патриархов, в особенности, Константинопольского и Московского. Известно также, что собор женатого и монашествую­щего духовенства Львовской епархии, созван­ный во Львове в 1595 г. по частной инициати­ве епископа Гедеона Балабана, единогласно высказался за подчинение римскому папе. Православные миряне, составлявшие брат­ства, наоборот, отрицательно относились к идее унии. В послании патриарху Константи­нопольскому Иеремии в 1592 г. львовские братчики описывали, какое было бедствен­ное брожение умов и состояние Православ­ной Церкви: «Горе миру от соблазнов! Епис­копы похитили себе право распоряжаться мо­настырями, ввели в них своих родственников и мирских урядников, истощили все церков­ные имения и разорили обители так, что мо­нахи разбегаются, и в монастырских храмах служат мирские священники. Многие из ду­ховенства укрепились в решении предаться Римскому первосвященнику. А папа римский прислал своего священника (грека, приняв­шего унию - А.Х.) и велел ему совершать службу в здешних костелах по восточному обычаю. Иезуит Петр Скарга проповедует унию самому королю, и власть мирская готовится совершить все по своему хотению. Простой народ рассуждает, что вера Христова может правоверно исповедоваться и под римской властью». Братские типографии начали изда­вать сочинения против соединения с Католической церковью.

Епископы-сторонники унии решили скрыт­но вести переговоры между собой и коро­лем. Они обсудили и составили условия зак­лючения унии для римского папы и получили от Сигизмунда III гарантии неприкосновен­ности своего церковного и имущественного положения. Важнейшим условием было обо­значено сохранение православного вероуче­ния, восточных традиций и обрядов. Еписко­пы хотели просто переменить послушание греческому патриарху на подчинение римс­кому папе. Король отрядил двух самых дея­тельных сторонников унии епископов Ипатия Потея и Кирилла Терлецкого с условиями унии и челобитной посланниками в Рим.

23 декабря 1595 г. состоялась торже­ственная аудиенция русских послов в Риме. Дело происходило в большой зале Ватикан­ского дворца, называвшейся Константино­вой. Папа Климент VIII восседал на своем троне, рядом с ним находилась вся колле­гия кардиналов, состоявшая тогда из 33 чле­нов. Тут же присутствовали многие еписко­пы Римской церкви, послы, высшие санов­ники и придворные чины. Перед лицом это­го многочисленного собрания предстали послы, епископы Ипатий Потей и Кирилл Тер­лецкий со своими спутниками. Оба посла сна­чала сделали три приветственных коленоп­реклонения и затем, приблизившись к папе, поцеловали его ногу, далее, стоя на коле­нях, изъяснили цель своего пришествия и от запад­но-русских епископов. Затем они отступили обратно к своим спутникам, стоявшим на коленях у входа в заседание коллегии. Пос­ле оглашения челобитной, т.е. декрета об унии западно-русских владык, на латинском и русском языке, послы снова приблизились к папскому трону и, стоя на коленях, при­сягнули папе перед Евангелием. После чте­ния присяги епископы опять целовали пап­скую туфлю. Затем папа объявил во всеус­лышание о принятии в общение всех западно-русских епископов, их клира и мирян, обнял и лобызал послов, преподал общее благословение и оставил собрание.

Православная паства была взволнована.Еще до отъезда послов в Рим от союза епис­копов, согласных на унию, отмежевались Ге­деон Балабан и Михаил Копыстенский. Князь Константин Острожский, возмущенный ведением тайных переговоров, опубликовал откры­тое воззвание: «стоять в Православии пока хватает сил». В Вильно кафедральный пропо­ведник Стефан Зизаний открыто обличал из­мену епископов и критиковал католическое ве­роучение. Православные добивались от ко­роля разрешения на открытие собора для рас­смотрения епископских полномочий вести са­мостоятельные переговоры о церковной унии с Римом. И ко­роль, и митро­полит, и еписко­пы, присягнувшие папе, понимали, что без проведения собора невозмож­но объявить унию законной. Но они не могли решиться на обсуждение уже совершенного ими. После возвращения послов стало изве­стно, что они сделали уступок в Риме более, чем были уполномочены. Хотя православным было разрешено папой употребление Сим­вола веры без римской вставки об исхождении Святого Духа «и от Сына», но послы со­гласились со смыслом этой вставки, призна­ли католическое учение о чистилище, индуль­генциях, причастие под одним видом хлеба. И это понятно: ведь признание главного — учения о власти папы в Церкви — естествен­но влечет за собой признание всех осталь­ных особенностей католического учения, про­возглашенных через папу. Сами обряды пра­вославные были допущены с оговоркой: «если только эти обряды и церемонии не противо­речат истине и учению католической веры». Так был совершен обман, скоро приведший к насилию.

6 октября 1596 г. в Бресте открылся цер­ковный собор. Однако он сразу разделился на униатский и православный. Первый про­ходил во главе с митрополитом Михаилом Рагозой и согласившимися на унию еписко­пами, с участием представителей католичес­кого духовенства и королевских послов. Дру­гой собор возглавил посол Константинополь­ского патриарха экзарх Никифор с двумя не­согласными на унию западно-русскими епис­копами с участием большого числа духовен­ства и мирян. За нарушение архиерейской присяги о послушании своему главе, патри­арху Константинопольскому, а также за от­ступление от православной веры митрополит Михаил Рагоза и единомышленные с ним епископы были лишены православным со­бором своего сана, а пропагандируемая ими уния была отвергнута. Униатский же собор объявил соединение с Римской церковью со­стоявшимся, а собор православного духовен­ства и мирян незаконным. Оба собора обра­тились за утверждением к королю. Сигизмунд III признал решения униатского собора. Те­перь только Униатская церковь считалась законной. На православных, не принявших унию, начались жестокие гонения. Первым пострадал по ложному обвинению экзарх Никифор. Он был схвачен и заточен в Мальборкском замке, где был уморен до смерти.

Брестская уния расколола Православную Церковь в Речи Посполитой. Положение оставшихся верными Православию стало не­имоверно тяжелым. Особенно это сказалось на жителях белорусской земли. Здесь не ос­талось ни одного православного епископа. Храмы насильно отбирались и передавались униатам, несогласных священников мучили до смерти или изгоняли. Насильственные меры только усиливали вражду между православ­ными и униатами. Брестская уния с тех пор стала одним из самых серьезных препятствий на пути истинного церковного единения За­пада и Востока.

 

«Воскресение», № 11 ( 64), 2004 г.

 

 

 

19. Первые богословские споры вокруг Брестской унии.

 

С самого начала XVI в. стал временем религиозных споров в Западной Европе. Распространение ре­формации и ответ на это католической реакции всколыхнул и Речь Посполитую в обеих ее частях: польской и литовско-рус­ской. Благодаря активной деятельности ордена иезуитов католи­чество быстро возвращает здесь потерянное было влияние в общественной жизни. Католическая полемика уже направляется теперь не только на протестантов, но и на православных. Идея унии, послушания римскому папе, навязывается сочинениями отцов-иезуитов Петра Скарги «О единстве Церкви Божией под одним пастырем» (1577г. - первое и 1590г. - второе издание) и Бенедикта Гербеста «История веры Римского костела и гречес­кой неволи» (1586г.). В 1595г. издается «Уния греков с костелом Римским», приписываемая Ипатию Потею. Православные не медлят с ответом на эти призывы к «единству». Появляется кни­га свящ. Василия «О единой истинной православной вере» (1588г.). Учитель виленской братской школы свящ. Стефан Зизаний глас­но обличает не только иезуитские подкопы, но и закулисные со­вещания самих западно-русских епископов. В 1596г. он издает перевод «Слова» св. Кирилла Иерусалимского об антихристе с прибавлением опровержения новых ересей, подразумевая, что время пропаганды унии— это время антихристово.

Заключение унии в Бресте на одном соборе (униатском) и проклятие ее же на другом соборе (православном) (см. «Вос­кресение» №11, 2004г.) — только обострили религиозную полемику. Каждый собор опровергал решения другого. Из­вестно, что светская власть в лице короля Сигизмунда III встала на сторону униатов, что осложнило православным свою защиту. По причине гонений большинство православ­ных полемистов скрывали свои настоящие имена и подписывались псевдонимами. Ниже называются важнейшие по­лемические сочинения между католиками и униатами с од­ной стороны, православными — с другой. Их много, да не утомится благосклонный читатель. Все это факты истории, факты, ясно свидетельствующие о том, что уния была не примирением, а настоящим фронтом религиозной борьбы.

Новое сочинение иезуита Петра Скарги «Брестский Собор и оборона его» (1596г.) нашло себе ответ в «Апокрисисе» (возражении) Христофора Филалета (псевдоним). Книга была издана в 1597г., предполагают, что автор — протестант Хрис­тофор Вронский. В том же году вышел «Эктезис» — краткое изложение деяний православного собора в Бресте. Тогда Ипатий Потей издал «Справедливое описание синода Брест­ского» с униатской точки зрения (1597г.). На что скоро по­явился «Ответ клирика Острожского Ипатию Потею» (1598г.).

Книга «Апокрисис» так сильно раздражала католиков, что на нее вышло ругательное сочинение «Антиррисис» (1600г., ав­тор — грек Петр Аркудий). Православные продолжали поле­мику. В 1603г. неизвестный написал «Вопросы и ответы пра­вославного папежникам». В 1605г. во Львове издано новое историческое сочинение против унии «Перестрога» (предос­тережение). В том же году Ипатий Потей издал подложную грамоту (датируемую 1476г.) с описанием униатского Фло­рентийского собора и обращением киевского митрополита Михаила и всех панов русских к папе Сиксту IV, якобы свиде­тельствующую о давнем существовании унии в Западной Руси. В 1608г. он напечатал еще одно сочинение в пользу унии — «Гармония Восточной Церкви с костелом Римским». В 1610г. появился «Фринос» или «Плач» о Православной Церкви в Западной Руси Мелетия Смотрицкого {под псевдонимом Феофила Ортолога), талантливого церковного писателя, к вели­кой скорби и смущению православных, впоследствии отступившего от родного исповедания и перешедшего в унию. На это трогательное сочинение иезуит Петр Скарга тотчас отве­тил «Предостережением Руси против жалоб и воплей Феофила Ортолога», а в 1612г. Николай Мороховский продолжил критику в сочинении «Паригория или утоление плача». В 1617г. униатский архимандрит Лев Кревза написал "Оборону унии», и в 1621г. в ответ на это сочинение вышла «Палинодия» (с греч. «песня наперекор») православного архимандрита Захарии Копыстенского, в которой вполне разрешены все догма­тические и исторические вопросы, связанные с возникнове­нием унии. Большое влияние на православную паству также имели вдохновенные послания патриарха Александрийского Мелетия Пигаса и письма афонского инока Иоанна Вишенского "о латинских обольщениях".

Все эти полемические сочинения писались о главном предмете: что такое уния между Римской церковью и Пра­вославной Церковью по своей сущности. Обе стороны схо­дились в определении, что уния — это подчинение римско­му папе. Однако само право папы на такое подчинение ка­толики и униаты утверждали, а православные отрицали. Первые прибегали к воспоминаниям о Флорентийском со­боре и приводили самые разные исторические известия о якобы бывшем некогда послушании патриархов константинопольских римским папам. Вторые вскрывали истори­ческие подлоги своих оппонентов и свидетельствовали о равенстве римского епископа и восточных патриархов. «Ник­то не хвались человеками», — цитировали православные слова ап. Павла (1 Кор. 3,21) в опровержение латинских выдумок о преимуществах папы.

Сопутствующей темой было заключение унии в Бресте: могли ли православные иерархи подписывать унию без со­гласия своей паствы? Католическая и униатская сторона од­нозначно утверждали, что епископы имеют безусловную власть в таких вопросах. «Они пастыри, а вы овцы, —  писал Петр Скарга, — они начальствующие, а вы подданные». Никакого согласия и одобрения «низов» здесь не требуется, только подчинение. Православная сторона указывала на то, что послушание пастырям прекращается в случае отступления их от правого исповедания веры. Православные отвергали по­становления Брестского Собора, заключившего унию с Ри­мом, поскольку ради этого соглашения была принесена в жертву православная вера. «Не прелагай предел вечных, яже положиша отцы твои», — цитировали они слова Священного Писания (Притч. 22,28). Спор переходил в область догматов веры, касался вопроса об исхождении Святого Духа (католи­ческого Филиокве), учения о чистилище, и так доходил до вне­шних различий — причащения под одним (католическая об­латка) или двумя видами (хлеб и вино у православных).

Полемика продолжалась все время существования унии. Однако с закрытием братских типографий она ослабела, пра­вославных втягивали в многочисленные судебные процессы, их депутаты безуспешно добивались правды на сеймах и, на­конец, доведенный до отчаяния народ взялся за оружие под руководством казацкой вольницы. Необходимо отметить, что с самого начала споры вокруг унии были жесткими, непримири­мыми, и в то же время обе спорящие стороны старались при­вести в свою защиту доводы богословской науки, основанные на Священном Писании, творениях святоотеческих и фактах церковной истории. Полемика способствовала развитию у православных систематического богословского преподавания, переходу от братских школ к Киевской духовной академии.

 

«Воскресение», № 2 (67), 2005 г.

 

20. «Витебское дело» или убийство Иосафата Кунцевича

 

Брестская церковная уния привела к рас­колу православной паствы в Речи Посполитой и послужила поводом к сильному ре­лигиозному конфликту. Словесной полеми­кой (см. «Воскресение» № 2, 2005) дело не ограничивалось. Католики и униаты с од­ной стороны, православные с другой, об­ращались к государственной власти с жа­лобами друг на друга. Для одних законы служили средством для нападения, а для других — средством для защиты. Но обе стороны не смогли удержать себя в рам­ках законности. Жестокие притеснения при­вели к кровопролитию.

15 декабря 1596г., чуть более месяца прошло после провозглашения унии с Рим­ской церковью на Брестском соборе, ко­роль Сигизмунд III издал окружную грамоту в поддержку унии, чтобы православные ду­ховенство и миряне «постановлению того собора ни в чем противны не были». В мар­те 1600г. еще одна королевская грамота оп­ределяет, что все прежние права и приви­легии, которыми пользовалось православ­ное духовенство, переходят к униатам. Кто не принял решения Брестского собора, а среди таких были два западнорусских епис­копа, большинство духовенства и мирян, католическими и униатскими духовными ли­цами трактовались как мятежники, неповину­ющиеся своим законным пастырям. В свя­зи с чем меры против них применялись самые жестокие. Православные храмы по первому требованию передавались униатам, а жалобы тех, кто были верными своему род­ному исповеданию, оставлялись без удов­летворения. Во власти униатского меньшин­ства оказывалась не желавшая унии мно­гочисленная православная паства. В пись­ме к папскому нунцию в Польше (14 дек. 1622г.) прямо сказано что «только неболь­шое количество лиц из духовенства и еще меньше из народа выражало желание при­соединиться к унии, считалось, что она была введена без их согласия, ради удовлетво­рения личных интересов и тщеславия не­большого круга лиц. Фактически существу­ют епископы и пастыри-униаты, но они по­чти без паствы».

Для обращения в унию насилие и разного рода неправды стали обычным средством воздействия. Вот что говорил на Варшавском сейме в 1620 г. депутат от волынской право­славной шляхты Лаврентий Древинский: «Кто ж, о Боже живый! Явственно сего не видит, сколь великие притеснения и не­сносные огорчения сей древний российс­кий народ, в рассуждении благочестия сво­его претерпевает? Уже в больших городах церкви запечатаны, имения церковные рас­хищены, в монастырях вместо монахов скот запирают. В Могилеве и Орше церкви за­печатаны, священники разогнаны. В Пинске то же учине­но, монастырь Лещинского в питейный дом превращен. Вследствие это­го дети без кре­щения от сего света отходят, тела умерших без церковного обряда из городов, как му­сор вывозятся. Народ без исповеди, без приобщения Святых Тайн умирает. Неуже­ли это не Самому Богу обида? Что во Льво­ве делается? — Кто греческого закона и к унии не преклонен, тот в городе жить, ку­печествовать и в ремесленные цехи совсем не может быть принят. Если же кто в горо­де отважившись жить, умрет, того тело по обряду церковному к погребению проводить не разрешено, также и открыто идти к боль­ному с Тайнами Христовыми».

Среди униатских епископов находились люди, которые почитали хорошими подоб­ные средства принуждения. Это приводило к озлоблению против них. В 1609г. в Виль­но на униатского митрополита Ипатия По­тея (сменившего Михаила Рагозу в 1599г.), который собственноручно мог избить свя­щенника, не принимавшего унию, было со­вершено покушение. На него с саблей бро­сился гайдук (вооруженный панский слуга), митрополит пытался заслониться от напа­давшего рукой, но потерял при этом два пальца. Виновный тотчас был схвачен и затем казнен после страшных пыток. От­сеченные же пальцы положили на престоле в Свято-Троицком монастыре г. Вильно.

Более трагичной была судьба полоцко­го униатского архиепископа Иосафата Кунцевича. Рукоположенный в свой сан из простой, нешляхетской фамилии (вопре­ки сложившейся традиции), он отличался необычайной ревностью в деле распро­странения унии среди православных. Дей­ствуя убеждениями и проповедью там, где не встречал явного сопротивления, Кунцевич доходил до жестокости, если встре­чал твердый отпор. Он не позволял про­водить неуниатам богослужения, отнимал храмы и изгонял священников. В Моги­леве и Орше более пяти лет были закрыты церкви, так что люди не могли ни крестить своих детей, ни исповедаться, ни причаститься, ни венчаться, разве только ехать для этого за десятки километров в другие места. Служить не разрешалось даже в шалашах, устроенных за городом. В Полоцке архиепископ приказал раско­пать свежие могилы и выбросить из них тела умерших православных как какую-нибудь падаль. Даже католики с возму­щением смотрели на жестокие меры Кунцевича. Литовский канцлер Лев Сапега отвечал Полоцкому архиепископу на его обращения: «Мне никогда и в мысль не приходило, чтобы Ваше Преосвященство решились приводить людей к унии столь насильственными средствами... Вы же неосмотрительными усилиями принудили русский народ ожесточиться... У вас пол­ны земские суды, полны магистраты, пол­ны ратуши, полны повесток, тяжеб, доно­сов. Одна уния виновница всех этих не­счастий. Когда насильствуете совести люд­ские, когда запираете церкви, чтобы люди без благочестия, без христианских обря­дов, без священных треб пропадали как неверные».

Кунцевич открыто признавался, что не боится смерти за унию, что он хочет быть умученным за нее. В 1623г.  архиепископ  приехал в Витебск. Приближенные лица предупреждали его пе­ред этой поездкой, предупреждали сами ви­тебские городские власти, что жизни его здесь грозит опасность, но тот искал смер­ти. В течение двух недель Куцевич жил в городе в своем архиерейском доме без вреда для здоровья. Но когда он дал при­казание схватить православного священ­ника Илью, шедшего из города для совер­шения службы (православным по-прежне­му запрещалось проводить богослужения в городе), то это привело к народному воз­мущению. Униатский архиепископ был рас­терзан горожанами, его израненное тело было брошено в Двину в самом глубоком месте реки. Это мученичество было вы­нужденным, эти страдания были мщением за насилия. Униаты, несмотря на это, при­числили Иосафата Кунцевича к лику свя­тых и покровителей унии.

Православных жителей Витебска постиг­ло суровое королевское возмездие. Сам римский папа Урбан III взывал: «Жестокость убийц не должна остаться безнаказанной... Пусть ересь почувствует, что жестоким преступникам нет пощады». В течение трех дней суд был завершен. 19 человекам были отрублены головы, многие бежавшие были приговорены к смерти заочно. У города было отнято право самоуправления (Магдебургское право). Звон в колокола был запрещен на некоторое время во всех храмах и проч. Здесь королевский суд был скор на распра­ву, но не на правосудие. Многочисленные жалобы православных людей на притесне­ния от униатских духовных и светских като­лических властей, которые поднимались не только перед местными судами, но и на сей­мах, находили большей частью один ответ: «За множеством дел вопрос о примирении людей, разделенных в греческой религии, отлагаем на рассмотрение в следующий раз, предлагаем им соблюдать тишину и окон­чить до времени свои споры».

 

«Воскресение», № 3 (68), 2005 г.

 

 

 

21.   «Казацкая угроза» в защиту Православия

 

Религиозный конфликт из-за Брестской унии тотчас перерос в межнациональную рознь, вооруженную борьбу западноруссов против поляков. На белорусских землях не было той силы, которая могла бы органи­зованно поднять оружие в защиту веры. Эта сила явилась на украинских землях.

К сер. XVI в. на южных границах Литовс­кого княжества и Московского государства свою самостоятельную организацию созда­ли  т. н. казаки или, как их еще иногда на­зывали, черкасы. Это смешанное и свобо­долюбивое население вело крестьянский образ жизни, сочетавшийся с разбойничь­ими промыслами, для чего легко объеди­нялось в легкое конное войско с выбран­ными старейшинами. Правительство соеди­ненного государства — Речи Посполитой — пыталось содержать казаков для обороны своих южных границ от крымских татар и турок и одновременно ограничивать их ра­стущее количество. Польские паны и шлях­та охотно приобретали богатые украинские земли, подчиняя казаков законам шляхет­ской республики. Церковная уния повлекла за собой ожесточение борьбы казаков с наступающими на них панами.

Обычные методы стеснения православ­ных в пользу унии находились на Украине на грани с нехристианским глумлением. Католические правители городов и деревень отдавали ключи от православных храмов евреям. Теперь, чтобы отслужить обедню или крестить ребенка нужно было запла­тить иноверцу большие деньги, только тог­да храм открывался просителям. Понятно, какая ненависть к «ляхам и жидам» клоко­тала в душе казака. Восстания против при­теснителей последовали одно за другим. Эти восстания волновали не только жите­лей Украины, но имели свое продолжение и на Беларуси. Еще в 1595г., когда подготав­ливалось введение унии, казацкое ополче­ние Наливайко захватило Слуцк и Могилев, а на обратном пути — Пинск. Везде казаки грабили и своих, и чужих, а поляков и ксен­дзов убивали без пощады. В 1617-1618 и 1620 гг. Иерусалимский пат­риарх Феофан, во время путешествия в Москву туда и обратно, останавливаясь в Киеве, принял покаяние казаков за грабежи Московского государства в смутное время и, что особенно важно, восстановил в Киев­ской митрополии православную иерархию. После кончины епископа Львовского Гедео­на Балабана (1607) и епископа Перемышльского Михаила Копыстенского (1612) в пре­делах Речи Посполитой оставался только один православный епископ, не принявший унию, — Иеремия Тиссаровский (во Львове). Патриарх Феофан рукоположил (1620г.) митр. Иова Борецкого и 6 епископов. В чис­ле последних были Мелетий Смотрицкий для Полоцка и Иезекииль Курцевич для Влади­мира-Волынского и Бреста. И польское пра­вительство, объявившее этих иерархов врагами отечества, не могло явно схватить их, т.к. они были защищены угрозой сильного казацкого гетмана Сагайдачного.

«Казацкая угроза» и в 1632г., при избра­нии нового короля, Владислава IV, привела к обсуждению на польском сейме «статей для успокоения греческой религии», которые возвращали бы православным свободу ве­роисповедания и частично восстанавливали православную иерархию — митрополит в Ки­еве, епископы в Перемышле, Львове, Луцке и Могилеве. (Именно Могилевская кафедра оставалась единственной православной епископией на белорусских землях даже до последних лет существования Речи Поспо­литой.) Однако на сейме 1635г. Владислав IV был вынужден сильной католической партией издать указы в пользу унии, кото­рые противоречили недавно принятым «ус­покоительным статьям». Униатам на «веч­ные времена» отходили архиепископство Полоцкое, епископства Владимирское, Пин­ское, Холмское, Смоленское с их монасты­рями и церквами. К ним также отходил Виленский Троицкий монастырь. В Витебске, Полоцке и Новогрудке православным вооб­ще запрещалось иметь свои храмы.

Продолжающиеся притеснения привели к еще более энергичной борьбе казаков против унии и панов. Ее возглавил казацкий гетман Богдан Хмель­ницкий. Польский шляхтич Чаплинский, ко­торый не только показывал свою силу над Богданом, сковывая цепями его семью, но и доходил в своем самоуправстве до край­них пределов, наказывая плетьми на база­ре 10-летнего сына Хмельницкого (так, что тот умер от ран), возбудил в казацком ата­мане ненависть против всех поляков. Угро­зой смерти вынужденный бежать в Запо­рожскую Сечь, Хмельницкий подготовил восстание в начале 1648г. В Варшаве хо­дили слухи, что сам король Владислав IV, не имевший уже силы обуздать своеволие магнатов, некогда в личном разговоре с Богданом (бывшем в числе казацких жа­лобщиков) указал атаману одно средство для удовлетворения обид — его саблю. У Желтых вод и Корсуня Хмельницкий нанес два страшных поражения полякам. Казац­кие отряды доходили до Бреста и Кобрина, везде поднимая русское население против панов. В 1649г. под Збаражем был заклю­чен мир с новым польским королем Яном Казимиром (годы правления 1648-1668), главными условиями которого со стороны казаков были возвращение их прежних вольностей, уничтожение унии, восстанов­ление прав Православной Церкви, изгна­ние иезуитов и евреев из украинских горо­дов. Но поляки не думали соблюдать этих уступок. Снова начались военные действия. В 1651г. неудачи Хмельницкого привели к подписанию Белоцерковского договора, по которому казацкая Украина возвращалась к своему бесправному положению. Нача­лось массовое бегство православных в со­седнее Московское государство. В 1653г. Малороссия присягнула царю Алексею Михайловичу, и в 1654г. началась изнуритель­ная русско-польская война. Православие в Речи Посполитой приобрело себе нового защитника в лице правителей усиливающе­гося Московского государства.

 

«Воскресение», № 4 (69), 2005 г.

 

 

22.   Подчинение западно-русской митрополии Московскому патриарху

 

От самого своего начала Русская Цер­ковь находилась в подчинении патриархов Константинопольских. С образованием двух государств соперников — Московс­кого Великого княжества и Великого кня­жества Литовского  — единая прежде Цер­ковь Русская постепенно стала разделять­ся. Подписание греческими архиереями Флорентийской унии с католичеством в 1439г. не было принято в Московской Руси. В 1448г. здесь самостоятельно по­ставили митр. Иону и вышли из подчине­ния Константинопольскому патриарху. В 1588г. Московская митрополия стала пат­риархатом. Митрополия же Литовская или Киевская, также отвергнув унию во Фло­ренции, осталась в послушании патриар­хов Константинопольских. Так совершилось разделение Русской Церкви (см. «Воскре­сение» 2004, №1).

Митрополия Киевская жила в услови­ях усиливающегося влияния католиче­ства сначала в Великом княжестве Ли­товском, а затем соединенном государ­стве — Речи Посполитой. Брестская цер­ковная уния расколола западно-русскую митрополию. Теперь здесь появились два митрополита «Киевских»: один униатский, а другой православный. Права право­славных на свободу своего исповедания были гарантированы королем и сеймом только в 1632г. благодаря вооруженным требованиям украинских казаков. Но фактическое гонение на православную веру не прекращалось. Малороссия при­сягнула Московскому царю. В 1654г. на­чалась война между Московским Цар­ством и Речью Посполитой за Украину. Эта война имела важные последствия для Киевской митрополии.

Первое время удача сопутствовала рус­ским войскам царя Алексея Михайлови­ча, который начал военные действия в Бе­лоруссии. После трех месяцев осады сдался Смоленск. Штурмом взят Витебск. Добровольно сдались Могилев, Полоцк, Орша, Гомель. В 1655г. были взяты Минск, Ковно, Гродно, Пинск и Вильно. Царь Алексей Михайлович рассылал гра­моты, в которых объявлял свое заступ­ничество православной вере, униаты или уходили на запад, в Польшу, или прини­мали Православие, так же белорусская и литовская шляхта или уходила, или оставалась служить московскому царю с сохранением всех своих прав и привиле­гий. Так вся Белоруссия и большая часть Литвы оказались под властью царя Алек­сея Михайловича.

В церковном отношении все присоеди­ненные территории подпадали под руку Московского патриарха Никона, который уже в 1654г. именовался «Святейшим Пат­риархом Московским и всея Великия, и Малыя, и Белыя России». В 1655г. в По­лоцк им был рукоположен игумен витебс­кого Маркова монастыря Каллист. В 1656г. определением Московского Собора на Смоленскую кафедру был назначен быв­ший суздальский епископ Филарет.

В то же время высшее духовенство Киевской митрополии, признавая мос­ковского царя защитником Православия, не собиралось признавать власти Мос­ковского патриарха. Присяга Малорос­сии во главе с Богданом Хмельницким царю Алексею Михайловичу имела по­литический характер, церковные же по­следствия этого шага еще только ос­мыслялись. Киевский митрополит Силь­вестр Коссов послал царю особые ус­ловия, в которых просил оставить свою паству в подчинении Константинополь­скому патриарху. Алексей Михайлович понимал, что одностороннее подчинение Киевской митрополии без разрешения Константинопольского патриарха будет грубым посягательством на его права. Патриарх Никон также, отправляя епис­копов в Белоруссию на вакантные ка­федры, не посягал на подчинение са­мого Киевского митрополита. Вопрос о церковной юрисдикции был поставлен, но еще не решен.

В 1657г. на место умершего митр. Силь­вестра был избран и посвящен Дионисий Балабан. Свободное избрание митропо­лита собором духовенства и православ­ной знати — это давнее правило, практи­ковавшееся в западно-русской митропо­лии. И в этот раз из Москвы в него никто не вмешался.

Между тем русско-польская война при­няла новый оборот. В 1655г. Швеция объявила войну Польше. Между Россией и Польшей было заключено перемирие — царь Алексей Михайлович признавался наследником польского короля Яна-Ка­зимира и удерживал за собой Белорус­сию — с условием совместного с поляка­ми противостояния шведам. Шведы были отражены. Одновременно часть казацкой старшины во главе с новым гетманом Иваном Выговским заключила с польским королем отдельный договор, чтобы отой­ти под власть Польши (Гадячский дого­вор 1658г.). Снова начались военные дей­ствия между Польшей и Россией, неудач­ные для последней. В 1667г. было под­писано Андрусовское перемирие: царь от­казывался от Белоруссии, Малороссия к востоку от Днепра оставалась за Моск­вой. В 1686г. между враждующими сто­ронами был заключен «вечный мир», по которому Украина была окончательно раз­делена по Днепру, Киев остался за Рос­сией и московский царь признавался по­кровителем Православия в Речи Поспо­литой.

Теперь вопрос о церковных отношени­ях между Москвой и Киевом должен был окончательно разрешиться. Еще в 1661г. местоблюститель Московского патриар­ха митр. Питирим поставил еп. Мстиславльского (и Могилевского) Мефодия в качестве наместника Киевского митро­полита. Но это назначение не было при­знано в Константинополе, да и сам еп. Мефодий оказался замешанным в поли­тических интригах против России. Украи­на разделилась. В западной ее части (польской) митрополитом Киевским счи­тался Иосиф Тукальский, в восточной (московской) — наместник митрополита, преданный царю, но не патриарху, — епис­коп Черниговский Лазарь Баранович. Пос­ле смерти Тукальского (в 1676г.) митро­поличья кафедра считалась вакантной. Притеснения православных в Польше не­редко понуждали западно-русское духовенство искать убежища в Московском Царстве. Так в Киеве в 1685г. появил­ся Луцкий епископ (княжеского рода) Ге­деон Четвертинский. Его кандидатура была предложена гетманом левобережья Самойловичем для занятия митрополи­чьей кафедры с тем, чтобы еп. Гедеон получил это назначение от Московского патриарха. Было решено получить необ­ходимые полномочия из Константинопо­ля. Туда отправили царского посланника Никиту Алексеева. Турецкий визирь, за­интересованный в мире с Россией, скло­нил Константинопольского патриарха удовлетворить просьбу Москвы. Патри­арх Дионисий вместе с собором гречес­ких митрополитов выдал грамоту на под­чинение Киевской митрополии Московс­кому патриарху. В 1687г. Московский пат­риарх Иоаким утвердил полномочия Ки­евского митрополита Гедеона Четвертинского.

Западно-русское духовенство не один год решительно сопротивлялось власти Московского патриарха и уступило под давлением гетмана, также и в Констан­тинополе на патриарха «надавили» турец­кие власти, в связи с этим возникает вопрос о правильности подчинения Ки­евской митрополии патриарху в Москве. Существенной проблемой теперь стано­вилось церковное управление епархиями, остававшимися под властью Польши под давлением унии и католичества: как по­ляки будут трактовать послушание пра­вославных в своей стране «загранично­му» иерарху? Ускорило ли это подчине­ние Киевской митрополии падение Пра­вославия в Речи Посполитой? Эти воп­росы разрешаются самим ходом внутрен­ней истории Церкви в Юго-Западной Руси. Здесь духовенство уже не имело прежней силы нравственного влияния на свою па­ству. Украинские казаки разделились и потому не могли отстаивать как прежде интересы своего исповедания. Киевские митрополиты лишились здесь своей со­циально-политической опоры. Простой народ и приходское духовенство не име­ли каких-либо имущественных прав, ко­торые могли бы быть потеряны в связи с переходом в московскую юрисдикцию. Они лишались единственного своего и священного права — свободы вероиспо­ведания — и потому желали быть под ру­кой сильного московского царя и русского патриарха.

 

 

«Воскресение», № 6 (71), 2005 г.

 

 

23.   Вера отцов или сословные привилегии?

 

Подчинение Киевской митрополии Московскому патриарху (см. «Воскресе­ние» №6) было подготовлено самим хо­дом внутренней истории западно-рус­ской Церкви. Насильственные меры ка­толического правительства к насаждению унии раскалывали и ослабляли Право­славную Церковь. Тяжелым последстви­ем такой внутренней политики было от­речение от Православия потомков знат­ных родов. Их переход в католичество лишил Православную Церковь социаль­но-политической опоры в Речи Посполитой. Крупные и мелкие землевладель­цы (русские паны и шляхта), принимая католичество, подчинялись влиянию польской культуры, ополячивались. Так между сословием господ и их слугами возникла религиозная и культурная пре­града. Верхи — католики и поляки, низы — русские униаты и православные.

Что же заставило православную знать отказаться от веры отцов?

Это был выбор между верой и сослов­ными привилегиями.

Речь Посполитая была дворянской республикой, гражданские права и при­вилегии, законодательная власть здесь принадлежала одному шляхетскому со­словию (дворянству), выборный король имел преимущественно исполнитель­ную власть, гражданские же обязаннос­ти и повинности лежали на горожанах и крестьянах. Такой порядок складывал­ся постепенно. Два государства, Польское королевство и Великое кня­жество Литовское, Кревской унией 1385г. были связаны одним общим пра­вителем. Условием соглашения было его католическое крещение. Следовав­шее затем крещение литовских языч­ников подкреплялось прежде неведо­мым здесь принципом: принятие като­личества давало литовской знати граж­данские привилегии. Городельский привилей 1413г. наделил католическую верхушку привилегией политической: быть в государственном совете подле князя только католикам. Кто заслужи­вал у князя земельные угодья, тот ста­рался сделаться в них полным правите­лем. Эту привилегию сначала приобре­ли богатые землевладельцы — паны. Но и мелкие землевладельцы — шляхта стремились к такому же господству в своих имениях. Движимые этим общим интересом, мелкопоместные дворяне объединяются и добиваются права по­литического влияния в жизни страны через учреждение Великого (вального) сейма рядом с государственным сове­том (панами-радой). На этот сейм шлях­та каждого административного района избирала своих представителей. Таким образом шляхта добилась личных и имущественных прав, судилась выбор­ными представителями только своего сословия и оказывала влияние на вне­шнюю политику своей страны. Именно шляхта Великого княжества Литовско­го, особенно из русских областей, так ратовала за полное слияние с Польшей при заключении Люблинской унии 1569г. и образование Речи Посполитой.

Православные паны и шляхтичи были реальной политической опорой своей Церкви, ктиторами и патронами хра­мов, кандидатами на епископский сан. Однако общие сословные интересы сближали православных дворян с като­ликами. Когда среди знатных литовцев появилась мода на новые религиозные идеи, тогда вслед за католическими родами в кальвинизм отпали и многие православные фамилии: Кишки, Ходкевичи, Глебовичи, Сапеги, Войны, Пацы, Воловичи, Огинские и др. Контррефор­мация, волна католического возрожде­ния во главе с иезуитами, в свою оче­редь, увлекла этих протестантов из вче­рашних православных прямо в католи­чество. Иезуитские школы стали при­влекательными для православной зна­ти. В 1577г. брацлавский каштелян Ва­силий Загоровский писал в завещании, чтобы его дети после начального домашнего образования были отданы «до Вильни к езуитом». А княгиня Чарторыйская в переписке с известным московс­ким беглецом князем Курбским выка­зывала желание также отдать своих де­тей на обучение в латинскую школу. Курбский указывал ей в ответ на при­меры перекрещивания отцами-иезуита­ми своих православных учеников.

Брестская уния, последовавшие за ней суды, расправы и казацкие восстания поставили перед православной знатью нелегкий выбор. В то время как извест­ный защитник Православия князь К. Острожский (+1608), в имениях которого числилось до 8000 церквей в 35 горо­дах и 671 селе, осудил унию и королев­скую политику, на­шлись среди право­славных дворян и ее сторонники. В 1598 г. в Луцке 33 знатных представителя Волыни, а в 1603г. до 50 дворян в Люблине написали благодарственное обращение королю и униатским владыкам. Среди подписав­шихся стоят имена новогрудского воеводы Федора Скумина-Тышкевича, Фридриха Тышкевича из Логойска, Григория, князя Четвертинского.

Поскольку униаты отбирали в свою пользу многие православные храмы, не принимавшие унию дворяне старались построить новые церкви с условием их неотступного пребывания в Правосла­вии. Так в 1612г. минский земский су­дья Ярош Володкевич именем панов, шляхты, ктиторов и братства церковно­го постановил заложить в Минске мо­настырь свв. апп. Петра и Павла (до на­шего времени действует собор Петра и Павла или Екатерининская церковь): «Чтобы мы и потомки наши не изменя­ли вере православной». Точно так же были основаны монастыри в Пинске, Могилеве, Орше и других городах и местечках.

Но трагическое отпадение от Правосла­вия дворянских фамилий продолжалось. Паны и шляхта не задерживались в унии, а сразу переходили в чистое латинство. Большую роль в этом деле сыграли иезу­итские школы. Сыновья самого униатс­кого митр. Ипатия Потея приняли не унию, а латинство. Другой униатский митр. Вельямин Рутский в своем письме в Римскую конгрегацию пишет: «Из школ латинских почти двести благородных рус­ских юношей перешли к латинскому об­ряду, столько же при дворе королевском и в войске. Теперь спрашивается: что же останется (для унии) из русского дворян­ства через десять лет?» Выходило так, что уния продвигалась на восток в среду пра­вославных, но за ней следом двигалось латинство, поглощавшее дворянское со­словие в среде униатов.

Будущий епископ Полоцкий Максим (в монашестве — Мелетий) Смотрицкий в своем знаменитом сочинении, изданном в Вильно в 1610г., «Фринос или Плач» Православной Церкви оплакивал поте­ри среди дворянских родов: «Где дом князей Острожских, сиявший более всех других блеском своей старожитной веры? Где роды князей Слуцких, Заслав­ских, Вишневецких, Збаражских, Сангушек, Чарторыйских, Пронских, Ружинских, Соломерецких и других, которых перечислять пришлось бы долго? Где славные своим мужеством и доблестью Ходкевичи, Глебовичи, Кишки, Сапеги, Хрептовичи, Тризны, Тышкевичи, Корса­ки, Воловичи, Скумины и проч.?»

Во второй половине XVII в. уже не ста­ло православных депутатов на сеймах, но не смолкали жалобы и разбиратель­ства в городских и земских судах Речи Посполитой. С того времени вера пра­вославная своими отступниками стала презрительно именоваться верой «хлопской», верой социальных низов.

 

 

«Воскресение», № 7 (72), 2005 г.

 

 

 

 

24.   Братские школы

 

Никогда прежде Западная Русь так ост­ро не нуждалась в православном образо­вании как в XVI в. Посредством школы уже приобретали себе будущих проповедников и католики, и протестанты. Дети православ­ной знати, получая знания преимуществен­но в католических школах, изменяли вере отцов. Необходимы были свои учебные за­ведения, свои полемисты, которые могли бы защитить православное вероучение от нападок иноверцев.

Однако не из епископов, не из священни­ков, не из монастырей вышли первые рев­нители школьного православного образова­ния. По едкому замечанию иезуитского про­поведника Петра Скарги, православное ду­ховенство все «огрубело», «охолопилось». С подозрением смотрело оно на науки школь­ные и учителей западных, боялось потерять благочестие в погоне за красноречием. Ста­рый и добрый дьячек при храме с неизмен­ными учебниками — Псалтирью и Апосто­лом — казался надежнее «бакалавра» с ла­тинской грамматикой и логикой Аристотеля. Но как впоследствии сказал могилевский епископ, а затем киевский митрополит Силь­вестр Коссов (+1657): «Нам нужен латинс­кий, чтобы бедную Русь не называли глупой Русью». Ревнителями школьного образова­ния стали князья, паны, мещане.

В 1657 г. в местечке Заблудове непода­леку от Супрасльского монастыря иждиве­нием Григория Ходкевича была открыта православная школа. Именитый беженец из Московского царства князь Андрей Курбс­кий на своем дворе в местечке Миляновичи (возле Влади­мира-Волынско­го) основал учи­лище и собрал кружок любите­лей просвеще­ния, где дела­лись переводы св. Иоанна Дамаскина. Извес­тный ревнитель православной веры князь Кон­стантин Острожский ок. 1580 г. у себя в Ост­роге учредил также школу и типографию. Здесь были изданы «Ответы» клирика острожского Ипатию Потею, сочинение свящ. Василия «О единой вере» и знаменитая Острожская библия (1581 г.) под редакцией Герасима Смотрицкого. Однако все эти школы при­шли в упадок сразу после кончины своих основателей.

Большее распространение получили в За­падной Руси школы при православных братствах. Согласно общему правилу городского самоуправления (Магдебургского права) ме­щане имели возможность основать у себя в городе школу. Городские ремесленные союзы, которые стали преобразовываться в религи­озные братства, естественно поставили пе­ред собою и просветительские цели. В Уставе первого православного братства — Львовс­кого — указывается на попечение о школе и типографии. В 1586г. патриарх Антиохийский Иоаким благословил православных братчиков Львова на открытие у них школы. Сеть братс­ких школ довольно быстро раскинулась по западнорусским городам. В 1588 г. патриарх Константинопольский Иеремия благословил открытие школы в Вильно. Здесь преподава­ли священники Свято-Духова монастыря: Сте­фан Зизаний, Леонтий Карпович, Мелетий Смотрицкий, Иосиф Бобрикович.

В 1592 г. брестские мещане получили под­твердительную грамоту короля Сигизмунда на учреждение в своем городе школы при церкви свт. Николая. К сожалению, эта шко­ла просуществовала недолго. Брестский епископ Ипатий Потей был таким ревните­лем унии, что все православные учителя раз­бежались, и школа была закрыта в 1597 г.

В 1592 г. Минскому «шпитальному» брат­ству (при соборном храме на Замчище) ко­ролевским привилеем было разрешено «для науки деток малых школу мети и бакаляра в ней ховати». С приходом унии все недви­жимое имущество «шпитального» братства захватили минские униаты. Однако заботы о школьном обучении взяло на себя ново учрежденное Петропавловское братство при одноименном монастыре (сохр. Собор Петра и Павла или Екатерининская церковь). В 1620г. православное братство отстаивало свои права на школу от притязания униатс­кого наместника Барановича. Судебные проволочки по обычаям того времени но­сили продолжительный характер. Но в 1633 г. Петропавловское братство получи­ло подтвердительный привилей от короля Владислава на содержание школы и осно­вание типографии.

В 1589 г. православные мещане Могиле­ва получили благословенную грамоту пат­риарха Иеремии на учреждение училища для детей. Вскоре Спасское братство, на попе­чении которого находилось это заведение, выдержало сильнейшие гонения от печально известного ревнителя унии Иосафата Кунцевича, но школу свою отстояло.

Существовала школа в Пинске, которую в 1631 г. отнял у православных униатский епископ Григорий вместе с церковью св. Феодора, при которой она находилась. 1633 г. король Владислав разрешил право­славному братству построить храм в честь Богоявления и основать школу при нем. Но последнему проекту не суждено было ис­полниться: покровительствовавший иезуи­там Альберт Радивил добился запрещения православной школы и открыл в Пинске иезуитскую коллегию.

Братскими школами не исчерпывается перечень православных учебных заведений. При соборных, приходских храмах и монас­тырях часто бывали школки, в которых азы чтения и пения преподавали дьячки (пса­ломщики). Иногда в такую школу пригла­шали и ученого бакалавра для обучения детей грамматике и арифметике. Есть све­дения о существовании такой православ­ной школы в Полоцке, а также при Барколабовском монастыре.

По составу учебных предметов православ­ные школы были средними учебными заве­дениями. Высшими учебными заведениями в Речи Посполитой тогда были только като­лические: Краковский университет, Виленская иезуитская академия и Замостоцкая ака­демия, основанная польским канцлером Яном Замойским в своем имении. Эти учеб­ные заведения могли давать своим выпуск­никам ученые степени и иметь богословс­кие классы, что подтверждалось королевс­кими привилегиями. Киевская духовная кол­легия, основанная митр. Петром Могилой (в 1631 г.), долго не признавалась польским правительством как высшее православное учебное заведение. Только в 1658 г. Могилянская коллегия получила статус академии, но Киев скоро совсем вышел из-под власти польского короля. Поэтому преподавание в западнорусских православных школах вели учителя нередко разных вер и национально­стей. Преимущество давалось учителям из Греции и тем из своих, кто приобрел знания в католических школах, особенно в Замостоцкой академии, чуждой духа иезуитского фанатизма. Но были приглашенные педа­гоги и из протестантских школ (для нерели­гиозных предметов).

Известно, что тогда в Европе существо­вали две развитые системы религиозного образования — католическая и протестант­ская. Протестантские профессора значи­тельно поколебали схоластические принци­пы и господство латинского языка в преж­де католической Европе. Стали более изу­чаться национальные языки и история. Школьному преподаванию придали новый элемент — полемический. Классный диалог или спор стал обычным методом усвоения учебных программ. Иезуитские училища, которые снискали в Речи Посполитой особенную славу, были ориентированы на раз­витие более всего па­мяти и красноречия. Здесь в латинском язы­ке господствовал Цицерон, в философии — Аристотель, а в богословии — Фома Аквинат. Ученики не только свободно говорили и писали на латинском, но и сочиняли сти­хи, ставили спектакли. Сумма убеждений, заложенная иезуитами, была слепой при­верженностью авторитетам и формулам.

Православное образование испытывало на себе влияние и с той, и с другой стороны. Оно тоже было преимущественно филологическое. Преподавались славянский, греческий, русский языки, затем были введены латинский и польский. Давалось элементарное знакомство с математикой и астрономией. Как и в иезу­итских школах, увлекались зубрежкой грам­матики и сочинительством панегириков в честь важных особ и патронов школы. Вместе с тем, в отличие от католических и протестантских училищ, в православных школах не заостря­лись сословные различия, образование но­сило характер простонародный. По субботам священники беседовали со своими воспитан­никами о доброй нравственности и заповедях Божиих. Особенно тщательно изучались пра­вославный катехизис и полемические сочине­ния. Во время богослужения приучали к партесному пению. В стенах православных школ трудились не только выдающиеся поле­мисты, но и ученые-сла­висты. Лав­рентий Зиза­ний и Меле­тий Смотриц­кий составили славянскую грамматику, молдавский лингвист Памва Берында — сла­вянский сло­варь.

По срав­нению с дру­гими учебными заведениями православные выглядели немногочисленными и весьма скромными. Но именно здесь прививались сознательные убеждения в истинности пра­вославной веры, здесь учили Священному Писанию и доброй христианской жизни, здесь давались необходимые знания для чтения книг святоотеческих, будь то славян­ский, или латинский перевод, или же гре­ческий подлинник.

 

 

 

«Воскресение», № 8 (73), 2005 г.

 

 

 

25.   Как трудно быть благочестию без благочиния

 

Отношение к богослужению лучше всего свидетельствует о состоянии цер­ковной жизни как в отдельном монас­тыре и приходе, так и в отдельной епархии или целой митрополии. Ког­да службы совершаются по уставу, и храмы наполнены молящимися, когда церковная жизнь бьет ключом во всем многообразии слова и дела, тогда по­является та основа внутреннего бла­гополучия Церкви, о которую внешние невзгоды разбиваются, словно вода о камень.

Киевская митрополия, которая вклю­чала в себя белорусские земли, в XVI-XVII вв. испытала на себе сильнейшие внешние колебания: распространение протестантизма, усиление католиче­ства, унию, несправедливое отноше­ние правительства. Все эти беды глу­боко ранили церковный организм, страдающий от недостатка внутренне­го иммунитета. Сказались слабость просвещения, беспорядочность цер­ковного управления, распущенность нравов. Где было взяться у паствы рев­ности о благочестии, когда ее пасты­ри были «ослеплены блеском», вели себя как «шинкари и купцы», «леже­боки и неучи» (по выражению «Фриноса» Мелетия Смотрицкого). Монас­тыри со своими владениями превра­щались в доходные статьи для их кти­торов и настоятелей. Приходские хра­мы находились в полной зависимости от помещиков, которые, дав священ­нику «презенту» (дарственную на ис­полнение пастырских обязанностей в приходе), вмешивались в дела духов­ные, заставляли особенно поминать себя на ектеньях, запрещали прини­мать на исповедь крестьян своего вра­га-соседа. Церковные братства, опи­раясь на королевские привилеи и пат­риаршие благословенные грамоты, образовывали в епархиях свои парал­лельные структуры, строили храмы, типографии и школы, которые не под­чинялись надзору местного архиерея, но только решению братской сходки. Вся эта церковная чересполосица при­водила к разнообразию местных обы­чаев, когда службы и требы совершались с большим произволом. В Виль­но, например, 29 октября 1592 г. в братской Троицкой церкви были два венчания: в одну братские священни­ки ввели новые обряды («незвыклые церемонии»), а другую виленский про­тоиерей совершил обычно, «по все­гдашней справе».

Что же сказать о знании православ­ной веры, когда при обилии богослу­жебной литературы, пестрящей ошиб­ками местных типографий, долгое время не издавалось ни одного пра­вославного катехизиса? В таких обсто­ятельствах ревность к вере по незна­нию ее приводит к внешнему обрядоверию. В 1621 г., после восстановле­ния православной иерархии, Иеруса­лимский патриарх Феофан написал окружное послание, в котором, меж­ду прочим, указал на обрядовые от­ступления в Западнорусской Церкви. Существовал обычай причащать лжицею из потира трижды, причащали не только частицами Святого Агнца, но и частицами из просфор, особо празд­новали десятую пятницу по Пасхе, по­минали усопших на могилах музыкой и едой, на Венчании давали новобрач­ным вино с пением причастного стиха «Тело Христово приимите».

После закрепления Полоцкой ка­федры за униатами большая часть бе­лорусской православной паствы ока­залась в Могилевской епархии, учреж­денной в 1632 г. Однако военные со­бытия долгое время препятствовали появлению здесь епископа, и Бело­русская епархия находилась в зави­симости от митрополитов Киевских, которые управляли через своих наме­стников.

Митрополит Киевский Петр Могила (на кафедре 1633-1646), при котором польское правительство гарантирова­ло существование 5 православных епархий, известен своими заботами о внутреннем благополучии своей мит­рополии. Типографские издания про­верялись по греческим книгам, было запрещено издавать литературу без благословения архиерейского, для контроля над издательской деятельностью был образован даже своего рода цензурный комитет из пресвитеров. Школьное дело настоятельно требо­вало печатания учебной литературы. В 1645 г. издается катехизис на польском и русском языках (сокраще­ние известного в последствии «Право­славного исповедания»). В 1637 г. пе­реиздается «Евангелие Учительное» — сборник поучений на воскресные и праздничные дни в течение года. В 1635 г. выходит «Киево-Печерский па­терик», составленный Сильвестром Коссовым.

Особенное внимание обратил Митр. Петр Могила на исправление богослу­жения. В 1640 г. в Киеве состоялся ду­ховный собор. На заседаниях между обсуждениями параграфов «Православ­ного исповедания» рассматривались и вопросы о церковном благочинии. Было решено: следить за правильным совер­шением литургии и уставным соверше­нием других служб и таинств; крестным ходом вокруг церкви ходить против сол­нца, как и в алтаре; при погребении священнику идти перед гробом, а не за ним; накануне венчания настойчиво рас­спрашивать, не помолвлены ли жених или невеста с другими людьми, хотя бы и в другой стране, и проч.

После подчинения Киевской митро­полии Московскому патриарху обря­довые разности между восточной и за­падной частью Русской Церкви стали очевидны. В нач. XVIII в. иеродиакон Макарий, родом из Малороссии, по­дал Святейшему Синоду в Петербург записку об обрядовых отступлениях в западных областях Русской Церкви. Вино для Евхаристии здесь часто упот­ребляли белое, теплоты в чашу вли­вали только одну каплю, священник не благословлял малый вход с Евангели­ем, не говорилось «Господи, спаси благочестивыя», не в то время откры­вались и закрывались царские врата и проч. Многие обычаи были заимство­ваны у католиков и униатов. Особен­но бросался в глаза утвердившийся обычай крещения через обливание. При шествии на дом со Святыми Да­рами, а также во время совершения Преждеосвященной литургии употреблялся звоночек. При входе в храм цело­вали пол церковный, молились лежа ниц крестообразно, обходили церковь на коленях и проч.

В XVII в. в Западнорусской Церкви ши­рокое распространение получило партесное пение. Его любителями были преимущественно братские хоры. До этого времени в церквах пели только мужчины в один голос и сохранялась древняя практика произнесения всеми молящимися «Господи, помилуй» на ектеньях. Развитие певческого много­голосия стало отличительной чертой протестантских молитв. Успех новой манеры исполнения богослужебных гимнов привел к распространению партесного пения и в костелах. Орган­ная музыка также привлекала в католи­ческие храмы немало народа. Один из самых больших органов на территории Беларуси находился тогда в Жировицком монастыре. Стройное пение брат­ских хоров должно было отвращать слух православных от сладких «органных гу­дений в костелах», по выражению од­ного из современников. Партесное пе­ние в православных храмах достигло такого высокого развития, что удивля­ло иностранцев. Один из них, Гербиний, посетивший Киев во вт. пол. XVII в., отметил высокий уровень русского музыкального искусства: «В самой при­ятной и звучной гармонии слышатся раздельно дискант, альт, тенор и бас». Могилевское братство уже при самом начале богослужения в своем храме в 1634 г. постановило, чтобы здесь было пение «согласное» (т.е. партесное). Известно, что при патриархе Никоне киевское партесное пение начало рас­пространять и в Московской Руси. Кро­ме киевского распева на богослужении, в котором верхний голос вел мелодию, а все остальные голоса пристраивали аккорд, широкое распространение по­лучило концертное т.н. «польское пе­ние» — духовные песни (канты) и биб­лейские псалмы.

Упорядочение православного бого­служения и благочиния в Западнорус­ской Церкви требовало еще очень мно­гих забот, терпения и постоянства, но внешние условия для существования Православной Церкви в Речи Посполитой все ухудшались. Наступал XVIII век, время новых и тяжких испытаний.

 

«Воскресение», № 9 (74), 2005 г.

 

 

 

26.   Проект уничтожения православия в Речи Посполитой

 

XVIII в. начался изменой Православию сразу нескольких православных епископов. В 1700 г. в Варшаве изъявил свое желание принять унию администратор Киевского митрополита в Речи Посполитой Львовский епископ Иосиф Шумлянский. Несколько ранее, в 1692 г., принял унию Перемышльский епископ Иннокентий Винницкий. В 1702 г. изменил Православию занимавший Луцкую кафедру Дионисий Жабокрицкий. Пра­вославные ненадолго сумели было вернуть Луцкую епископию избранием Кирилла Шумлянского (брата уже упомянутого Иосифа), но верный своему исповеданию Кирилл был изгнан за пределы страны, и с 1712 г. в Луцке были только униатские епископы. Одна Могилевская кафедра продолжала пребывать православной среди неисчисли­мых обид и гонений.

Переход епископов в унию резко ухудшил положение православных. Среди них уже мало оставалось представителей правящего (шля­хетского) сословия. Гродненский сейм 1718 г. по предложению ревностных католиков ли­шил права голоса единственного своего чле­на-некатолика. Это стало примером для пос­ледующих сеймов, на которые перестали до­пускать депутатов-иноверцев. Эти стеснения коснулись и православных, теперь они были лишены возможности добиваться защиты своих прав законным порядком.

В 1717 г. появился анонимный проект полного уничтожения Православия в Речи Посполитой (составленный иезуитом). Про­ект этот был даже разослан на рассмотре­ние в сеймиках (сходках местного дворян­ства). Главная идея проекта — это однород­ность польского государства. Православ­ная вера должна быть истреблена, потому что она — «русская» вера. Проект предус­матривал исключение православных из кан­дидатов на государственные должности, лишение их возможности получить образо­вание, содержание православных крестьян в крайней бедности, подчинение православных священников католическим прелатам и проч. Для достижения этих целей предла­галось распространять различные вымыс­лы, совершать публичные казни и даже уни­жения православных перед евреями и та­тарами. Виленский бискуп, например, зап­ретил, чтобы православные церкви были выше еврейских школ.

В 1733 г. на сейме при избрании короля Августа III продолжилось ограничение прав т.н. «диссидентов» (христиан-некатоликов). Им запрещалось участие в посольской избе (т.е. избрание депутатов-послов на общий сейм), заседание в судах, вступление на должности городской и земской админист­рации. Запрещалось и обращение за по­кровительством к послам других государств, что трактовалось как измена отечеству.

В 1764 г. Варшавский сейм издал поста­новление «о поповичах», стесняющее пра­вославное духовенство. Теперь по дости­жении 15-летнего возраста сын священни­ка, не овладевший школьными или ремес­ленными науками, становился крепостным крестьянином. К тому времени братские школы уже пришли в упадок, в католичес­кие же школы православных брали при ус­ловии перемены веры. Стало обычным, что сын священника помогал своему отцу и учился у него, а после его смерти как бы наследовал приход. Новое постановление создавало недостаток православных свя­щенников и направляло осиротевшую па­ству к униатам.

Православные терпели постоянные оби­ды и притеснения от униатов и католиков. Князь Игнатий Огинский, всесильный пра­витель г. Борисова, запрещал крестить младенцев в «церкви схизматицкой», а свя­щеннику этой церкви, заготовившему лес для ремонта храма, запрещал не только починку, но и грозил ему «из онаго леса виселицу» сделать. Переведенный из Ви­тебска в Могилев плебан Симон Гриневич прямо заявлял: «Хочу быть вторым Иосафатом, не перестану, пока Могилев Витеб­ском не сделаю». Католические суды мол­чали на жалобы православных. Только за десять лет (1734-1743) у православных было отнято и передано униатам более 100 церквей и 5 монастырей. Запрещалось стро­ить новые и чинить ветхие храмы. Специ­альные миссии из католических и униатс­ких монахов обращали православную паству в унию. Устраивались подобия Страшного Суда, когда остававшихся верными своему исповеданию православных сгоняли по ле­вую сторону от католического или униатс­кого проповедника, показательно обрекая их тем самым «на вечную муку». К концу XVIII в. уже около половины крестьян Бела­руси стали униатами.

Однако у православных в Речи Посполи­той был сильный и единоверный союзник. Согласно 9 пункту «Вечного» мирного дого­вора 1686 г. Россия выговорила полную свободу и неприкосновенность Правосла­вию в польском государстве. Несоблюде­ние с польской стороны этого пункта дава­ло России повод к защите своих единовер­цев. Российский посол в Варшаве, князь Юрий Долгорукий, требовал от польского правительства разрешения на избрание православных епископов во Львов, Перемышль и Луцк на место ушедших в унию. Для православных г. Могилева большое значение имела деятельность российского комиссара Игнатия Рудаковского, который собирал их жалобы и требовал удовлетво­рения от польских властей. В 1720 г. под влиянием российского посла король Август II издал привилей Белорусской епархии (Могилевской), которым гарантировал ее при­надлежность православным. Но канцлер отказался приложить печать к документу, и привилей остался без исполнения. Россий­ская поддержка фамилии Чарторыйских и избрание угодного России короля Августа III в 1733 г. мало принесли пользы делу Пра­вославия в Речи Посполитой. Однако императрица Екатерина II стала действовать более решительно. Но­вый польский король Станислав Август (Понятовский) всецело зависел от россий­ского влияния. Послы Швеции, Пруссии, Дании и Англии присоединились к требо­ваниям России об урегулировании дисси­дентского вопроса (в число диссидентов входили и лютеране, и кальвинисты). Ре­зультатом сильного давления российского посланника Николая Репнина, русских де­нег и демонстрации силы русских войск в 1767 г. стал сепаратный акт и в 1768 г. сей­мовое постановление, которое гарантиро­вало православным религиозную свободу. Православные были освобождены от учас­тия в католических процессиях, платы за требы ксендзам и других сборов в пользу римского духовенства. Гарантировалось существование Могилевской православной епархии и семинарии. Разрешалось стро­ить новые храмы и типографии. Для раз­бора жалоб между униатами и православ­ными создается особая смешанная комис­сия, в состав которой входит и белорус­ский епископ. Православная шляхта урав­нивается в правах с католической.

Конституции 1767 и 1768 гг. взвинтили до крайности польский религиозный фана­тизм. Была образована Барская конфеде­рация, члены которой выступили против га­рантии свободы диссидентам. Жестокости конфедератов привели к восстанию оскор­бленного народа. Украина ответила конфе­дератам гайдамацким бунтом (уманская резня, «колиивщина»). В результате всех потрясений был произведен Первый раз­дел Речи Посполитой между Россией, Прус­сией и Австрией в 1772 г. Польша умень­шилась с 780 тыс. до 554 тыс. кв. км. К России отошли 92 тыс. кв. км. и около 1,3 млн. жителей. Так религиозная нетерпи­мость довела страну до внутреннего кризи­са и разложения.

 

«Воскресение», № 10 (75), 2005 г.

 

 

 

 

 

 

27.   Православная обрядность в униатской церкви (часть I)

 

Два с половиной столетия существовала на белорусской земле т.н. церковная уния. Началась она подписанием соглашения с Римской церковью на униатском Брестском соборе в 1596 г. Одновременно в Бресте состоялся православный церковный собор, отвергнувший унию. Единая прежде право­славная Киевская митрополия (куда входи­ли белорусские земли) разделилась на две: православную и униатскую (см. Воскресе­ние, 2004 г., № 11,12 и след.). За счет обра­щения православных в унию при помощи различных льгот и насильственных мер Уни­атская церковь росла. К концу правления короля Сигизмунда III (|1632) в унию было обращено около 2 млн. западно-руссов, почти половина всего русского населения Речи Посполитой. В конце XVIII в. до 80% сельских жителей уже были униатами.

Важнейшим условием Брестской унии было сохранение униатами православной веры и обрядов. Но как могло соблюдать­ся это условие, когда еще накануне унии известный проповедник латинства, легат Антоний Поссевин, в своей переписке с папой Григорием XIII в 1582-1583 г. по воп­росу обращения русских замечал, что не­обходимо оказывать глубокое почтение к русским святым, иконам, постам и обря­дам, но делать это надо только в первое время, чтобы потом можно было постепенно преодолевать различие в обрядах, распро­страняя в унии обряд латинский. Как могло соблюдаться это условие, когда другой из­вестный идеолог унии иезуит Петр Скарга в своем сочинении «О единстве Церкви под единым пастырем» (1577 г.) среди 19 «заб­луждений» в русском «набоженстве» назвал: квасной хлеб для Евхаристии, освящение даров молитвой священника (а не произ­несением слов Христа «сие есть тело Мое», «сия есть кровь Моя»), хранение Святых Даров для причащения больных в течение целого года (мол, как могут они не испор­титься?), совершение таинства Миропома­зания священниками (у католиков соответ­ственно конфирмация — «бежмоване» только епископом).

«Мы позволяем и разрешаем им (униа­там) все священные обряды и церемонии, какие употребляют они при совершении божественных служб и святейшей литур­гии [...], если только эти обряды и церемо­нии не противны истине и учению католи­ческой веры», — утвердил в своем особом постановлении папа Климент VIII об унии русских епископов с Римской церковью в 1596 г. Последнее условие в свете замеча­ний Петра Скарги могло трактоваться до­вольно широко. Другим условием Брестс­кой унии было запрещение перехода из ка­толичества греческого обряда (унии) в ка­толичество латинского обряда. И римские папы время от времени как будто подтвер­ждали эти условия. Но на деле нарушалось и то, и другое. Причина была одна — внут­ренняя слабость Униатской церкви. Право­славные дворяне, поставленные перед ди­леммой «вера отцов или сословные приви­легии», делая свой выбор, предпочитали переходить из Православия, минуя унию, в чистое латинство (см. Воскресение №7). Но имел место и обратный процесс: католи­ческие духовные переходили в униатский монашеский орден (базилианский), и этот орден, со временем занявший лидирующее место в унии, проводил ее латинизацию.

Внутренняя слабость Униатской церкви была обусловлена притоком в ее ряды лю­дей самых недостойных, корыстолюбивых, равнодушных к истинной религиозности. Прежняя западно-русская жизнь была пол­на своих недостатков: епископы боролись с братствами, священники огрубели, кти­торы господствовали над своими храмами, простой народ погрязал в невежестве и суевериях. Но пропаганда унии, которая прозвучала в устах иезуитских проповедни­ков, обличавших Восточную Церковь в ее недостатках (действительных и мнимых), встряхнула церковный организм, обратила взгляд на самих себя, заставила работать мысль. Западно-Русская Церковь постепен­но начинает выходить из состояния нрав­ственного упадка, приводит в порядок свое богослужение, заводит школы, вступает в тяжелую борьбу за попираемые права. Кто ж идет в унию? Тот, кто равнодушен к Пра­вославию, кто ищет новых почестей и дол­жностей, кто боится ответственности за свои худые поступки. «Все нечистое, сквер­ное, что только было в Православии, — пи­шет историк церковной унии Ю. Крачковский, — ринулось теперь в унию. Разбирать было некогда; требовалось принимать все, только бы составить какую-нибудь Униатс­кую церковь: и вся эта грязь всплывала теперь наверх, занимала высшие места, украшалась титулами власти». Уния, едва появившись на свет, стала разлагаться изнутри. Необходимо было предпринять исправление нравов униатского духовенства.

Нужная сила явилась в лице монашеско­го Базилианского (св. Василия Великого) униатского ордена в 1617г. Несколько ра­нее, в 1613 г., папа издал разрешение пе­рехода духовных лиц латинского обряда в со­став униатского монашества. Новое мона­шество должно было заменить неисправи­мое и разгульное монашество старое. Ус­тав этого ордена, написанный по образцу уставов католических духовных орденов, в особенности иезуитов, должен был воспи­тывать примерного христианина, который бы прилежно выполнял все необходимое для спасения ближнего. Из базилиан должны были получиться преподаватели, проповед­ники, духовники, кандидаты на иерархичес­кие степени. Однако старые беспорядки да­вали о себе знать: в постановлениях базилианских конгрегаций (съездов) находятся частые запреты и угрозы не есть мяса, не употреблять горячительных напитков. При­вычные слабости были настолько неиспра­вимы, что им решено было сделать уступки. В 1664 г. приняли разрешение на употреб­ление базилианами мясной пищи три раза в неделю (воскресенье, понедельник, втор­ник) плюс два кубка крепкого пива. Это было явное отступление от монашеских правил св. Василия Великого, применяемых во всех православных монастырях востока.

Поступавшее в ряды базилиан римское духовенство зачастую не умело совершать службу по уставу на славянском языке и говорить проповеди на другом языке кроме польского или латинского. Поэтому конгре­гация 1636 г. постановила служить и гово­рить проповеди только по-русски. Русским языком тогда назывался и богослужебный церковнославянский, и народный западно­русский (на белорусских землях соотв. ста­робелорусский).

Уже в 1624 г. латинское духовенство во главе с иезуитами настаивало перед уни­атским митр. Вельямином Рутским, чтобы он прекратил совершение служб по гречес­кому обряду на славянском языке в собор­ном храме во Львове, а вместо этого ввел латинский обряд. Но униатский митрополит был не настолько доверчив, чтобы дать повод к ропоту в среде своей еще колеб­лющейся паствы. Вместе с тем, Рутский, потворствуя своему любимому детищу — базилианскому ордену, — размышлял о ме­рах исправления нравов и белого униатс­кого духовенства. В его планах было рас­пространение целибата, открытие униатс­кой семинарии в Минске. Но план основа­ния семинарии встретил противников в лице базилиан и иезуитов. В результате собран­ные на устройство семинарии средства (50 тыс. польских злотых) были посланы польскому войску, боровшемуся в то вре­мя с казаками.

Новый духовный униатский лидер — Базилинаский орден — стал активно забирать власть в свои руки. Под его руководством униатские храмы стали терять свой прежний православный облик. «Куда девались эти старинные монастырские образа, — спра­шивает в своей полемике с Саковичем митр. Петр Могила, — все в серебряных, позла­щенных окладах, и, по всей вероятности узнаешь, что они обращены на удовлетво­рение частных нужд и вместо них постав­лены в церкви полотняные итальянские ико­ны... посмотри и на Новогрудский монас­тырь... в монастырской церкви, которая счи­тается кафедральной митрополичьей, ты увидишь бумажные образа». Базилиане не только стремились подчинить себе все уни­атские монастыри, но и отстранить от вли­яния на ход церковных дел белое униатс­кое духовенство. Так было положено нача­ло той внутренней борьбе, которая приве­ла к разрушению и совершенному упразд­нению самой Униатской церкви.

(Продолжение следует)

«Воскресение», № 12 (77), 2005 г.

 

 

 

28.   Православная обрядность в униатской церкви (часть II)

 

Латинизация унии, которую возглавил Базилианский орден, должна была преодолеть те богослужебные беспорядки, которые уния получила в наследство от прежней западно­русской церковной жизни (см. «Воскресение» №9 за 2005 г.). Идея вероучительного един­ства естественно предполагала, что обряды латинский и православный не могут проти­воречить друг другу. В брошюре «Гармония Восточной Церкви с костелом Римским» (1608 г.) униатский автор пишет: «Есть и в нашей церкви немало того, чего Римская не имеет. Но стоит ли это того, чтобы по этой причине отказываться от святого согласия и единства, когда в чем малом не согласуем­ся, однако в больших и основных предметах великое согласие и одно и то же, что в одной, что в другой церкви находим?» Кроме того, западно-русское богослужение с его укоре­нившимися недостатками (различиями в ус­тавах, богослужебных книгах, действиях свя­щенников) оказывалось в невыгодном кон­трасте с единообразием латинского богослу­жения после Тридентского собора. Не уди­вительно, что такой ревностный пропагандист унии, как Ипатий Потей еще в 1601 г. заяв­лял: «Только в Риме чистота веры, ангельс­кий порядок». Понятно, что кажущимися мел­кими отличиями восточного обряда униаты стали постепенно пренебрегать.

Уже с середины XVII в. православные де­лают упреки униатам, что они служат на од­ном престоле в один день несколько литур­гий, литургийные молитвы стали читать (а не петь), сократили утреню, вечерню и другие службы, постятся в субботу, не вливают в евхаристическую чашу теплоту, отменили ос­вящение воды в день Богоявления. Митр. Гавриил Коленда (1665-1674) приказывал священникам говорить евангельские слова при совершении таинства Евхаристии не «сие (это) есть Тело Мое...сия (это) есть Кровь Моя...», а «се (вот) есть Тело Мое...се (вот) есть Кровь Моя...», давая тем самым знать, что именно сейчас (уже согласно католичес­кой доктрине) совершается пресуществление хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы. В то же время Новогрудский базилианский съезд (конгрегация) переносит в унию западную тра­дицию звонить в колокола утром в полдень и вечером в приветствие Пресвятой Богороди­це. Холмский епископ Мефодий Терлецкий вместе со своими помощниками Филиппом Боровиком и Иосафатом Исаковичем исправ­ляет униатский служебник, уподобляя его католическому служебнику (бревиарию).

Беспорядки от этих перемен только умно­жились. Одни униатские священники служи­ли по служебникам и требникам православ­ным (исправленным митр. Петром Могилой), другие следовали базилианским духовным, перешедшим из латинства, и служили по латинскому обряду. Третьи смешивали одно и второе, по своему произволу опускали, изменяли, искажали молитвы и священно­действия. Несогласованность богослужеб­ных правил возбуждала упреки со стороны как православных, так и католиков, сами униаты стали отвращаться от своих пасты­рей. Необходим был церковный собор.

Первая попытка была предпринята митр. Киприаном Жоховским (1674-1696). Его убеждения благоприятствовали латинизации унии. Он восстает против православной тра­диции отделять в формуле крещения каждое Лицо Святой Троицы словом «аминь», что будто бы разделяет божество Отца, Сына и Святого Духа, гораздо предпочтительней для него выглядит формула латинского обряда крещения (с «аминь» только в конце).

В 1680 г. в Люблине должен был состо­яться съезд православных и униатов по воп­росу примирения, где были бы обсуждены вероучительные и обрядовые различия, другие спорные вопросы взаимоотношений. Ка­толическая и униатская сторона прислали на собор весь цвет своего духовенства, но Луцкое братство прислало королю свой ре­шительный протест против участия в собо­ре православных без полномочий от пат­риарха Константинопольского. Король был вынужден против воли распустить собор, который, по слову современника, из гран­диозного по замыслу «события века» пре­вратился в «великое ничто».

В это время базилиане провели ряд мер по укреплению своего главенствующего положе­ния в униатской иерархии. Митрополит уже не имел права предлагать на утверждение коро­лю кандидата на вакантную епископскую ка­федру без согласия главы Базилианского ордена и его помощников. Коллегии белого духовенства при соборных храмах почти исче­зают. Имения многих соборных храмов пере­ходят в ведение базилиан. Во многих храмах уже не совершались всенощные бдения, были оставлены службы по Минеям, упразднены пономари и псаломщики. Дело доходило до такого беспорядка, что униатский священник не служил литургию, а просто макал просфо­ру в чашу во время католической мессы в ко­стеле, а потом разделял ее и давал для при­частия в униатском храме.

Замойский собор 1720 г. при митр. Льве Кишке (1713-1728) должен был принять меры по упорядочению внутренней жизни Униатс­кой церкви. Папский нунций был председате­лем, принимали участие униатский митропо­лит и 6 епископов, а также делегаты из епар­хий (в основном из монахов-базилиан). Со­бор принял постановление о внесении в Сим­вол веры католической прибавки «и от Сына» (Филиокве), о поминании папы за каждым богослужением. Были учреждены праздники в честь Иосафата Кунцевича и Божьего Тела. Одежда униатских священников и их внешний вид уподобились католическому образцу. Были узаконены читанные обедни (мши). Запрети­ли употреблять православную формулу при крещении (с тремя «аминь»), традицию ос­вящать запасные дары для больных в Вели­кий четверг. Митрополит получил власть пап­ского наместника с правом суда над еписко­пами, соборное начало потеряло свое значе­ние. У епископов появились помощники: визитаторы, официалы, экзаменаторы и проч. на латинский манер. Папа Климент XI не ре­шился утвердить постановления Замойского собора. Это сделал его преемник Бенедикт XIII в 1724 г.

Собор обратил внимание на употребление в богослужении славянского языка. В 1722 г. в Супрасле был издан славянский «лекси­кон» с объяснением (на польском языке) слов, употребляемых в славянских богослужебных книгах. В предисловии отмечалось, что из униатских духовных едва сотый иерей пони­мает язык службы, остальные с трудом чи­тают. И до, и после этого священники про­должали пользоваться тетрадками, в кото­рых служба была написана по-славянски польскими буквами. Имели место опыты из­дания разных поучений на простонародном языке (старобелорусском), но постепенно все вытеснил польский, на котором велось де­лопроизводство и даже личная переписка.

Со времени Замойского собора латини­зация унии ускорилась. В униатских храмах стали появляться органы, конфессионалы (исповедальни), боковые престолы, убира­лись иконостасы, престолы отодвигались на горнее место, устраивались проповедничес­кие амвоны и проч. Священников стали на­зывать ксендзами, настоятелей — плебанами, парохами. Духовенство сковали не­вежество и забитость перед паном и като­лическим ксендзом.

 

«Воскресение», №2 (79), 2006 г.

 

 

29.   Разделы Речи Посполитой и облегчение участи Православия

 

Разложение государственного порядка в Речи Посполитой привело к ее разделу между сильными соседями. В 1772 г. к Российской империи отошла восточная Белоруссия. Была образована Могилевская губерния, Витебский и Полоцкий поветы вошли в со­став Псковской губернии. Церковное деле­ние соответствовало гражданскому: Моги­левская епархия и Псковская епархия (сюда вошли Витебск, Полоцк). Согласно законам Российской империи Православная Церковь имела статус господствующей. Специальное распоряжение императрицы Екатерины II га­рантировало православным их права и зап­рещало католикам или униатам отвращать православных от их исповедания. Свт. Ге­оргий Конисский в приветственной речи в дворцовой церкви Санкт-Петербурга выра­зил всю благодарность от лица белорусской паствы: «Кто по истории российско-польской не знает, что сей народ в тесноте и озлоб­лении сто семьдесят лет жил? … Однако ныне эти тяжки узы... расторгнуты, и уже пленни­ки толпами, яко потоки югом, к Сиону, к Матери Своей Церкви, весело текут».

Присоединение бывших польских террито­рий прошло спокойно. Новые подданные по­всеместно приводились к присяге русской императрице. Кто отказывался принести при­сягу имел право в течение трех месяцев про­дать свою собственность и выехать из стра­ны. В случае нарушения этого срока имение конфисковывалось в казну. Местное дворян­ство не выказало никакого неудовольствия по этому поводу, и за исключением менее десятка вельмож в полном составе принес­ло присягу на верность России. Причиной такой уступчивости была гарантия со сторо­ны русского правительства на сохранение дворянству привычных гражданских прав (суд над крепостными, выборность своих сослов­ных представителей на сеймиках и проч.). Для упорядочения прежних правовых норм с им­перскими законами было составлено специ­альное Уложение, которое регламентирова­ло действия новой российской администра­ции. В своем указе Псковскому и Могилевскому губернаторам Екатерина предписывала сохранять свободу католического вероисповедания. Согласно мирному трактату с Польшей 1773 г. Россия гаранти­ровала «римским католикам обо­его звания» (т.е. обоих обрядов — латинского и униатского) свободу оставаться при своей вере со все­ми церквями и имуществами ду­ховенства (пункт 5 трактата). В 1773 г. в Могилеве была образо­вана католическая епархия. Епис­копом был назначен виленский ка­ноник Богуш-Сестренцевич. Для белорусских униатов главой стал Полоцкий еп. Иассон Смогоржевский, который принес присягу на верность России. После того, как этот униатский архиерей сделался митропо­литом всех польских униатов, на место по­лоцкого униатского епископа был назначен Ираклий Лисовский.

Осторожность российской императрицы в униатском вопросе послужила сдерживаю­щим фактором в деле воссоединения бело­русских униатов с Православием. Накануне первого раздела латинские неистовства при­вели к вынужденному отпадению в унию мно­гих православных. Теперь они желали вер­нуться в свое родное исповедание. Право­славному Могилевскому епископу подава­лись прошения о воссоединении целых уни­атских приходов. За период с 1768 по 1775 гг. таких прошений по свидетельству свт. Ге­оргия Конисского было подано ок. 80. Но на подобные массовые переходы правитель­ство не решалось. Только в 1780 г. вышел указ, предписывающий белорусскому гене­рал-губернатору, в случае вакансии священ­нического места в униатском приходе на­значать туда православного священника, если прихожане свободно выразят свое со­гласие. Дозволялись также присоединения в частном порядке. И это желание было не­преодолимо: только к 1784 г. в Могилевской и Псковской епархиях было присоединено к Православию 117116 униатов.

Белорусские территории, оставшиеся в со­ставе Речи Посполитой после первого разде­ла, однако оказались без своего единствен­ного православного Могилевского епископа. Стараниями свт. Георгия Конисского при под­держке нескольких польских вельмож, а также по представлению российского правитель­ства, которое со своей стороны подтвердило права Полоцкого униатского епископа для окормления униатов на российской террито­рии, была образована православная епархия с титулом «Переяславская и Бориспольская». Кафедральным центром был назначен г. Слуцк. Епископом был избран прежний сотрудник свт. Георгия игумен Виктор Садковский. Его по­священие в сан состоялось в Киеве в 1785 г. Через некоторое время он прибыл в Слуцк. Польское правительство согласилось признать полномочия русского епископа (подчиненного Российскому Синоду) при условии его прися­ги на верность Речи Посполитой, что было исполнено в 1787 г. Восстановление право­славной иерархии сильно встревожило латин­ских миссионеров. В одних только Киевском и Браславском воеводствах уния сразу потеря­ла 193 церкви, вернувшихся из унии в Право­славие. Эти украинские события увеличили у поляков страх народного восстания. Русско-турецкая война 1788-1791 гг. (в которой при­няла участие против России также и Швеция) показалась полякам благоприятным време­нем, чтобы избавиться от русской опеки. Для преобразования страны открылся знаменитый четырехлетний сейм, подготовивший польскую Конституцию 3 мая 1791г. Преосвящ. Виктор был заподозрен в подстрекательстве народ­ного бунта и арестован в 1789 г. Следствие по его делу не выявило никаких доказательств о причастности к народным волнениям на Ук­раине, однако обратило внимание на его пе­реписку с Российским Синодом, на распрост­ранение церковных книг российской печати, что толковалось как вред национальному делу. Польский посол в Турции обратился к Кон­стантинопольскому патриарху с вопросом об учреждении независимого церковного управ­ления православных в Речи Посполитой. Дип­ломатический ответ патриарха подавал поля­кам повод к надеждам. Для осуществления идеи в 1791 г. был созван съезд выборных представителей православного духовенства и мирян (96 делегатов) в Пинске, который ре­шил отказаться от всякой иностранной зави­симости в делах цер­ковного управления. Должно было учредить национальный Синод из трех православных епископов во главе с архиепископом, которых посвятил бы Константинопольский патриарх. После некоторых прово­лочек (вызванных про­тестами латинского ду­ховенства) польский сейм утвердил артику­лы Пинской конгрега­ции и издал еще не­сколько постановлений, облегчавших положение православных в Речи Посполитой. Однако то была уже лебединая песня.

Польская Конституция 3 мая 1791 г., пре­дусматривающая государственное преобразо­вание Речи Посполитой в парламентском духе так и не вступила в действие. Россия и Прус­сия потребовали восстановления прежнего го­сударственного порядка. В самой Польше про­тивники реформ приглашали иностранные го­сударства к вмешательству. В 1792 г. Россия ввела в страну свои войска. В 1793 г. после­довал второй раздел Речи Посполитой между Россией и Пруссией. К России отошла цент­ральная полоса Белоруссии (Минск, Пинск). В этом же году была создана Минская право­славная епархия, на которую был назначен ос­вобожденный Виктор Садковский. Неприми­римые польские патриоты во главе с генера­лом Т. Костюшко подняли восстание против политики иностранных держав и напали на рус­ские гарнизоны. Ответом было подавление воз­мущения и окончательный раздел Речи По­сполитой в 1795 г. Вся белорусская террито­рия вошла в состав Российской империи. Ека­терина II теперь не стала сдерживать обра­щение униатов в Православие. По отчетам преосв. Виктора Садковского только за один с небольшим месяц 1794 г. к Православию при­соединилось 333093 человека, что составляло 721 приход с 463 священниками. Один этот факт свидетельствует о добровольности пе­рехода. Однако вместе со смертью Екатери­ны II (в 1796 г.) дело воссоединения приостано­вилось.

 

 

 

 

 

 «Воскресение»,  № 4 (80), 2006 г.

 

 

 

 

30.   Уния: между католичеством и православием (часть I)

 

Вхождение Белоруссии в состав Российс­кой империи в результате разделов Речи Посполитой повлекло за собой возвращение в Православие значительной части униатов, од­нако этот процесс почти прекратился со смер­тью имп. Екатерины II в 1796 г. Многие из вернувшихся были насильственно обращены в унию в последние годы Речи Посполитой, и поэтому живо помнили о своем православ­ном прошлом. Но большая часть униатов бе­лорусских и литовских губерний проживали в имениях польских помещиков или ополячен­ной белорусской шляхты, католиков по вере. Социальные гарантии, предоставленные это­му классу российским правительством, толь­ко закрепляли власть пана-католика над кре­постным-униатом. Новая администрация в первые годы сама вступила в зависимое по­ложение от местного дворянства, которое со­хранило не только свое самоуправление, но и влияние в крае. В верхах по-прежнему гос­подствовали польский язык, польская культу­ра и польские национальные идеи. Закон зап­рещал препятствовать частному обращению униатов в Православие, но на деле все зави­село от воли помещика, который, будучи като­ликом, неприязненно смотрел на распростра­нение «русской» веры в своем имении.

Император Павел (1796-1801) по свойству свое­го характера многое делал вопреки своей матери. Католичество при нем набирало силу в западных губерниях. Были амнистированы поляки, участники восстания 1795 г. (среди них и Т. Костюшко), их имения были возра­щены (в том числе и в Белоруссии). Были учреждены 6 католических епархий во главе с Могилевской кафедрой. В 1798 г. для управ­ления Католической церковью в России об­разован особый департамент (коллегия) из католических духовных в Санкт-Петербурге. Униатская церковь получила более четкую организацию, но при этом оказалась в очень неопределенном положении. Имп. Павел зап­ретил обращение униатов в Католичество и также запретил препятствовать им при пере­ходе в Православие. Однако униаты были подчинены католическому департаменту без права иметь в нем особых представителей. Таким образом, во главе Униатской церкви стал католический митр. Богуш-Сестренцевич, глава этого департамента. Правление Сестренцевича, стремившегося к определенной независимости от римского папы и польско­го нунция, имело своих противников в лице иезуитского ордена в России и его главы Гру­бера. Борьба между ними закончилась тор­жеством последнего, отстранением Сестренцевича и выдвижением на его место Бениславского (выходца из иезуитского ордена). Тогда в католическом департаменте востор­жествовало мнение, что униаты в Российской империи могут быть состоянием только вре­менным, поэтому их необходимо как можно быстрее сблизить с латинским обрядом или, еще лучше, напрямую туда перевести.

Такой взгляд на дело, подкрепленный раз­ными устрашающими слухами и неофициаль­ными посланиями, привел к тому, что в нача­ле царствования имп. Александра I (1801-1825) ок. 200 тыс. белорусских униатов перешли в латинский обряд. Соблазн стал распростра­няться даже среди православных. Подобное развитие событий внушало серьезные опа­сения за судьбу унии у старшего униатского архиерея, полоцкого архиеп. Ираклия Лисов­ского. По его представлениям правительство предприняло ряд мер, направленных на пре­кращение слухов о грядущей якобы ликвида­ции унии и переходе униатов в латинство. В 1805 г. от католической коллегии была отде­лена особая коллегия по делам Униатской церкви во главе с митр. Ираклием Лисовс­ким. В 1809 г. вся Униатская церковь была разделена на 4 епархии: Виленскую. Полоц­кую, Брестскую и Луцкую. Предполагалось су­ществование в каждой епархии семинарии для подготовки униатского духовенства. Разреше­ние этой задачи имело важные последствия для судьбы всей Брестской унии.

Низкий уровень образованности униатс­ких клириков уже давно обращал на себя внимание. Сами римские папы неоднократ­но призывали юношей из духовного сосло­вия обучаться в Риме. Известна попытка митр. Вельямина Рутского (1613-1637) со­здать семинарию в Минске, закончившаяся неудачей. Дело подготовки клириков, равно как и высшие иерархические должности в Униатской церкви постепенно оказались в руках монахов-базилиан. Значительные зе­мельные имения (фундуши), пожертвован­ные разными ктиторами на содержание уни­атских духовных училищ и соборных храмов также отошли к базилианам. Однако обуче­ние в базилианских школах было только начальное и среднее, для приобретения больших знаний необходимо было обучение в католических школах (преимущественно иезуитских). Воспитанники же этих школ чаще всего переходили в чистое латинство или искали карьерного роста в рядах все тех же монахов-базилиан. Поэтому белое униатс­кое духовенство, за редкими исключениями, не поднималось выше умения читать и пи­сать. Такая постановка дела еще во време­на Речи Посполитой приводила к жалобам на базилиан. В нач. XIX в. насчитывалось до 100 базилианских мужских и женских мона­стырей, которые владели земельными име­ниями и примерно 20000 крестьян. Причем большинство этих монастырей составляли бывшие приходские церкви, при которых жили 3-4 монаха. За базилианами числи­лось 14 школ для светского юношества и 12 школ для послушников (т.н. «новициаты»).

Униаты имели и свои семинарии для бело­го духовенства, но состояние их было самым затруднительным, а иногда даже плачевным. Согласно плану Ираклия Лисовского в каж­дой епархии должна была быть духовная се­минария для подготовки будущих священни­ков. В действительности же, учебная жизнь теплилась только в Полоцкой епархиальной семинарии, устроенной самим митр. Лисовс­ким (в 1806-1807 г.). В Брестской епархии, в Лавришеве (возле Новогрудка), трое преста­релых базилианских монаха воспитывали в условиях крайней бедности от 10 до 15 учени­ков (курс был рассчитан на два года), и даже науку церковного богослужения преподавали на польском языке. В Виленской епархии о Сверженской семинарии известно только, что три базилиана учили четырех, а то и менее учеников. В Луцкой епархии материальных ус­ловий даже для самого жалкого существова­ния семинарии не было вообще.

Митр. Ираклий Лисовский и его преемник на полоцкой кафедре еп. Иоанн Красовский приложили немало сил к возрождению среди униатских клириков духовного образования. Вместе с тем, они заботились о восстанов­лении в унии восточной обрядности. Сам митр. Ираклий Лисовский служил по книгам мос­ковской печати, носил рясу и бороду, имел вид православного архиерея (в то время униатс­кое духовенство уже имело облик католичес­ких ксендзов). Под их влиянием в некоторых храмах восстанавливались иконостасы и про­чие принадлежности православной обряднос­ти. Но самое главное, что эти униатские архи­ереи стали полагать ограничение базилианскому влиянию. Хотя интригами последних еп, Иоанн Красовский был в 1823 г. смещен с полоцкой кафедры, однако к этой борьбе под­ключилось белое униатское духовенство, что предопределило исход противостояния. В 1824 г. появился проект прот. Антония «О средствах умножения в греко-униатском духовенстве про­свещения», в котором автор предлагает со­кратить количество базилианских монастырей и употребить их имения на содержание уни­атских духовных семинарий, которые должны были учреждаться по примеру Главной Ли­товской семинарии в Вильно.

 (Продолжение следует)

 

Воскресение», № 4 (81), 2006 г.

 

 

 

 

31.   Уния: между католичеством и Православием (часть II)

 

По обычаю европейских университетов Устав Виленского университета, открытого в 1803 г., предусматривал наличие бого­словского факультета. Этот факультет на­зывался еще Главной семинарией, поскольку готовил кандидатов на занятие высших долж­ностей в местной католической иерархии пос­ле их обучения в епархиальных учебных заве­дениях. Униатские духовные также могли обу­чаться на этом богословском факультете, но их количество не должно было превосходить число католических студентов. Главная Литов­ская семинария функционировала с 1808 г. до закрытия университета в 1832 г. Тогда се­минария была преобразована в католическую духовную академию и через некоторое время переведена в Петербург.

Обучение будущих униатских клириков на богословском факультете в Вильно принес­ло большую пользу делу просвещения. Виленский университет в целом проводил, как известно, полонизацию края, тот же дух дол­жен был господствовать и в семинарии, од­нако такое направление исключало непомер­ную ревность к славе католической религии. Фанатизм трактовался как вред национальному делу, в адрес особых полномочий рим­ского папы можно было услышать нелест­ные отзывы на уроках догматики или канони­ческого права, поэтому католические бискупы с недовольством смотрели на богослов­ский факультет и посылали туда учиться толь­ко самых «верных» своих кандидатов. Униат­ские же студенты впервые, хоть и фрагмен­тарно, знакомились на научном уровне с восточной традицией, а не только с запад­ной, латинской, как это бывало прежде. Для богослужения они направлялись не в костел, а в свою Свято-Никольскую церковь. Среди преподавателей образовался кружок люби­телей церковнославянского языка и обряда. Самое почетное место здесь должно быть отведено известному слависту прот. Михаи­лу Бобровскому, знатоку древних восточных языков, преподавателю Ветхого завета и биб­лейской археологии. Член правления семи­нарии прот. Антоний Сосновский часто со­вершал перед глазами униатских студентов богослужение по неискаженному восточному обряду. Духовник и преподаватель церковно­го пения свящ. Василий Лужинский органи­зовал прекрасное хоровое пение на этих сла­вянских службах. Такая постановка дела в Главной семинарии имела значение в исто­рии унии, потому что все искатели высших духовных должностей в униатской иерархии должны были пройти здесь обязательную ат­тестацию. По образцу Главной семинарии об­разовывались униатские епархиальные се­минарии, и ее бывшие воспитанники стано­вились ректорами и преподавателями для семинаристов, будущих униатских священни­ков. В 1828 г. для Литовской епархии была открыта семинария в Жировицах. Ее первым ректором был назначен бывший преподава­тель Полоцкой семинарии (и, конечно, вы­пускник Главной семинарии) прот. Антоний Зубко. С этого времени прием униатских ду­ховных на богословский факультет Виленс­кого университета прекращается. Тот инте­рес к Православию, который возник в стенах этого учебного заведения, получил свое пол­ное развитие в Жировицах и частично в По­лоцке. В своих воспоминаниях, будучи уже Минским архиепископом, Антоний Зубко опи­сывает случай, когда во время одной из ост­рых бесед о судьбе унии между преподава­телями поднялся вопрос о разнице в учении об исхождении Святого Духа. Библиотекарь Оленич, отстаивавший католическую точку зрения, представил латинский перевод древнего Символа веры, приписываемого св. Афана­сию. Здесь стояла вставка «Филиокве» («и от Сына»). Однако при дальнейшей сверке с греческим оригиналом этого слова там не обнаружилось. Наконец, в предисловии пе­реводчика нашлось признание, что он произ­водил в творении святого отца поправки, ус­транявшие несогласие с католическим уче­нием. Этот подлог произвел большое впе­чатление на преподавателей.

Так, с одной стороны, униатские духовные старшего поколения, воспитанные в базилианских школах и иезуитских коллегиумах, уже забывшие восточный обряд, тревожно вол­новались слухами о скорой ликвидации унии, которые распространяли чаще всего сами ка­толики, и не удерживали свою паству от пе­рехода в чистое латинство. С другой сторо­ны, молодые униатские священники, получав­шие образование в новоучрежденных семи­нариях в Полоцке, Вильно и Жировицах, учи­лись служить славянскую литургию и осво­бождались от узости католической догмати­ки. В стенах Главной Литовской семинарии получили свое образование будущие униатс­кие пастыри-воссоединители Иосиф Семаш­ко, Василий Лужинский, Антоний Зубко и др. Именно образование помогло развиться их внутреннему расположению к Православию.

 

 «Воскресение», № 7 (84), 2006 г.

 

 

32.   Полоцкий собор 1839 года (часть I)

 

Уклонение в латинство, которое наблю­далось всю историю развития Брестской церковной унии, сыграло в ее судьбе ро­ковую роль. Искажение православного обряда в богослужении, приниженность белого духовенства перед монашеству­ющим (базилианами), престиж латинско­го обряда и католического вероиспове­дания в системе духовного образования поставили унию в положение только тер­пимого в католичестве придатка. Кроме того, насильственный метод обращения в унию православных делал их обраще­ние условным, зависящим от обстоя­тельств. Все это определило внутреннюю слабость унии, ее неустойчивый, несамо­стоятельный характер. При сильном ка­толичестве и польской государственнос­ти она имела видимое покровительство. Однако с вхождением белорусских зе­мель в состав Российской империи уния, как и католичество, становилась уже не господствующим, а только терпимым ис­поведанием. Массовое возвращение в Православие бывших униатов в последние годы царствования Екатерины II стало для унии тяжелым ударом. Последующее подчинение униатской иерархии католи­ческой духовной коллегии в России при­вело к положению, которого местная ка­толическая церковная власть не имела даже в Речи Посполитой: уже не Римс­кому папе, а непосредственно местной (теперь российской) католической иерар­хии подчинялась Униатская церковь. Это благоприятное обстоятельство для пере­вода униатов в чистое латинство было отчасти использовано иезуитами, кото­рые добились было господствующего по­ложения среди католической иерархии в России. Однако обращение униатов в ла­тинство натолкнулось на препятствие внутри самой Униатской церкви. Ее стар­ший архиерей, митр. Ираклий Лисовский, учредил в Полоцке униатскую духовную семинарию, его стараниями католичес­кая коллегия в Петербурге была разде­лена на два департамента: католический и униатский. В среде униатского духовен­ства (белого) наметилось возрождение православного обряда. Католическая ду­ховная семинария при Виленском уни­верситете, куда принимались и униаты, также способствовала этому возрожде­нию (ученая деятельность прот. М. Боб­ровского и др.). Так в среде униатских священников постепенно зарождался воп­рос: что есть уния сама по себе? От раз­решения этого вопроса зависела и буду­щая судьба Униатской церкви на бело­русских землях.

Вступление на российский престол имп. Николая I, занимавшего определен­ную позицию в отношении к католиче­ству, положило конец колебаниям поли­тического курса в западных губерниях России. Своим указом новый император запретил строительство католических ча­совен (каплиц) в местностях с преобла­дающим православным населением. Те­перь российское правительство укрепля­ло свое влияние на землях, присоеди­ненных от Речи Посполитой, не уступка­ми господствующему в крае польскому или ополяченному дворянскому сосло­вию, а стеснением здесь польской куль­турной и этнической силы. «Русские» в сознании того времени было собиратель­ным названием для «великоросса», «ма­лоросса» и «белоруса». Восстановление «русских начал» в западных губерниях, было в глазах российского правительства не подавлением местного (напр, бело­русского) языка и культуры, а только ос­вобождением их от «польщизны».

Возрождение всего православного в унии вполне соответствовало видам пра­вительства. Как уже говорилось, это воз­рождение началось в унии при перемене внешних политических условий (с присо­единением белорусских земель к России), когда католичество потеряло свое приви­легированное положение. Бывший воспи­танник католической семинарии при Ви­ленском университете, заседатель униат­ской духовной коллегии в Петербурге прот. Иосиф Семашко в частном разгово­ре с главой департамента иностранных исповеданий, к которому относилась уни­атская коллегия, Г. Карташевским описал беды униатской истории и недостатки со­временного положения. Карташевский предложил Семашко изложить свои мыс­ли на бумаге. Так в 1827 г. появилась док­ладная записка прот. Иосифа Семашко о мерах к оживлению униатского исповедания. Здесь предлагалось вывести униатс­кую духовную коллегию из подчинения ка­толической, упростить епархиальное уп­равление Униатской церкви учреждением двух епархий вместо четырех, отличить униатское духовенство от католического ношением православного наперстного креста, увеличить полномочия духовных консисторий (епархиальных управлений, помогающих епископу), отделить духов­ное образование униатского юношества от католического посредством основания двух епархиальных семинарий с достаточ­ным для них содержанием и, наконец, упо­рядочить имущественное положение мо­нашествующего униатского (базилианского) ордена и его управление. Этот план получил одобрение правительства. В 1828 г. униатская коллегия получила свое не­зависимое от католической правление во главе с униатским митр. Иосафатом Бул­гаком. В ее состав входили кроме митро­полита один епископ, один архимандрит по назначению правительства и четыре протоиерея, направленных в коллегию по выбору местных архиереев и духовных консисторий. В том же году была открыта Жировицкая униатская семинария, а по­ступление униатских духовных в католи­ческую семинарию при Виленском уни­верситете запрещено.

В 1830-1831 гг. произошло польское восстание, не получившее особенной под­держки на белорусских землях, Однако это восстание имело важные последствия. Был закрыт Виленский университет, рас­садник полонизма. В 1829 г. образован Белорусский учебный округ, которому в 1832 г. были приписаны некоторые обла­сти бывшего Виленского учебного окру­га. Белорусский учебный округ впервые очертил белорусскую этническую грани­цу. В его состав входили Витебская, Могилевская, Минская, Виленская, Гроднен­ская губернии и Белостокская область. Ак­тивное участие в восстании базилианских монахов, которые не только словом про­поведи поддерживали повстанцев, но иногда и сами возглавляли повстанческие отряды, после их поражения привело к закрытию более 60 базилианских монас­тырей. Конфискованные имения были от­даны на содержание униатских духовных училищ и бело­го духовенства. В 1831-1833 гг. четыре униат­ские епархии в западных губер­ниях России были сведены в две: Белорус­скую (из Полоц­кой и Луцкой) и Литовскую (из Брестской и Виленской). Белорусскую кафедру за­нимал старейший униатский архиерей митр. Иосафат Булгак, а литовскую — по­священный в 1829 г. в епископский сан Иосиф Семашко. В 1833 г. последний был командирован духовной коллегией из Петербурга для осмотра своей епар­хии и обеих униатских семинарий. Его отчет о визитации показал, что во многих униатских храмах не произведено изме­нений для совершения богослужения по греко-восточному чину: нет иконостасов, престолы приставлены к восточной сто­роне алтаря, не организовано пение и чтение, вместо этого звучат органы и проч. Состояние Жировицкой семинарии найдено лучшим, чем Полоцкой. Особен­ное влияние имела записка преосвящ. Иосифа о вреде частных присоединений к Православию, которые производил пра­вославный Полоцкий еп. Смарагд Крыжановский. Эти присоединения нередко имели принудительный характер с учас­тием воинских команд и с успехом про­ходили только в имениях православных помещиков. Все это возбуждало ропот униатского духовенства и народа. Тогда вполне отчетливо прояснилась главная идея воссоединения: униаты не есть ка­толики, которых нужно принимать в Пра­вославие, они есть православные, кото­рые были в свое время отторгнуты наси­лием под власть римского первосвящен­ника. Эта идея, ставшая основой для бу­дущего шага к воссоединению, лучше все­го подкреплялась восстановлением в унии православного богослужения по гре­ко-восточному чину, сохранение которого было важнейшим условием Брестской унии 1596 г.

(Продолжение следует)

 

«Воскресение», № 8 (85), 2006 г.

 

 

 

33.   Полоцкий собор 1839 года (часть II)

 

Восстановление обряда делало униатов мало чем отличающимися от православных. Таким образом, воссоединение приготавли­валось бы постепенным и мирным путем. Не только сам еп. Иосиф Семашко, кото­рый уже давно показывал свою привержен­ность к Православию, понимал дело подоб­ным образом. Среди молодого поколения униатских священников зрело такое же на­строение. В 1834 г. для лучшего управления епархиями в качестве помощников правя­щих архиереев, которые большую часть вре­мени проживали в Петербурге, были руко­положены викарные епископы: в Белорус­скую епархию — Василий Лужинский, а в Ли­товскую — Антоний Зубко и Иосафат Жарский. Двое первых сочувствовали делу вос­соединения униатов и были давними едино­мышленниками еп, Иосифа Семашко.

В том же 1834 г, была принята важная мера для упорядочения униатского богослу­жения: для совершения служб были приоб­ретены служебники московской печати. На общем епископском совещании правящих и викарных архиереев было решено, что слу­жебники должны быть доставлены во все уни­атские храмы, никто впредь не должен быть рукополагаем или назначаем на священни­ческую должность без знания восточных об­рядов и умения служить по православному чину. В течение года во всех униатских церк­вях предписывалось восстановить иконоста­сы. Для лучшего знания и практического ис­полнения обрядов священники Литовской епархии вызывались в Жировицкую семина­рию и тренировались служить прямо здесь под руководством наставника. Эти меры при­вели к немалому волнению в среде униатс­кого духовенства. Хотя примерно из 800 свя­щенников все той же Литовской епархии только около 20 выразили свой протест против служебников московской печати, а отказа­лись их принять всего 3 или 4 священника, многие отнеслись к требованию епархиаль­ной власти формально. В храме можно было увидеть с одной стороны престола униатс­кий служебник почаевской, львовской или виленской печати (нередко разнившихся меж­ду собой), а с другой — московский служеб­ник. Священники настороженно отнеслись к упоминанию в московских служебниках Свя­щенного Синода. При посещении приходов епархиальному начальству должно было де­лать необходимые пояснения, что новые слу­жебники, предназначенные только к руковод­ству для совершения богослужения, не каса­ются поминовения римского папы. Нередко нужно было проявлять много такта и даже сноровки, В своих воспоминаниях преосвящ. Антоний Зубко описывает один случай с уни­атским священником, который привык совер­шать крестное знамение по католической тра­диции слева направо. Свое упорство он го­тов был защищать до смерти... Но еп. Анто­ний нашел простые слова для убеждения: «Заметьте, что рука опускается на правое пле­чо в молитве при слове «Святой». На польском языке звучит «Во имя Отца — и Сына — и Духа Святого», а на славянском — «Во имя Отца и Сына — и Святаго — Духа». Положите свои персты на правое плечо при слове «Святой»
и убедитесь в неважности различия».

В 1835 г. был образован Секретный ко­митет по делу униатского исповедания, ко­торый должен был подготовить общее вос­соединение униатов мирным путем. В него вошли несколько старейших членов Россий­ского Священного Синода, среди которых наибольшим авторитетом пользовался свт. Филарет Дроздов, униатский еп. Иосиф Се­машко, обер-прокурор Синода Степан Нечаев, министр вн. дел Дмитрий Блудов (со­став комитета был формально шире, вклю­чая напр, и униатского митр. Иосафата Бул­гака, который был противником воссоеди­нения, поэтому фактически задействованы были только четыре названных лица). На со­вещаниях этого комитета был подготовлен план общего воссоединения униатов. Сущ­ностью плана было составление Соборного акта от лица высшего духовенства Униатс­кой церкви с приложением подписей боль­шего числа священнослужителей с выра­жением желания подчиниться Российскому Священному Синоду. Допускалось сохране­ние некоторых местных обычаев, не проти­воречащих учению Православной Церкви. В 1837 г. униатская духовная коллегия была выведена из подчинения департаменту ино­странных исповеданий и передана ведению графа Николая Протасова, обер-прокурора Священного Синода Русской Церкви. В это время Синод издал определение, которое разрешало православным священникам пре­подавать таинства униатам при их желании. В 1838 г. скончался униатский митр. Иоса­фат Булгак и его викарий Иосафат Жарский — противники готовящегося воссоединения. Начался сбор подписей среди униатского духовенства. Обычно он происходил при по­сещении местного храма епископом, кото­рый в частной беседе выяснял настроение священника в отношении общего воссоеди­нения. Чаще всего достаточно было слова для убеждения. Из 1057 священников Литов­ской епархии свои подписки дали 760. В Бе­лорусской епархии из 680 только 186 соот­ветственно. Здесь был предпринят даже об­ратный сбор подписей. 111 униатских свя­щенников выразили свое несогласие с вос­соединением и просили императора сохра­нить Униатскую церковь с проведением в ней ряда административных перемен или, в случае отклонения прошения, предоставления права остаться в католической вере с принятием латинского обряда. Расследование дела по­казало, что большая часть этих священников не вполне сочувствовала поданному проше­нию, а действовала по принуждению своих помещиков-католиков. Меньшая часть под­писавшихся продолжала настаивать на сво­ей просьбе и испытала на себе администра­тивные меры воздействия со стороны епар­хиального начальства. 8 священников, выдер­жав давление, остались при своем и были отосланы во внутренние области России. Сбор подписок за воссоединение продолжился в обеих епархиях.

В 1839 г. в неделю Торжества Правосла­вия на совместном служении в Полоцке всех трех униатских епископов: Иосифа Семашко, Василия Лужинского и Антония Зубко был составлен Соборный акт с прошением о под­чинении Униатской церкви Священному Си­ноду Русской Православной Церкви. К это­му акту прилагалось 1305 священнических подписей. Прошение было принято Сино­дом и одобрено императором. Так произош­ло присоединение 1607 униатских прихо­дов и более 1 млн. 600 тыс. человек. Уния на белорусских землях перестала существо­вать. Совместные богослужения бывшего униатского духовенства с православным, ког­да общее число священников доходило до 50, 80 и даже до 150 человек, соединили некогда разделенную белорусскую паству.

Воссоединение униатов с Православием, в значительной степени поддержанное пра­вительством имп. Николая I, проведенное как бы «сверху», не встретило сопротивле­ния «снизу», среди простого народа, Оно послужило его дальнейшему национально­му сплочению, и это заслуживает доброй памяти для всех тех, кто его осуществил.

 

«Воскресение», № 9 (86), 2006 г.

 

 

 

34.   «Православие, политика и здравый рассудок»

 

Безусловно, разрешение униатского воп­роса имело первостепенное значение для судьбы Православия на белорусских зем­лях после присоединения их к Российской империи. По слову святителя Георгия Конисского (+ 1795), униаты, «вид униатской веры за принуждение на себе носившие, в самом существе точно в греко-восточном исповедании (православном) пребывали». Между тем, далеко не все униаты, состав­лявшие большинство населения Беларуси, сами понимали, к какому исповеданию хри­стианской веры они вообще принадлежат. В крестьянской массе бытовали самые смутные представления о важнейших исти­нах учения о Боге — Святой Троице и о Хри­сте-Спасителе. Конечно, отмечались изве­стные церковные праздники и посты, по рукам ходили молитвенники как на церков­нославянском, так и на польском языках, но само знание христианской веры было недостаточным для понимания конфессио­нальных различий. Крепостному крестьяни­ну было доступнее представлять дело та­ким образом, что у пана есть «своя» вера — католическая («польская»), а у него, крес­тьянина, также «своя» — мужицкая, «хлопская» вера. Соответственно пан идет на службу в каменный костел, а его крепост­ной — в простую деревянную церквушку.

Российское правительство на присоеди­ненных территориях в первое время руко­водствовалось в религиозном отношении политикой уступок польскому дворянству. В 1772 г. после первого раздела Речи Посполитой императрица Екатерина II писала в своем указе губернаторам : «Весьма бы вредный для спокойствия и безопасности своих граждан был порок — запрещение или недозволение различных вер». В своей деятельности новые администраторы края должны были руководствоваться правила­ми «Православия, политики и здравого рас­судка». Что касается правил политики, то ими руководствовались, по-видимому, го­раздо больше, чем остальными. Пункт 5 мирного соглашения с Польшей после пер­вого раздела гарантирует на присоединен­ных к России территориях сохранение сво­его положения «римским обоего звания ка­толикам», т.е. католикам обряда латинско­го и униатского (греко-восточного). Несмот­ря на то, что в конце правления имп. Екате­рины II (в 1796 г.) произошел значительный переход униатов в Православие (см. «Вос­кресение», 2006 г., № 3), последние, со­гласно императорской инструкции, могли быть причислены к католикам, что и испол­нилось со всей определенностью при ос­новании римско-католической коллегии с ее ведением униатских дел в 1798 г. (см. «Вос­кресение», 2006 г., №4). Таким образом, разрешение униатского вопроса продлилось еще несколько десятков лет, когда сами видные представители молодого униатско­го духовенства увидели православную сущ­ность своего исповедания и связали его будущую судьбу с возвращением в лоно Русской Церкви.

Все время от разделов Речи Посполитой до Полоцкого Собора 1839 г. Православие имело только декларативный вид «господ­ствующего» исповедания. При своем вступ­лении на белорусскую кафедру в 1755 г. свт. Георгий Конисский нашел едва 130 пра­вославных приходов. В результате второго раздела в 1793 г. на присоединенных тер­риториях была образована Минская епар­хия (до этого кафедра была в Слуцке), ко­торая включала кроме значительной части Белоруссии еще и территории Украины. После третьего раздела и последующих административных гражданских и церков­ных межеваний размеры Минской епархии стали более отвечать местным условиям. Так в церковном отношении Белоруссия была разделена на две православные епар­хии: Могилевскую (собственно Белорусскую) и Минскую (Литовскую). Могилевская епар­хия имела меньшую территорию, но боль­шее количество храмов. В обеих епархиях в нач. XIX в. насчитывалось немногим бо­лее 600 церквей (включая приходы бывших униатов). Для сравнения: в двух униатских епархиях (Полоцкой и Брестской) в то же время было свыше 1200 храмов. Три като­лических епархии на Беларуси (Могилевс­кая, Минская и Виленская) имели 500 при­ходских храмов и почти такое же количе­ство монастырей (на один монастырь при­ходилось иногда по 2-3 монаха).

В 1833 г. была восстановлена Полоцкая православная епархия, в состав которой вошли немногим более 80 церквей и мона­стырей. В последующие годы полоцкий епископ Смарагд (Крыжановский) удвоил количество храмов своей епархии за счет обращения униатов, однако эти частные обращения мешали делу общего воссое­динения, которое готовили униатские епис­копы и, в частности, еп. Полоцкий Василий Лужинский. После совершившегося воссо­единения была образована еще одна пра­вославная епархия — Виленская (в 1840 г.).

Большинство православных храмов были деревянными. Это были не только старые церкви, построенные еще во время Речи По­сполитой, но и новые, построенные уже при российском правлении. Часто можно было увидеть контрастное соседство великолепного каменного костела и простой деревян­ной церквушки. Эта картина служила нагляд­ным выражением реальной конфессиональ­ной ситуации. Согласно 40 статье Основно­го закона Российской империи, изданного в 1 томе свода законов 1832 г., Греко-Вос­точная Церковь объявлялась господствую­щей в государстве. Однако это положение не было таким уж чувствительным в запад­ных губерниях. Для ремонта ветхого дере­вянного православного или униатского хра­ма или постройки нового на месте сгорев­шего от пожара необходимо было обращать­ся к местному пану. Однако пан был като­ликом по вере и поляком по культурному своему обличью. (Размеры конфискаций и раздачи имений в пользу русских помещи­ков до польского восстания 1831 г. были незначительными.) В деле строительства церквей для «схизматиков» паны не прояв­ляли особого энтузиазма, а российская ад­министрация не имела реальных средств для воздействия. Ей необходимо было делать напоминания панам о том, чтобы они не пре­пятствовали различными работами соби­раться в храм на праздничные богослуже­ния своим православным подданным, да еще быть настороже, чтобы предотвращать об­ращение православных в католичество, ко­торое с успехом проводили иезуиты и базилиане в местностях с преобладающим ка­толическим населением.

Преодоление бывшего разделения униа­тов и православных в западных губерниях России положило здесь начало новому пе­риоду церковной истории. После времени упадка наступило время внутреннего спло­чения и возрождения Православия на Бе­ларуси.

 

«Воскресение», № 11 (88), 2006 г.

 

 

 

35.   Нужно было много терпения и такта

 

Преодоление послед­ствий бывшего униатс­кого раскола стало важной задачей церков­ной жизни белорусских епархий после 1839 г. Восстановление православного чина богослу­жения в униатских храмах в 1834-36 гг. имело большое значение не только при подготовке воссоединения, но и после него. Молитвен­ное единство есть главное выражение един­ства соборного. Бывшие униаты и православ­ные теперь имели литургическое общение: вместе совершали торжественные службы епископы, их примеру следовали и священ­ники. Это не могло не сказываться благопри­ятно на объединенной пастве. Дух отчужде­ния постепенно уступал место расположению друг ко другу.

В знак церковного единения во всех быв­ших униатских храмах было предписано по­минать вместо римского папы Российский Святейший Синод. Последовало также распо­ряжение епархиального начальства об исклю­чении католической вставки «и от Сына» из богослужебного употребления Символа веры. Для лучшего уяснения основ православной веры всем священнослужителям был разос­лан в качестве руководства «Православный катехизис» свт. Филарета Дроздова. Эти ука­зы в целом спокойно были восприняты рядо­вым духовенством. Волнения были среди мо­нашества, особенно минских и полоцких базилианок. Некоторые из них даже совсем пе­рестали посещать храмовое богослужение и оказались в самоизоляции. Главным сред­ством духовных властей в отношении не при­нимавших воссоединения священников и мо­нахов было убеждение. Упорствующих высы­лали во внутренние области России, чаще все­го в Курск. Таковых насчитывалось немногим больше двух десятков человек. Из них боль­шая часть вернулась в течение 2-3 лет на свои приходы, приняв Православие. Остальные так и остались жить частными лицами, получая от правительства пенсионное содержание или же устраиваясь на светскую должность.

Согласно условиям общего воссоедине­ния униатов, оговоренным в собственноруч­ных подписках священников, им были гарантированы некоторые несущественные уни­атские традиции: бритье бороды, внебогоспужебная одежда. Важным условием явля­лось также пребывание бывших униатских священников на своих приходах. Сохраня­лись и смешанные браки с католиками (в том числе, и в семьях священников), однако де­тей от таких браков необходимо было крес­тить в православной церкви. Не скоро за­былись другие униатские обычаи. В право­славных храмах иногда употреблялись бо­гослужебные книги старой униатской печа­ти, испорченные латинскими поправками Замойского Собора. Простой народ не всегда крестился no-православному: пальцы для крестного знамения складывали правильно, но руку переносили слева направо по като­лическому обычаю. Бывало, что постились не только в среду и пятницу (по православ­ному обычаю), но также и в субботу (по ка­толическому), практиковались лежания на земле во время молитвы, целование земли. Исправление этих и многих других униатс­ких обычаев стало уделом времени.

Одним из самых действенных средств к просвещению народа является образование церковнослужителей. В каждой белорусской епархии были семинария и духовные учили­ща. В соответствии с переделом епархиаль­ных границ, которые более соответствовали местным условиям, а также для улучшения бытовых условий епархиальные семинарии были переведены в губернские города. В 1840 г. в Минск переведена Слуцкая семинария, возрожденная еще в последние времена Речи Посполитой еп Виктором Садковским. В 1845 г. в Вильно перешла из Жировиц бывшая уни­атская семинария, устроенная еп. Иосифом Семашко. В 1856 г. из Полоцка в Витебск была перенесена также бывшая униатская семина­рия, основанная митр. Ираклием Лисовским. В Могилеве продолжала действовать духов­ная семинария, учрежденная свт. Георгием Конисским. Существовали духовные училища при крупных монастырях и архиерейских кафед­рах в Вильно, Жировицах, Минске, Пинске, Слуцке, Полоцке, Витебске и др.

В имущественном отношении белорусские приходы и монастыри были уравнены с дру­гими епархиями Русской Церкви. Все земель­ные наделы, которые имелись за церквями были секуляризованы государством, а на со­держание священников в 1842 г. были на­значены штатные оклады. Это значительно ухудшило материальное положение духовен­ства, не говоря уже о причте. Какими бы ма­лыми не были церковные имения, но сдача их в аренду приносила более существенные доходы, чем правительственное содержание. Предполагалось, что прихожане возьмут часть материальной заботы на себя, оплачивая церковные требы и устраивая кружечные сбо­ры. Однако, в белорусских епархиях эти на­дежды не приносили должного удовлетворе­ния, почему правящие архиереи обращались в Синод с просьбой увеличения окладов едва ли не половины всего духовенства.

Ситуация осложнялась также и тем обсто­ятельством, что значительных материальных вложений требовали и сами храмы. Большин­ство церквей были деревянными и ветхими еще со времен унии. Завершение каждого нового храма было большим событием. Та­ковым, например, было возрождение древ­ней полоцкой обители прп. Евфросинии. В 1832 г. монастырь был передан православ­ным в самом жалком состоянии. Восстано­вить его имеющимися средствами было не­возможно. Тогда еп. Полоцкий Василий Лужинский решил обратиться за помощью к единоверным россиянам. В 1841 г. драгоцен­ный крест прп. Евфросинии был с подобаю­щими почестями отвезен для поклонения бо­гомольцев в Москву и Петербург. При этом собирались пожертвования на возрождение полоцкой обители. На собранные средства в 1842 г. (35 тыс. руб. ассигнациями) отремон­тировали Преображенский храм и восстано­вили монастырский корпус. При монастыре были устроены богадельня, сиротский при­ют и епархиальное женское училище.

Развитие церковной жизни после воссое­динения униатов требовало от властей мно­гого терпения и такта. Переход к новому не всегда есть резкий отказ от старого. Так было, например, с католическим праздни­ком Тела Христова, который глубоко укоре­нился среди бывших униатов Полоцкой епар­хии и совершался с торжественными крест­ными ходами. Было решено переменить смысл празднуемого события и отмечать в девятый четверг после Пасхи память воссо­единения униатов также с крестными хода­ми и водоосвящениями. Воссоединенные пастыри и паства нередко продолжали об­щаться между собою на польском языке, пи­сать и читать на нем известные молитвы. Влияние польской культуры и польских на­циональных идей по-прежнему создавало на­пряженный социальный узел, развязку ко­торого ускорило восстание 1863-1864 г.

 

«Воскресение», № 2 (91), 2007 г.

 

 

 

36.   Восстание 1863 года и политика «русификации»

 

Польское восстание 1863-64 гг. на бело­русских землях имело важные последствия для укрепления здесь Православия. В совет­ской историографии это восстание тракто­валось как национально-освободительное. В новейшей белорусской историографии эта тенденция отчасти сохраняется до сих пор. Один из руководителей восстания Викентий-Константин Калиновский представляется на­циональным героем, а один из главных ус­мирителей восстания Виленский губернатор Михаил Муравьев как «вешатель». Но исто­рическая действительность не может быть окрашена только в черно-белые цвета.

Восстанию предшествовало возбуждение умов в среде польского и полонофильствующего населения края. Это и паны земле­владельцы, и низший класс чиновничества, и безземельная шляхта, и католическое ду­ховенство, а также студенты и офицеры. Главной идеей было восстановление суве­ренного национального государства в гра­ницах Речи Посполитой 1772 г. (т.е. до пер­вого раздела), включая Литву, Белоруссию и часть Украины. Предлагалось свергнуть власть российского императора. В среде заговорщиков не было единства. Одна партия искала мирных, дипломатических способов достижения цели. Другая готова была пойти на вооруженное неповиновение и рассчитывала на помощь иностранных держав Англии, Франции и др. Раньше вос­стание началось в Польше (в 1861 г.), Бе­лоруссия и Литва к выступлениям были не готовы, и здесь они начались только в нач. 1863 г.

Широкой народной поддержки восстание не получило. Оно проходило в форме парти­занской войны: отряды повстанцев скрыва­лись в лесах и панских усадьбах, нападали на гарнизоны, чтобы пополнить запасы ору­жия, разрушали коммуникации, в поисках денег грабили кассы и казначейства, агити­ровали крестьян на выступления против вла­стей. Однако последние иногда понимали дело по-своему, нападали на панские име­ния, грабили и жгли усадьбы. Вообще доля крестьянского участия на стороне восстав­ших была ничтожно мала. Не смотря на гром­кие призывы «Мужыцкай праўды» Калиновского, простые люди остались верными пра­вительству, даже содействовали регулярным частям в поимке повстанцев, устраивали ка­раулы и проч,

Не находя поддержки у крестьян, повстан­ческие отряды переходили от прокламаций к угрозам и даже расправам над крестьяна­ми. Жертвами террора стали свыше 600 че­ловек. Православное духовенство также ча­сто служило мишенью для угроз, поскольку оно всегда поддерживало среди обывателей лояльность к властям. В 1863 г. архиеп. По­лоцкий Василий Лужинский участвовал в Витебске в торжественных похоронах рус­ского солдата Гринченко и высоко ставил пример его храбрости и верности присяге. После этого в архиепископа стреляли из пистолета на одной из загородных прогулок. Это, возможно, и не было прямым покуше­нием, но были, к сожалению, и убийства свя­щеннослужителей. В Литовской епархии были жестоко убиты священники Роман Рапацкий и Константин Прокопович, а в Минс­кой — священник Даниил Конопасевич и дья­чок Федор Юзефович.

Плохо организованное, лишенное социаль­ной опоры и поддержки большинства насе­ления, восстание не могло развиваться и продолжаться долго. Генерал-губернатор Муравьев не дал соединиться разрозненным отрядам повстанцев. Их лидеры один за дру­гим представали перед судом и приговари­вались к смертной казни. Всего было казне­но 128 человек. Одним из последних был вынесен смертный приговор Калиновскому. Следствием установлено участие в восста­нии примерно 77 000 человек. Из них более 800 были сосланы на каторгу, а 12 500 были переселены в другие местности. Таким об­разом, были наказаны менее 1/5 общего ко­личества участников. Эти цифры показыва­ют, что правительство не проявляло к вос­ставшим той особенной жестокости, о кото­рой впоследствии станет говорить советс­кая историография.

Известный белорусский ученый, патриарх национальной истории, Митрофан Довнар-Запольский (1867-1934) в своем курсе бело­русской истории называет графа Муравьева — “одним из выдающихся деятелей эпохи». Ха­рактеризуя этого государственного деятеля, ученый поставляет ему в заслугу не столько те решительные и жесткие меры по подавле­нию восстания, кото­рыми «славили» его в следующем столе­тии, сколько меры по улучшению граждан­ского управления, В первую очередь, они коснулись белорус­ских крестьян, кото­рые оказались в луч­шем положении, чем крестьяне централь­ных российских гу­берний. Однако к этому следует доба­вить и целостную программу упрочения российской власти в крае. Долгое время правительство в своей политике в западных губерниях искало опо­ры в господствующем сословии панов и шлях­ты. Однако это сословие своим «священным преданием» считало польские идеи шляхетс­кой демократии, которые выразились в известных восстаниях 1831-32 и 1863-64 гг. Те­перь правительственный курс меняется. Польское культурное влияние ограничивает­ся, ему противопоставляется политика т.н. «русификации» края. Вводится запрет на пре­подавание польского языка в сельских шко­лах, русский же язык вводится во все учеб­ные и административные учреждения. Нело­яльные по отношению к российской власти чиновники заменяются кадрами из централь­ных российских губерний. Широко ставится вопрос о народном образовании. Белорус­ский народ начинает рассматриваться как но­ситель «русской» национальности, что озна­чало не подавление его этнических особен­ностей, но их выявление, поскольку в пони­мании правительства «русская нация» состо­яла из трех народностей: великорусов, мало­русов и белорусов и между ними была креп­кая религиозная связь — Православие.

Католическое духовенство в своем боль­шинстве оказало активную поддержку вос­ставшим. В костелах хранились и зачитыва­лись повстанческие прокламации, здесь вме­сте с молитвенными гимнами распевались польские патриотические песни. Сами ксен­дзы принимали нередко непосредственное участие в повстанческих акциях, вдохновля­ли последние. Например, ксендз Антоний Мацкевич даже был одним из главных руко­водителей восстания в Литве. Свою полити­ческую неблагонадежность католические ду­ховные показывали и раньше. Поэтому пра­вительство сокращает количество католичес­ких храмов и монастырей, ужесточает конт­роль за прозелитской деятельностью ксенд­зов и проч. При этом оно принимает реши­тельные меры к усилению Православия в крае, восстанавливая храмы, поддерживая приходские школы, благотворительную и миссионерскую деятельность, улучшая ма­териальное положение духовенства. Эти меры приводят к небывалому за последние 300 лет расцвету церковной жизни.

 

 

 

“Воскресение”, № 3 (92), 2007 г.

37.Единство идеи, подобие форм и разнообразие исполнения

 

В 1864-1865 гг. на белорусских зем­лях разворачивается масштабное строительство и восстановление пра­вославных храмов. Несмотря на по­чти вековое российское правление в крае с большинством православного населения не ощущалось русского и православного господства. На фоне возвышающихся каменных костелов церкви невыгодно отличались свои­ми темными и скромными силуэтами. Исправление ситуации стало насущ­ной задачей правительства, уяснив­шего себе существующее положение дел в ходе польского восстания 1863-1864 гг,

Большинство храмов были деревян­ными, зачастую требующими капи­тального ремонта или перестройки. В одной Минской епархии в 1864 г. на 45 каменных приходилось 399 дере­вянных церквей, причем подавляю­щее их число по отчету ревизионной комиссии нуждалось в ремонте. Бе­зусловно, православные церкви и строились, и восстанавливались, но темпы были совершенно неудовлет­ворительными: разрушение временем опережало восстановление. Указ 1852 г. обязывал панов заботиться о хра­мах для своих крестьян. Однако мес­тный владе­лец, который зачастую был католиком, не проявлял большой за­боты о благо­получии пра­вославной церкви. В ка­зенных име­ниях проекты должны были проходить ут­верждение в губернских комитетах, од­нако и здесь долгое время господствовал польский и католичес­кий дух не на пользу Православия. Оставались только приходские причты и сами прихожане, у которых не­достаток материальных средств мог компенсироваться только усердной молитвой.

Противодействие всему польскому и католическому в Северо-Западном крае Российской империи стало за­дачей правительственной админис­трации, которую возглавил Виленский генерал-губернатор Михаил Му­равьев. Еще до своего повторного назначения в западные губернии он проявлял заботу о восстановлении здесь православных храмов, будучи мини­стром государствен­ных имуществ. Теперь же, после своего на­значения, явился с продуманным планом административных мер. В 1864г. Михаил Муравьев получил от­четы о состоянии цер­квей в белорусских гу­берниях. Они показа­ли всю пагубность за­висимости православ­ного населения от на­строения католических панов. Нередко уже собранные крестьяна­ми для ремонта своего храма день­ги и материалы паны направляли на собственные нужды, на нужды кос­тела или даже использовали на под­держку восстания. Для исправления положения необходима была органи­зационная и материальная поддержка правительства, сочетавшаяся с инициативой на местах.

В 1858 г. на строительство церк­вей уже было выделено полмиллио­на рублей. В 1860 г. — еще миллион. Но этих государственных средств при неумелом использовании хватило для поправки только 1/6 части от общего количества нуждающихся приходов Минской, Могилевской и Витебской губерний. Михаил Муравьев пошел по пути изыскания средств из мест­ных фондов. Сумма формировалась из обычных налоговых губернских сборов, специального сбо­ра на строитель­ство церквей, от­числений из госу­дарственных посо­бий, а также кру­жечных сборов благотворительных акций. Таким обра­зом только из мес­тного бюджета Виленский генерал-губернатор отпус­тил более 900 тыс. рублей. Организо­ванная же им благотвори­тельная помощь от пожерт­вований не поддается точ­ному вычислению (на вос­становление только двух древних церквей Вильно со­брано ок. 300 тыс. рублей). Вместе с тем обращалось внимание и на то, чтобы ис­пользование средств было экономным и эффективным. Проектирование и подго­товка необходимой доку­ментации были изъяты из прежнего ведомства мест­ных властей. В каждом при­ходе были сформированы группы из 4-8 активных при­хожан во главе со священ­ником, которые составили местный попечительский совет, отвечающий за благосостояние храма. В каждой гу­бернии образованы специальные ко­митеты, занимающиеся церковно-строительным делом. Подготовлен­ные заказы шли на рассмотрение в главный строительный комитет, нахо­дящийся в Вильно. Его возглавляли художник Александр Рязанов и архи­тектор Николай Чагин. Сам генерал-губернатор Михаил Муравьев прини­мал участие в каждом вопросе. Ис­полнение одобренного проекта дове­рялось преимущественно професси­ональным подрядчикам, а не местным хозяйственникам. Когда виленский комитет перестал справляться с оби­лием проектов, тогда из Мини­стерства государ­ственных иму­ществ были пред­ложены готовые «типовые» проекты церквей на 200, 300 и 500 прихо­жан. Интенсив­ность строитель­ства при Михаиле Муравьеве удиви­тельна. За 1863-1865 гг. было вы­строено 98 новых церквей и 63 ча­совни, отремонтировано 126 храмов, перестроено из бывших католических костелов и часовен — 19 в разных уез­дах белорусских губерний.

Главной идеей этого интенсивного церковного строительства было явное, показательное восстановление издревле русского и православного образа страны. В деятельности Михаи­ла Муравьева просматривается зада­ча активизировать местные народные силы. Храмы не только строились, они восстанавливались, на смену их запу­щенному тусклому облику приходил образ православия далеких прадедов. С одной стороны, видим похожие фор­мы небольших сельских храмов, построенных в ретроспективном рус­ском стиле московско­го и ярославского зод­чества: колокольня над входом, продолговатая «трапезная», расширя­ющийся основной объем с куполом в цен­тральной части и ал­тарь с двумя ризница­ми по бокам. С другой стороны, при общем подобии храмы в одной местности не повторя­ются, что было также задачей архитекторов и строителей. Сказыва­ются характерные для белорусских зодчих ис­пользование бутовой кладки, традиционность декоративных элементов, даже сама форма не может противопостав­ляться стилю народной архитектуры деревянных церквей 17-18 вв. Понят­но, что строи­тельство ново­го храма в сельской мест­ности зависело от материаль­ных возможно­стей и разме­ров прихода, и само внешнее сходство таких церквей было выражением сходства форм сельских хра­мов и в прежние времена. В городе же восстановление былого облика православного храма становилось подлинным возрождением древних традиций. Когда в Вильно из бывшей ветеринарной клиники, дома бедняков и кузницы восстает в своем вели­чии древней­ший собор в честь Успе­ния Богоро­дицы, кафед­ра западно­русских мит­рополитов, своим осно­ванием вос­ходящий ко времени Ольгерда (1348г.), или из развалин восстают древние Пятницкая (1345г.) и Николь­ская церкви (1340г.), тогда зримо зву­чит свидетельство исконности Право­славия в Великом княжестве Литовс­ком. А ведь кроме виленских церквей были восстановлены Софийский со­бор в Гродно, Петро-Павловский ка­федральный собор в Минске и др. Прихожане, откликаясь на призыв ад­министрации края, не были просты­ми зрителями событий, но их прямы­ми участниками, помогая при заготов­ке необходимых материалов, жертвуя свои средства на ремонты, объеди­няясь в попечительские советы. Ак­тивизация церковного строительства привела вообще к активизации приходской жизни в разных сферах: богослужебной, благотворительной, просветительской.

 

 

«Воскресение», № 5 (94), 2007 г.

 

 

 

38.   Любовь к просвещению была характерна

 

Масштабное строительство и восстановление православных храмов в 60-х годах XIX в. проводилось не только для прести­жа официального Православия в Западном крае России. Это был шаг навстречу местным условиям, внимание к тем духов­ным потребностям простого народа, которые слишком долго находились в пренебрежении гражданской власти. Храм есть дом молитвы, но вместе с тем это школа и религиозной эсте­тики, и элементарной грамотности. Среди православных бе­лорусов бытовали суеверия, сохранялись католические обы­чаи совершать крестное знамение, молиться и соблюдать по­сты. В конфессиональном отношении православные не состав­ляли большинства населения на белорусских землях. В конце XIX века на двух православных жителей приходился один като­лик и один иудей. Таким образом, перед духовенством кроме исполнения богослужебных обязанностей стояли широкие про­светительские задачи.

Синодальная система производила известные недостат­ки церковной жизни. Одним из них была частая смена архи­ереев и перевод их по епархиям Русской Церкви, иногда отдаленным друг от друга так, что епископ должен был зна­комиться с новыми для него местными условиями. Пасты­ри, подготовившие воссоединение униатов, находились на белорусских кафедрах дольше своих преемников, Митр. Иосиф Семашко возглавлял Литовскую епархию 28 лет до самой своей кончины, архиеп. Василий Лужинский занимал Полоцкую кафедру 26 лет, а Михаил Голубович был еписко­пом Минским 20 лет. Остальные архиереи служили до ново­го перевода 5-6 лет, реже до 10 лет. Епископ является об­ладателем высшей духовной власти, и от его способностей нередко зависит дело христианского просвещения в епар­хии. Архиеп. Макарий (Булгаков), занимавший Литовскую ка­федру около 10 лет, сам был просвещенным пастырем, из­вестным знатоком русской церковной истории и ученым бо­гословом. Однако каждые полгода он находился в Петер­бурге, участвуя в работе Святейшего Синода, и только дру­гую половину года он мог посвящать своим уединенным ученым занятиям и непосредственному епархиальному управ­лению. Минский же епископ Симеон (Линьков), запомнив­шийся своей замечательной ревностью в совершении бого­служения, уделял вместе с тем много внимания делу про­свещения на местах, тщательно вникал во все детали, вел переписку с приходскими священниками. Если Литовский епископ Алексий (Лавров)— знаток церковного права, чья благообразная наружность внушала уважение даже евреям, во время разъездов по епархии не обходивший и костелов, заслуживший всеобщее уважение — однако вовсе не произ­носил проповедей с амвона, то Могилевский епископ Ана­толий (Мартыновский) запомнился своей любовью к пропо­веди, частыми катехизическими поучениями.

При всей этой, так сказать, неравномерности любовь к самому делу христианского просвещения была присуща тому времени. Четыре духовные семинарии: Литовская (в Виль­но), Минская, Могилевская и Витебская — давали хорошее образование, и простой народ приучался видеть в своих па­стырях полноценных наставников. В Могилевской семина­рии было даже заведено, чтобы семинарист по мере своего обучения проходил педагогическую практику в приходской школе. Подъем духовного образования ознаменовался про­ектом создания в Вильно духовной академии.

В каждой епархии выходили «епархиальные ведомости» (Литовские, Минские, Могилевские, Полоцкие), которые кро­ме официальных статей и отчетности содержали публика­ции богословского, церковно-исторического и нравствен­но-назидательного характера. В каждом храме была заве­дена «летопись», куда заносились не только текущие собы­тия, но и собиралась информация о древности храма и его истории. Появились непревзойденные до сих пор опыты сводного исторического описания православных церквей. Из опубликованных следует назвать 9-томное историко-статистическое описание Минской епархии архим. Николая (Трусковского).

В крупных городах проводились религиозно-нравственные чтения, привлекавшие внимание интел­лигенции. Большое значение имело празднование в 1889 г, пятидесятиле­тия воссоединения униатов, когда про­водились публичные лекции известных профессоров М. Кояловича, И. Малышевского, И. Будиловича на униатскую тематику, было издано много популярных книг и брошюр. Публикация разных документов по истории Православия стала вообще характерной, историческое са­мосознание выходило из забытья. Публичные чтения приоб­ретали миссионерскую направленность. В Вильно бывший раввин Павел Дрейзин собирал большие аудитории евреев. Многие после его бесед принимали святое крещение. К со­жалению, эти чтения прекратились после скорой смерти мис­сионера. В Витебской губернии православная миссия имела значительный успех между латышами, поселившимися здесь благодаря привлекательным условиям землепользования. Для них, обращавшихся из лютеранства, звучали проповедь и бо­гослужение на латышском языке. Мобильность православ­ной миссии характеризует создание даже специальной цер­кви-вагона для передвижения по линии полесских железных дорог.

Свою роль в деле просвещения сыграли возрождающие­ся братства, Свято-Духовское братство в Вильно собирало средства для выплаты стипендий учащимся духовного ве­домства, само содержало школу псаломщиков, издавало книги просветительского характера. В Минске братство свв. Мефодия и Кирилла содержало учеников духовной семина­рии, стесненных материальными средствами. В Витебске Свято-Владимирское братство учредило комитет для мис­сионерской работы среди старообрядцев, создало для это­го необходимую библиотеку, а также распространяло об­щеобразовательную учебную литературу. В Могилеве воз­родилось Богоявленское братство, деятельность которого была ориентирована на создание библиотек учебной лите­ратуры и доступных библиотек-читален.

Особого рассказа заслуживает деятельность на Беларуси церковно-приходских школ, в которой выразилась забота о христианском просвещении народа.

 

«Воскресение», № 7 (96), 2007 г.

 

 

 

39.   При каждой церкви — школа

 

Важная просвети­тельская задача Церкви — христианское воспитание и образование. Во второй половине XIX в. значительным шагом в этом направлении было развитие сис­темы народных школ.

Первые шаги к устройству народных училищ предпринимала еще имп. Ека­терина II, а «Правила» народного про­свещения, утвержденные имп. Алексан­дром I в 1803 г., предполагали активное участие в этом деле приходского духо­венства. Однако государственные и ча­стные инициативы не сразу достигали должного эффекта. Учебные заведения делились по сословному признаку, про­граммы были слишком насыщенными, забота об образовании крепостных возлагалась на помещиков, которые, за редкими исключениями, не были заин­тересованы в этом деле, в казенных имениях не хватало финансирования и проч. При имп. Николае I роль духовен­ства в деле народного образования была еще раз особо подчеркнута в Уставе 1828 г. Со стороны Церкви также были приняты соответствующие меры. Указ Святейшего Синода 1836 г. вменил в обязанность приходскому духовенству бесплатное начальное обучение кресть­янских детей, а Устав духовных консис­торий 1841 г. вменял в обязанность ду­ховных правлений заботу об открытии церковноприходских школ.

Известным ревнителем в деле народ­ного просвещения и образования на белорусских землях был митр. Иосиф Семашко. В 1864 г. при 450 храмах Ли­товской епархии (в которую входили гу­бернии Виленская и Гродненская) насчи­тывалось 260 школ для простого наро­да, а в 1868 г. (в год кончины митр. Иоси­фа) их было уже 468. Увеличение коли­чества начальных народных училищ в 60-е годы связано, конечно, с теми широ­кими преобразованиями, которые про­водило правительство имп. Александра II. Крестьянин освобождался от крепос­тной зависимости, но и помещик осво­бождался от обязанности заботиться об образовании крестьянина. Однако пос­ледний согласно своему новому статусу должен был ориентироваться в законо­дательных нормах, подписывать догово­ра, вести учет кредитных средств и проч. Неграмотность крестьянства открывала широкие возможности для злоупотреб­ления как со стороны чиновников, так и со стороны прежних господ-помещиков. Сам крестьянский быт, насыщенный тя­желым трудом всей семьи от мала до велика, не представлял благоприятных условий для учебы. Курс «наук» мог пре­подаваться в зависимости от земельных работ только с осени до весны. Преиму­щественный возраст учеников девять-одиннадцать лет. Для взрослых кресть­ян были учреждены т.н. «воскресные» школы, в которых занятия проводились по воскресным и праздничным дням.

Привлечение к делу народного обра­зования духовенства показывает, что це­лью образовательной программы было не только распространение необходимых практических знаний, но и воспитание. Понятно, что соединение образователь­ного и воспитательного процесса в школьной педагогике — дело очень не­простое, а для нашего времени, прямо скажем, проблемное. Конечно, в приход­ских школах того времени было уделено преимущественное внимание предметам собственно религиозным: вероучению, краткой библейской истории, объясне­нию заповедей и молитв (что обычно называется собирательно — Закон Бо­жий). Но здесь сразу надо иметь в виду то, что на Руси целыми столетиями не было никакого народного духовного об­разования кроме преемственного сохра­нения патриархальных христианских тра­диций в семье. И наряду с положитель­ными примерами народного благочестия здесь бытовали самые темные народные суеверия! Отрадное исключение на этом фоне общего невежества представляют приходские школы Украины, получившие свое распространение с цветущих вре­мен знаменитых братств XVI в. Что же касается белорусских земель, то здесь забитость и бесправность простого на­рода усугублялась духовным порабоще­нием, которым была Брестская уния. В результате многие вообще терялись при ответе на вопрос, в какого Бога они ве­рят. Невежество же сочеталось еще и с равнодушием. В таких условиях школь­ное преподавание религиозных основ есть важный шаг в миссионерском отно­шении.

 Кроме собственно религиозных пред­метов, преподавались начала чтения, письма и арифметики. Изучение церков­нославянской азбуки было необходимо для чтения и пения молитв. Большое значение, безусловно, имело знакомство с русским языком. Здесь приходится слышать недовольные замечания в ад­рес «русификации». Однако перед на­родной школой стояли в первую очередь практические задачи, и для крестьяни­на было необходимо знакомство с язы­ком, на котором издавались государ­ственные законы и велось делопроиз­водство. И здесь возникает вопрос: на каком другом языке, как не на «местном диалекте крестьянского наречия» мож­но было вести обучение детей белорус­ских крестьян в их собственных хатах? И кто, как не священник, нередко сам выходец из крестьянской среды, мог лучше всего находить общий язык со своими прихожанами? Странно было ожидать от русской администрации края решительных шагов к поощрению изу­чения белорусского языка, когда в на­учном отношении вопрос о нем только ставился, а сами белорусские поэты и писатели употребляли то польский, то русский алфавит, сетуя в переписке на отсутствие единых грамматических норм даже в нач. XX в. (первая учебная грам­матика Б. Тарашкевича вышла, как из­вестно, в 1918 г.).

Показательна статистика количества приходских школ, приведенная извест­ным белорусским церковным историком Г. Киприановичем на к. XIX в. В четы­рех белорусских епархиях (включая ча­стично территорию совр. Литвы) было 6702 народные школы (церковно­приходские школы, школы грамоты и на­родные училища) с 213936 учащимися. Храмов же было 1855. Значит, на один храм приходилось в среднем 3 школы. Известно также, что самый высокий процент учащихся детей школьного воз­раста был в Могилевской (34%) и Грод­ненской (26,7%) губерниях, а самый низкий в Виленской (7,6%) и Витебской (8,3%). Таким образом, высокие пока­затели приближались к европейскому уровню, а низкие были не худшими по России в целом.

 

«Воскресение», № 8 (97), 2007 г.

 

 

40.   Указ 1905 года об укреплении начал веротерпимости

 

Положение Православной Церкви, равно как и других исповеданий в Российской империи определялось законом. В отличие от нашего времени государство тогда не имело светского характера, но считалось христианским с православным монархом во главе. Православная Церковь была самой многочисленной (согласно переписи 1897 г., православные, включая старообрядцев, составляли 71 % населения), закон определял ее господствующей и защищал от прозелитизма со стороны других исповеданий. Последние имели статус терпимых.

Государство не имело явных намерений обратить всех своих подданных в господствующую веру. Полагая своей целью сохранение общественного порядка и лояльности императорской власти, закон определял принцип веротерпимости в форме свободного отправления богослужений и сохранения родного исповедания. Государство выступало гарантом целостности той или иной религиозной группы, предусматривая те или иные меры против ослушников своей духовной власти как возмутителей общественного спокойствия. Это в особенности касалось не только господствующей Православной Церкви, но и терпимых исповеданий, среди которых были и покровительствуемые (римско­католическое, лютеранское и частично мусульманское), получавшие финансирование из казны. Переход из одной веры в другую дозволялся только с ведома гражданской власти. Православная Церковь могла осуществлять свою миссию среди иноверцев только проповедью и убеждением, но никак не принуждением и насилием. В среде же православных никакие формы миссионерской деятельности со стороны других исповеданий законом не позволялись.

В нач. XX в. вышло несколько правительственных распоряжений, развивавших установившуюся систему государственных и церковных отношений. Среди них особую важность имел императорский указ Сенату 1905 г. «Об укреплении начал веротерпимости». Этот указ разрешил выйти из Православной Церкви обществам, только формально к ней принадлежащим. Определенные права получили старообрядцы, которых прежде закон рассматривал как упорствующих раскольников, отступников от Православия, а присоединенные в разное время, но упорствующие в своем прежнем исповедании могли в него возвратиться (например, в католичество, лютеранство).

Последнее право, предоставленное по закону 1905 г., имело важные послед­ствия для белорусских земель. Римско­католическое духовенство в отличие от православного встретило императорский указ подготовленным. Спустя буквально несколько дней после обнародования документа Виленский бискуп написал циркулярное письмо с призывом возвращаться в католичество. Губернская администрация была не готова к нахлынувшему количеству типичных обращений. Согласно правилам о переходе православного в инославное исповедание, изданным Святейшим Синодом, местный православный священник должен был в течение месяца, пока велась соответствующая переписка между губернской администрацией и духовными правлениями, приложить старания, чтобы отговорить просителя от перехода в другую веру. За период 1905­ -1908 гг. из Православия в католичество в белорусских губерниях перешло более 60 тыс. человек. Всего же со времени выхода указа до 1917 г. число католиков здесь увеличилось с 300 тыс. до 500 тыс. Это был всплеск. Формальная принадлежность к Православию более не могла искусственно сдерживать католические симпатии. Ушли те, кто лелеяли в памяти свое католическое прошлое, кому была приятна органная музыка и по душе приходились более легкие уставы о постах и молитвах. Процесс захватил не только бывших католиков, но и бывших униатов. Не следует забывать, конечно, что имел место и обратный процесс перехода из католичества в Православие: в нач. XX в. в среднем 1 тыс. человек ежегодно.

В целом указ о веротерпимости 1905 г. обострил здесь конфессиональные отношения. Отмена ограничений на переход из господствующего исповедания активизировала миссионерскую деятельность католического духовенства. Что же касается правительственной политики в Северо­Западном крае России, то перед ним стояла та проблема, что, устанавливая терпимость к этому исповеданию,
с одной стороны, оно вынуждено было считаться с его пропольским духом, с его неприязненным отношением ко всему русскому и православному — с другой стороны. Поэтому разными способами местная администрация старалась сдерживать усиливающееся католичество. В частности, строительство нового костела необходимо было по-прежнему согласовывать с губернским начальством.

Православное духовенство, в свою очередь, должно было активизировать миссионерские усилия, чтобы охранять свою паству. Сильную поддержку этому делу оказали братства. В 1905­-1907 гг. прошел целый ряд местных братских съездов. В 1907 г. состоялся первый общий съезд представителей всех западно­русских братств. В 1909 г. – второй. Целью этого движения была организация православного братства при каждом приходе. Эта активная группа прихожан могла бы содействовать развитию приходской жизни, изданию, распространению и популяризации просветительской литературы и церковной периодики. Конечно, росла заинтересованность в церковных реформах, в особенности, обсуждение вопроса о готовящемся Поместном Соборе Русской Церкви.

 

«Воскресение», № 1 (102), 2008 г.

 

 

41.   Белорусские архиереи о церковной реформе

 

Государственные реформы в сфере религиозных отношений способствовали выходу накопившихся чаяний внутри Русской Православной Церкви. Спустя несколько месяцев после выхода указа о веротерпимости в том же 1905 г. Святейший Синод рассылает всем русским архиереям запрос о реформах церковного управления, духовного образования и богослужения. Этот обзор мнений служил приготовлением к предстоящему Поместному Собору. Важнейшей задачей будущего Собора было восстановление патриаршества, упраздненного в Русской Церкви имп. Петром I. Отзывы епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе, опубликованные в серии «Материалы по истории Церкви» (М.,2004), не потеряли своей актуальности и для нашего времени.

Мнения архиереев из белорусских епархий представляют интерес не только для их личностных характеристик, но и для изучения местных церковных условий. Хотя в этих ответах нет такого чувства и глубины как, например, в отзыве о восстановлении патриаршества у епископа Волынского Антония (Храповицкого), выдающегося богослова и будущего известного церковного деятеля. Это скорее практики. Однако по вопросу об избрании патриарха и его полномочиях интересно трезвое и взвешенное мнение самого, пожалуй, ученого из них, епископа Могилевского Стефана (Архангельского). Он пишет, что избираемый на Поместном Соборе патриарх должен управлять Церковью не единолично, а посредством постоянного Синода. Как известно, такое правило действует сейчас в Русской Церкви.

В записке архиепископа Литовского Никандра (Молчанова) находим предложение о восстановлении среди других митрополичьих округов старой западно­русской Литовской митрополии с центром в Вильно. Эта идея была поддержана и другими белорусскими архиереями. Против такого объединения белорусских и литовских епархий в один церковный округ высказывалось опасение, что церковное обособление может послужить дальнейшему политическому обособлению западной окраины Российской империи. Преосвящ. Никандр замечает со своей стороны, что национальное и религиозное обособление уже захватывает здесь литовцев, евреев, поляков, и само стечение обстоятельств побуждает православных противопоставить этому свое национальное и религиозное объединение. Кроме того, архиепископ Литовский с беспокойством замечает растущую активность католической миссии после указа о веротерпимости. Это далеко не мирное движение. Здесь присутствуют и угрозы, и насилия, и обманы. Разрушению подверглась церковь святого Иоанна Предтечи в Сморгони, в Ковенской губернии нападению подверглись Сурдегкский мужской и Антолепский женский монастыри.

Соборное тело Церкви состоит из множества частей, большая часть которых это приходские общины. Поэтому возрождению приходской жизни также было уделено много внимания в записках архиереев. Архиеп. Никандр видел одну из главных причин спада в разобщении пастырей и пасомых. Епископ Полоцкий Серафим (Мещеряков) заостряет эту проблему следующим образом: «Миряне обыкновенно заявляют, что при существующем порядке миряне только жертвователи, лишенные возможности следить, куда отправляются их пожертвования. Такое положение отучает прихожан интересоваться церковными делами, не дает им чувствовать себя членами прихода». Епископ Минский Михаил (Темнорусов) высказывает несколько иное мнение: «Один благочестивый наблюдатель приходской жизни в нашем крае с грустью однажды сказал нам, что все зло в том, что в нашей деревне живут два одинаково голодных волка — поп и мужик, которые, будучи обречены жить на те скудные средства, которые дает деревня, и не имея никакого другого источника дохода извне, должны пожирать друг друга». Какие выходы предлагались из создавшегося положения? Это, конечно, меры, повышающие активность прихожан. Община должна быть наделена правами юридического лица. Все финансовые, хозяйственные и другие важные вопросы необходимо обсуждать на регулярных приходских собраниях. На приходском собрании избирался бы в помощь священнику приходской совет. Предлагались казенное обеспечение священнослужителей, снимавшее это бремя с прихожан. По вопросу об избрании священников на приходские места самой общиной архиереи остались верны существовавшей практике назначения священников только епископской властью во избежание злоупотребления выборным началом.

В отношении улучшения богослужебных порядков и благочестия указывалось на трудность понимания церковнославянского языка. С одной стороны, православные часто заявляют о превосходстве кирилло­мефодиевской традиции над латинской костельной, а с другой, налицо непонимание этой самой традиции. Обращалось внимание на ошибки переводчиков и справщиков славянских богослужебных текстов, на недостаток простых и доступных объяснений богослужебных чинов и молитв. Однако никто из белорусских архиереев не высказался тогда за перевод богослужения на местный язык. Предлагалось редактировать тексты, исправлять неточности и ошибки, стилизовать под русскую речь. Повсеместное сокращение богослужебного устава также предлагалось нормировать. Или централизованным образом выработать единую для всех схему совершения богослужения путем сокращения уставных служб, или выработать принцип такого сокращения, обозначив части обязательные, другие же оставить на усмотрение настоятелей. В отношении формального соблюдения постов также были высказаны некоторые замечания. В частности, епископ Полоцкий Серафим обращал внимание на известное правило Типикона, запрещающее в определенные дни растительное масло, но разрешающее вино. Понятно, что для жителя Палестины или Греции подобное ограничение должно иметь одно значение, а для русского – другое. Епископ Серафим предлагал также приспосабливать правила поста к условиям сельской жизни. Например, Петров пост попадает на период, когда крестьянин употребил продукты прошлого года, а новый урожай еще впереди, поэтому уместно было бы сократить этот пост до 8 дней, т.е. до минимальной его продолжительности при поздней Пасхе.

Не осталось без внимания и духовное образование. Одной из главных проблем здесь было равнодушие воспитанников к духовному званию, отток студентов в светские учебные заведения. Указывалось на перегруженность программ светскими предметами. Предлагалось разделить семинарское образование. Общеобразовательную часть присоединить к программам духовных училищ, увеличив соответственно срок обучения, а другую, собственно богословскую, сделать специально пастырской трех­ или четырех­ годичной (пастырские курсы). Архиеп. Никандр вновь подал голос за учреждение в Вильно духовной академии «с кафедрами миссионерских предметов, где особое внимание уделялось бы изучению разностей православного и римско-католического исповедания, а также местных языков: польского и литовского». Это миссионерское направление остается задачей для открытой в 1996 г. Минской духовной академии. На предстоящем Поместном Соборе предлагалось обсудить также разность в православном и католическом учении об исхождении Святого Духа («Филиокве»), проблему смешанных браков, отношение к старому обряду и проч.

Однако все эти мнения равно как и последующая работа Предсоборного Присутствия и Святейшего Синода не были доведены до созыва Поместного Собора. Имп. Николай II своей резолюцией отложил подготовку по причине «тревожного времени». Час пробил для созыва Собора в гораздо более тревожное, даже трагическое время 1917­-1918 годов.

 

«Воскресение», № 2 (103), 2008 г.

 

 

 

 

42.   Накануне октябрьского переворота

 

Обсуждение церковных реформ, подготовка к Поместному Собору Русской Церкви происходили в тревожное для страны время. Различные общественные движения ратовали за изменение государственного быта Российской империи. Велись разговоры об ограничении монархической власти, конституционных и демократических формах правления. На фабриках и заводах рабочие выдвигали экономические требования, бастовали. То тут, то там вспыхивали крестьянские волнения. Социалисты вели свою подпольную агитацию, совершались террористические акты против членов правительства и царской администрации. В среде интеллигенции господствовало безразличие к религиозности, иногда нигилизм, доходящий даже до отрицания Бога. Основная же масса населения империи, крестьянство, была религиозной. Несмотря на попытки революционеров активизировать крестьян, они оставались политически пассивными.

В адрес Церкви раздавались тогда упреки не только со страниц либеральной печати, но и монархически­патриотической: «Духовенство само является виноватым в отпадении людей от Православия». В церковной же печати говорилось о разобщении пастырей и паствы, о духовном упадке священнослужителей. Впрочем, разговоры о близости к народу и общенародном благе были интеллектуальной модой того времени. Даже «казенное» преподавание Закона Божия в школе ни в какое сравнение не идет с полным отсутствием этого преподавания. Думается, что упреки в отношении духовенства и просветительской деятельности Церкви были преувеличены.

Однако обращалось внимание и на более важную проблему церковно­государственных отношений. «Нужно раскрепостить Церковь», – говорили депутаты от духовенства в Государственной Думе при обсуждении бюджета Святейшего Синода в 1916 г. Действительно, государственная опека над Церковью приводила к крепостному состоянию последней. Участие духовенства в официальных церемониях «потому что так надо» лишало его нравственной силы. Канцелярские формы правления, частые переводы архиереев, недостатки духовной школы и проч. – все эти проблемы внутрицерковной жизни не могли быть разрешены без тормозящего влияния государства. С другой стороны, движение к необходимым государственным преобразованиям не могло не коснуться положения Церкви. И это движение приобретало секулярный характер: сначала отделение Церкви от государства, а у социалистов­большевиков – вплоть до уничтожения ее как опоры старого режима.

Социальные брожения коснулись и Православной Церкви в белорусских губерниях. Только здесь были свои особенности. В своем письме 1906 г. о церковной реформе Литовский архиепископ Никандр (Молчанов) указал на слабо выраженную преданность православной вере, бедность и забитость простого народа. Можно добавить сюда еще активную деятельность католического духовенства, неразвитость белорусской национальной обособленности, значительную экономическую силу еврейского населения. Православное духовенство считалось оплотом консервативных начал. Его представителей выдвигали в качестве депутатов в Государственную Думу. Например, в Думе третьего состава из 36 депутатов от белорусских губерний было 9 священнослужителей.

В 1914 г. в Беларуси было 5 епархий: Полоцкая, Минская, Могилевская, Виленская и Гродненская (учреждена в 1900 г.). В помощь правящим архиереям были назначены викарии: в Полоцкой епархии –
«епископ Двинский», в Минской – «епископ Слуцкий», в Могилевской – «епископ Гомельский», в Гродненской – «епископ Белостокский». Приблизительно в это же время количество храмов по всем епархиям составляло 3 552, мужских монастырей – 21 и женских –14. В Вильно, Минске и Витебске действовали духовные семинарии.

Первая Мировая война нанесла громадный ущерб белорусскому краю. В ходе неудачного наступления на Восточную Пруссию российская армия была разбита и отступала. В 1915 г. фронт военных действия проходил по линии Двинск­Поставы­ Барановичи­Пинск. Множество людей с приближением линии фронта уходило в восточную половину Беларуси. Переселенцев насчитывалось более 1 млн. При соборных церквях, монастырях и духовных учебных заведениях открывались лазареты для больных и раненых. Для осиротевших и потерявших все свое имущество создавались приюты. Государственные перевороты 1917 г. произошли, когда белорусские губернии находились на военном положении. Император Николай II отрекся от престола. Поместный Собор 1917­1918 гг. открыл новый период истории Русской Церкви.

Несмотря на всю критику в адрес Православной Церкви до 1917 г., на последующие оценки советского времени, на современные сетования на «русификаторский» облик Православия в Беларуси, именно в период российского правления, после разделов Речи Посполитой, были восстановлены или построены множество православных храмов, создана сеть церковно­приходских школ, организованы братства, библиотеки. Духовно­просветительское значение этого периода в истории Церкви в Беларуси невозможно переоценить. Церковная жизнь затем по-разному сложится в Западной и Восточной Белоруссии. Но все церковное, что сохранилось до нашего времени, несет на себе отпечаток той эпохи, когда христианская жизнь была традицией государственной, семейной и личной. И хотя внешнее благолепие восстанавливается, гораздо труднее восстановить внутреннюю преемственность, ту традицию, которая была прервана в период гонений на Церковь и дальнейшей секуляризации общества.

 

«Воскресение», №3 (104), 2008 г.

 

 

 

43.    К юбилею памяти князя Константина Острожского

 

В нынешнем году исполняется четыреста лет со дня кончины известного покровителя православной веры в Великом княжестве Литовском князя Константина (Василия) Константиновича Острожского (1526­1608). В церковной истории он запомнился своими заботами о просвещении и защитой интересов православной паствы против навязывания унии с Римской церковью.

Род Острожских славился древностью своего происхождения. Князь Георгий и княгиня Варвара Туровские, с которых начинается этот княжеский род, восходили к потомкам великого князя Владимира Святого, крестителя Руси. Волынская летопись, сообщающая о кончине князя Георгия в 1292 г., характеризует его как кроткого, смиренного и правдивого правителя. Сын Георгия Дмитрий стал князем в г. Острог (на территории совр. Украины) и получил по обычаям того времени титул «Острожского».

Христианское благочестие составляло подлинное наследство Острожских, передаваемое из рода в род. Среди них своей святостью прославился князь Федор, который ок. 1348 г. удалился в Киево­Печерский монастырь и принял постриг с именем Феодосия. Его супруга также удалилась в монастырь и стала инокиней Агриппиной.

Правнуком этой святой четы был знаменитый князь Константин Иванович Острожский, великий гетман литовский (†1530). На службе у литовского князя Александра он принял участие в войне с князем московским Иваном III. В 1500 г. на реке Вед­роши литовские вой­ска потерпели тяжелое поражение от московских воевод, устроивших засаду. Константин Острожский попал в плен и был отправлен под охраной в Вологду. Однако он сохранил верность своему патрону и бежал из московского плена, чтобы предотвратить новую опасность для своей страны, возникнувшую в связи с мятежом его родственника по материнской линии Михаила Глинского. В 1514 г. близ Орши литовское войско под началом Острожского нанесло сокрушительное поражение московским войскам. Находясь в невыгодном положении, в тылу имея реку, гетман умело использовал тактику отступления и артиллерию, чтобы одолеть почти в три раза превосходящего противника. Еще более успешно боролся князь Константин Иванович с набегами крымских татар. На его надгробии в Киево­Печерской лавре упоминается о 63 воинских победах. Польский король и литовский князь Сизизмунд I торжественно величал своего гетмана, щедро награждал его имениями. Верный благочестию своих предков Константин Иванович делал богатые вклады в монастыри, строил храмы. Благодаря ему были построены собор в Новогрудке — первой резиденции литовских митрополитов, каменная церковь в честь свт. Николая и Пречистенский собор в Вильно. Им также была построена церковь свт. Николая в тогда еще небольшом местечке Смолевичах под Минском.

Сын Константина Ивановича также Константин, а во святом крещении Василий, родился в Турове в 1526 г. и после скорой смерти отца остался на попечении своей матери Александры Семеновны княжны Слуцкой. Получив необходимое домашнее образование и воспитание, молодой князь женился на дочери галицкого магната Софии Тарновской. Родились три сына: Януш, Константин и Александр. В семейной жизни князя Константина сопровождали несчастья: два младших сына умерли еще при жизни отца, горько сложилась судьба племянницы Елисаветы (Альжбеты). Однако внешнее благополучие, казалось, покрывало все внутренние беды. Согласно своему богатому имущественному состоянию и заслугам отца князь Константин Острожский занял и высокое общественное положение, став в 32 года киевским воеводой. В 1569 г. он принял участие в Люблинской унии, соединившей Великое княжество Литовской с Польским королевством в одно государство. Украинские земли тогда были отторгнуты от литовского княжества и присоединены к Польше. Константин Острожский, которому достаточно было выразить только свой протест, чтобы помешать планам поляков, однако, дал свое согласие, за что заслужил немало упреков от историков. Очевидно, сфера его интересов лежала за пределами политики. Новообразованный государственный союз – Речь Посполитая – постепенно те­рял свою привлекательность как образец свободы политической и религиозной. Постепенно официальному господству католической религии стали соответствовать политические и сословные привилегии.

Князь Константин Острожский явился покровителем Православия. Его обширные имения находились в разных областях Великого княжества Литовского, на белорусских и украинских землях, и в этих имениях было примерно 600 церквей. Значение князя Острожского для упрочнения положения православной веры в Литве признавали в разное время король Стефан Баторий и папа римский Климент VIII. Это значение осознавали и сами православные. Невежество и нравственная распущенность, с одной стороны, активная миссионерская деятельность протестантов и католиков — с другой, поражали и духовенство, и паству западнорусскую. Только просвещение, школа могла поправить положение. К князю Константину Острожскому как богатому патрону обращали свои взоры все, кто хорошо понимал эту нужду. И надо сказать, что они находили у него отклик и понимание. В 70­е годы в Остроге были основаны училище и типография. Они не были единственными в западнорусской митрополии. В конце XVI в. училища действовали во Львове, Вильно, Слуцке, Бресте, Могилеве, а типографии — во Львове и Вильно. Но в Остроге в одно время собрались самые образованные из учителей, чтобы воспитать целую плеяду славных деятелей духовного просвещения – полемистов, миссионеров, пастырей, переводчиков. Это Герасим Смотрицкий, Иван Федоров, Василий Суражский, Тимофей Михайлович, греки — Дионисий Палеолог, будущий Константинопольский патриарх Кирилл Лукарис и др. Острожская школа была высшим православным учебным заведением. Здесь изучались греческий, латинский, церковнославянский языки, грамматика, риторика, арифметика, астрономия, музыка, также начала богословия и философии. По объему своей программы острожское училище уступало высшим учебным заведениям католическим, но несмотря на это, его значение было очень велико. Связанная со школой типография издавала богослужебную и полемическую литературу. Самым большим ее делом было издание полной славянской Библии в 1581 г. Для подготовки текста князь обращался за древними рукописями в Москву, славянские страны и на восток, к Константинопольскому патриарху Иеремии. Острожская Библия была самым популярным изданием Священного Писания в Русской Церкви и легла в основу Елизаветинского издания славянской Библии (1751 г.), которое используется на богослужении в наше время.

Усиление католичества в к. XVI в., пропаганда церковного подчинения Риму, малодушие православной иерархии, зависимость от светских патронов привели, как известно, к заключению т.н. церковной унии. Для ее подтверждения в 1596 г. в Бресте должен был собраться собор высшего духовенства. Князь Константин Острожский вначале и сам был сторонником церковного единства, но искал его публичным образом через созвание церковного собора и представителей других Православных Церквей. Однако западнорусские епископы повели дело тайно. Возмущенный князь обратился в 1595 г. с окружным посланием, призывая православных стоять за свою веру. В 1596 г. в Бресте собрались два собора: один с готовыми подписать унию западнорусскими епископами и латинским духовенством, другой – с представителями православного духовенства, не согласными на унию, и большим количеством православной шляхты. Князь Константин Острожский был активным участником православного собора. По его приглашению и под его покровительством на собор прибыл представитель Константинопольского патриарха экзарх Никифор. Как известно, униатский собор подписал унию, а православный отверг ее и лишил униатских епископов полномочий. Король Сигизмунд подтвердил решение униатского собора. В западнорусской Церкви начался раскол. Князь Константин Острожский на склоне лет уже не имел сил и энергии добиваться уничтожения унии. Экзарх Никифор был несправедливо осужден и погиб в заточении. Острожская типография издавала одно за другим полемические ответы на выпады униатской стороны. Их авторами стали выпускники острожского училища: неизвестный по имени клирик Острожский, Мелетий Смотрицкий, Захария Копыстенский и др. Семя, брошенное на ниве просвещения благодаря князю Константину, приносило свой плод. Чтобы противостоять притеснениям со стороны униатов и католиков, Константин Острожский искал политического союза с протестантскими магнатами и шляхтой, чье исповедание также терпело многие несправедливости от латинян.

Некоторые польские писатели сообщали о роскошной жизни при дворе Острожского, о его приемах и веселых пирах. Думается, что это преувеличение, стилизация под нравы польского высшего общества. Известно и обратное, что князь был очень набожным человеком. В течение Великого поста уединялся в монастырь, часто это был Дубенский в честь Святого Креста, где настоятелем был приглашенный самим Константином Острожским святой игумен Иоанн (Железо), известный в последствии как прп. Иов Почаевский.

Преставился князь в 1608 г. на 82 году жизни и был погребен в Богоявленской церкви г. Острога. Среди бурных событий XVI в., когда знатные православные фамилии метались из одной веры в другую согласно интеллектуальной моде своего времени, князь Константин Острожский оставался верен Православию, несмотря на то, что женат был на католичке, и что дети его в разное время принимали католичество. Князь старался быть полезным Церкви и откликался на ее нужды, принимая на себя заботы по школьному и издательскому делу. Этим он заслужил признательность от современников и благодарность от их далеких потомков.

 

«Воскресение»,  № 5 (106), 2008 г.

 

44.   Гонимая Церковь (часть I)

 

Октябрьский государственный переворот в 1917 г. и приход к власти большевиков открыл новый период истории церковно­государственных отношений на землях бывшей Российской империи. Идеология советской власти была не просто атеистической, она была воинственно­антирелигиозной. Поэтому для Церкви настал новый период гонений.

Белорусские земли были разделены линией фронта, и страна разорялась войной. Таким образом, церковная жизнь уже на протяжении нескольких лет протекала здесь в особых условиях. Советская власть утвердилась не везде и не сразу. В результате подписания Брестского сепаратного договора 3 марта 1918 г. большая часть Белоруссии оказалась под немецкой оккупацией. После поражения Германии в I Мировой войне и отступления немецких войск на белорусские земли стала претендовать Польша. 18 марта 1921 г. был подписан мирный договор между Советской Россией и Польшей. Белоруссия была разделена почти пополам (граница проходила около 30 км. к западу Минска). Западная ее часть вошла в состав II Речи Посполитой, а восточная – в состав БССР. С одной стороны Православная Церковь испытала на себе интриги польской политики и силу католичества, а с другой – наступление воинствующего безбожия. Сначала охарактеризуем гонения на Церковь в восточной Белоруссии.

Известный ленинский декрет от 23 января 1918 г. об отделении Церкви от государства должен был лишением экономического базиса привести Церковь к уничтожению. Все церковное движимое и недвижимое имущество объявлялось собственностью государства. Этот декрет мог служить прикрытием для любых грабительских рейдов соввласти особенно во время гражданской войны. Сразу после его издания в Минске был захвачен архиерейский дом, опечатана духовная консистория, Свято-­Духов и Преображенский монастыри, дом соборного причта. Затем закрыта Минская духовная семинария. Германское оккупационное правительство возвратило Церкви все отнятое большевиками, но польская власть дала почувствовать, даже в центральной Белоруссии, свое отношение к Православию, начиная процесс передачи католикам обращенных некогда в церкви бывших костелов и каплиц.

Решительным шагом в борьбе соввласти с Православной Церковью стала кампания по изъятию церковных ценностей. Она была предпринята весной 1922 г. якобы для помощи голодающим, а на деле для пополнения государственной казны. В БССР специальную комиссию по изъятию ценностей возглавил А. Червяков. Все храмы советской Белоруссии испытали на себе силу постановления о захвате церковного имущества. Сюда относились и ценные богослужебные сосуды, и ризы икон, и декоративные элементы иконостасов, престолов и проч. предметов священного назначения. Духовенство и миряне за немногими исключениями оказывали пассивное сопротивление этому изъятию, пытаясь чаще всего скрыть предметы богослужебного назначения. Иногда общинам верующих удавалось собрать сумму эквивалентную захватываемым святыням, но власти, охотно принимая деньги, все равно производили изъятие. Так было, например, с серебряной ризой Минской иконы Божией Матери, и ризами двух особо чтимых икон Воскресенского храма г. Борисова. Поведение Минского епископа Мелхиседека (Паевского) в это время власти оценили, по-видимому, как лояльное, а Полоцкого архиепископа Иннокентия (Ястребова) и Могилевского архиепископа Константина (Булычева) арестовали за сочувствие посланию свт. патриарха Тихона о том, что захват богослужебных предметов с точки зрения Церкви является святотатством. Однако в 1925 г. власти инициировали судебный процесс и над митрополитом Мелхиседеком, обвиняя его, между прочим, в сокрытии церковных ценностей. Впрочем, на расправу с ним они не решились, ограничившись условным наказанием. Во второй половине 20­х власть старательно поддерживала церковные расколы, в частности обновленчество, чтобы таким образом ослабить Церковь изнутри.

Кампания коллективизации 1929 г., проведенная железной рукой советского правительства, нанесла жестокий удар духовенству в сельской местности. Накануне началась активная атеистическая пропаганда. Образованный в 1925 г. Союз безбожников в 1929 г. добавил титул «воинствующих». Вскоре в Минске прошел первый съезд воинствующих безбожников БССР, был заложен антирелигиозный университет. Статус союза безбожников как общественной организации освобождал советскую власть от прямого обвинения в инициативе гонений и беспорядков. Массовыми тиражами издавались атеистические брошюры, мелькали карикатуры в печати. Особенно отличились своими богохульными пасквилями поэт Кондрат Крапива и профессор Николай Никольский. (Книга последнего «История русской церкви» словно дань советскому воинствующему прошлому была переиздана в 1990 году прошлого столетия). Хулиганские выходки безбожников, врывавшихся в храмы во время богослужения и закидывавших камнями оконные стекла, находили свое торжественное выражение в проведении издевательских «красных пасох» и «рождеств», комсомольских «судов над богом» и проч. кощунственных мероприятиях. Во время одного из таких шествий ретивый комсомолец поджег факелом свою бутафорную бороду и скончался в больнице. Официальные протесты верующих власти оставляли без внимания, а доносы на ропот духовенства давали материал для обвинений в сопротивлении «справедливому» строю, ссылкам и, впоследствии, даже к расстрелам. Идеологическая пропаганда становилась оправданием официальному курсу на уничтожение Церкви путем закрытия храмов и репрессий духовенства.

Тактика властей по закрытию храмов заключалась в использовании любых поводов. Церковь могла быть закрыта и уничтожена, например, если рядом находилось какое-нибудь учреждение образования или правительственное здание. Чаще всего церкви отбирались у общин после высылки или казни священника, после отказа в регистрации. Удобным предлогом считалось временное обращение здания храма в зерновой склад, которое становилось постоянным. Захваченную церковь могли превратить в клуб, водрузив на месте креста красный флаг. Темпы борьбы с религией шли по возрастающей. Если при становлении соввласти в восточной Белоруссии было примерно 1500 храмов, то к 1930 г. немногим больше 1000, а через два года уже около 400. В 1930 г. повсеместно был запрещен колокольный звон, священников облагали налогами, превышающими их доходы, лишали жилья, продовольственных карточек, запрещали пользование землей. Кроме этого их старались уничтожить физически, фабрикуя обвинения для высылки или расстрела. В 1933 г. объявили начало безбожной пятилетки, чтобы в конце ее в БССР не осталось ни одного храма. Летом 1936 г. в Минске взорвали кафедральный Петропавловский собор и Казанскую церковь. В 1937­38 гг. священнослужителей уже преимущественно расстреливали. Осенью 1937 г. в связи с уничтожением причта перестал действовать последний православный храм в г. Минске – церковь св. Марии Магдалины (церковь св. Александра Невского до 1938 г. оставалась у обновленцев). К 1939 г. в республике не осталось ни одной официально действующей православной церкви (последняя закрыта летом 1939 г. в Бобруйске). Были только две катакомбные в Могилеве и Гомеле. Изменения в церковной жизни наступили только с началом Великой Отечественной войны.

В 1999 г., накануне двухтысячелетия Рождества Христова, состоялось прославление 23 новомучеников Минской епархии. Необходим отдельный рассказ о судьбе хотя бы некоторых из них. Жестокие гонения на Церковь за мнимую «контрреволюцию», за «оплот старого режима» нанесли порчу самой совести народа. Советская власть в 30­е гг. не только терзала его тело репрессиями и коллективизацией, но и проникала в самую душу. Нравственное разложение общества приостановила война.

 

«Воскресение», № 6 (107), 2008 г.

 

 

45.   Гонимая церковь (часть II)

 

В воскресенье 12 декабря 1999 г. в Минском кафедральном соборе состоялось прославление 23 священномучеников Минской епархии. Юбилейный Архиерейский Собор Русской Церкви в 2000 г.
включил их в число других новомучеников и исповедников для общецерковного чествования. Это не просто дань уважения и памяти. Не в таком уже далеком прошлом открытое исповедание христианской веры могло стоить жизни. Пример новомучеников – это поучительный образец твердости духа и высокой нравственности.

Большинство прославленных священномучеников Минской епархии были уроженцами Белоруссии, многие из Минской губернии. Из имеющихся сведений только трое были не местными уроженцами: двое из Тверской губернии России и один из г. Подольска на Украине. По традиции священниками становились дети духовенства. Священномученики Дмитирий Павский, Леонид Бирюкович, Дмитирий Плышевский и Михаил Плышевский имели в своем роду не одно поколение священников. Были среди прославленных исповедников также дети псаломщиков, потомственных дворян, горожан и простых крестьян. Многих подготовила к священству Минская духовная семинария. Некоторые из будущих священномучеников были здесь преподавателями. Прот. Василий Измайлов вел догматическое и нравственное богословие, прот. Дмитрий Павский –
сравнительное богословие и историю раскола, а прот. Владимир Зубкович был помощником инспектора семинарии до ее закрытия в 1918 г.

Однако не для всех путь к священству мог быть обусловленным рождением в семье духовного звания и внешним благополучием Церкви до 1917 г. Священник Петр Грудинский с детства познал крестьянский труд и получил образование в городском училище. Был депутатом от крестьян Минской губернии во II Государственную Думу. Принял сан священника после октябрьского переворота во время начавшихся гонений на Церковь. Служил в д. Тимковичи Копыльского района. В 1930 г. был арестован и расстрелян. Из имеющихся материалов известно, что на его долю выпали не только физические страдания. Во время его нахождения под стражей супруга Ирина, вероятно в порыве отчаяния, склоняла о. Петра к отречению. Но тот не поддался на уговоры: «Отречься от веры во Христа, Который составляет смысл всей моей жизни, от Которого я видел столько благодеяний, и оставить Его в то время, когда я приближаюсь к могиле?! Я не могу и не сделаю этого даже ради тебя, которую всегда любил и люблю». Далее о. Петр пытался утешить свою жену, умножившую тяжесть его страданий. Христос говорил о высоком достоинстве того, кто любит Его больше своих родных. Показателен в этом отношении другой пример. Священномученик Валериан Новицкий происходил из семьи священника, но ему не удалось в связи с революционными событиями закончить Минскую духовную семинарию. Тогда он поступил на юридический факультет БГУ. В 1923 г., не закончив курса обучения в университете, принял сан священства, который не сулил ему ничего кроме скорбей. Служил в с. Телядовичи Копыльского района. Арестован и расстрелян без суда и следствия в 1930 г. Его также принуждали к отречению. Узнав об отказе мужа публично отречься от веры, супруга Доминика поддержала его решение, осознавая не только свою горькую участь, но и участь детей.

Священник Владимир Талюш принял сан в 1920 г., когда враждебное отношение власти к религии было очевидным. До этого времени он был учителем, сражался на фронтах I Мировой войны. Священствовал в д. Залужье возле Бобруйска. Арестован в 1933 г. за то, что обратился к прихожанам за помощью в уплате церковного налога и приговорен к лагерным работам сроком на 10 лет, мученически погиб.

В преддверие тяжелых гонений на Церковь в 1920 г. стал священником Михаил Новицкий, выпускник историко­филологического факультета Петербургского Императорского университета, преподаватель гимназии. У отца Михаила было пятеро детей. Старших не принимали в школу из­за того, что отец служил священником. В 1933 г. храм в Узде, где священствовал о. Михаил закрыли, и он продолжал совершать богослужения в маленькой кладбищенской строжке. Накануне Пасхи 1935 г. на него напал какой­то негодяй и избил так сильно, что священник умер на третий день после Светлого Христова Воскресения. Сыновья о. Михаила погибли на фронтах в Финскую и Великую Отечественную войну. Один из них, Николай, в 1942 г. закрыл собой амбразуру немецкого дзота, за что посмертно удостоился звания героя Советского Союза.

Священномученик Владимир Хрищенович в молодые годы сподобился особого внимания от св. Иоанна Кронштадтского, приняв Причастие из рук известного пастыря. Он долгое время служил псаломщиком и был посвящен в иереи уже в самый разгар гонений в 1930 г. Окормлял приход в д. Языль Стародорожского района. В 1933 г. был расстрелян без суда и следствия. Так сознательно он выбрал свой крестный путь.

Особые тройки НКВД, выносившие приговоры в 30–е годы, не считались ни с возрастом священников (некоторым было уже за 70 лет), ни с их многодетными семьями. Например, у священномученика Владимира Пастернацкого, настоятеля Вознесенской церкви Копыля, было восемь детей. Имущество расстрелянных конфисковывалось, семьи высылались за Урал. Поводом к аресту могли служить слова, сказанные на проповеди, моральная поддержка крестьян, насильственно сгоняемых в колхозы, переписка с осужденными ранее священниками. Даже на краю собственноручно вырытой могилы священника вынуждали отречься от сана, закапывали живьем со всякими издевательствами…

Далеко не все персоналии страдальцев за веру изучены. Много пострадало и мирян, которые грудью своей заслоняли храмы от поругания, делились со священником теми остатками продуктов, которые смогли уберечь от советской продразверстки. В этой связи хочется выразить благодарность священнику Федору Кривоносу, клирику Минского Свято­-Духова собора, который уже много лет собирает материалы о белорусских новомучениках. Им подготовлены «Жития священномучеников Минской епархии» (Мн.,2002), написан также очерк о гонениях на Церковь до начала войны «У Бога мертвых нет» (Мн., 2007). В этих книгах содержится гораздо больше ценной информации, чем та, которую можно изложить в рамках короткой статьи.

Священное Писание учит нас: «Поминайте наставников ваших, которые проповедовали вам слово Божие, и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их» (Евр. 13,7). Память белорусских новомучеников 15 октября по церковному календарю (28 октября н.ст.).

«Воскресение», № 7 (108) , 2008 г.

 

 

46.      Белорусская митрополия и церковные расколы 20-х годов

 

Сложные условия, в которых оказалась Православная Церковь при советской власти, коснулись не только ее внешнего положения. Политика государственных органов была направлена на ослабление Церкви через ее внутреннее разложение. Официально объявив об отделении Церкви от государства, власть на деле самым бесцеремонным образом вмешивалась в церковную жизнь, провоцировала конфликты и расколы.

В ноябре 1920 г. патриарх Всероссийский свт. Тихон издал указ, который давал право епархиям, потерявшим связь с центром, устраивать свою жизнь на началах самоуправления. Внутри страны новая власть препятствовала установлению прежних церковных отношений так, что епископы не могли выехать в свои епархии или связаться со своим патриархом. Кроме этого существовала опасность для самого свт. Тихона. В мае 1922 г. в ходе проведения кампании по изъятию церковных ценностей патриарх был арестован по обвинению в том, что своим посланием он оказал сопротивление изъятию и спровоцировал кровопролитие. Его полномочия временно перешли к митрополиту Ярославскому Агафангелу. Однако власти воспрепятствовали последнему. Чтобы усилить беспорядки и произвести раскол в среде духовенства органы оказали поддержку группе священников, которые уже обратили на себя внимание шумными приветствиями советской власти и готовностью сотрудничать с ней в проведении церковных реформ. Эти священники – Введенский, Красницкий и Белков – вместе с заштатным епископом Антонином (Грановским) образовали Высшее церковное управление (ВЦУ). Для укрепления своего положения эта группа объявила о подготовке церковного собора. Скоро была опубликована программа церковных реформ одной из фракций, которая ратовала за обновление и именовала себя «Живой церковью». Вдохновителем этой группы был священник Александр Введенский. Программа предусматривала реформы преимущественно в сфере церковного строя и дисциплины: учреждение женатого епископата, разрешение второбрачия для духовенства, ограничение монашества вплоть до полного его упразднения, выборность духовенства, широкое участие мирян, переход на григорианский календарь (новый стиль) и проч. Весной 1923 г. в Москве состоялся Обновленческий собор, упразднивший патриаршество, осудивший свт. Тихона, узаконивший женатый епископат, некоторые отмены церковной дисциплины, и объявивший о союзе с советской властью. Уже в самом начале деятельности обновленческого ВЦУ внутри Церкви открылось сопротивление. В июне 1923 г. патриарх Тихон был освобожден из-под ареста. Скоро последовало патриаршее осуждение обновленцев. К удовольствию властей в Церкви образовался обновленческий раскол.

В советской Белоруссии «живоцерковники», как еще называли обновленцев, конечно, пользовались поддержкой государственной власти. Когда свт. Тихон еще находился под арестом, многие епископы оказались в сложной ситуации и не смогли открыто отказаться от сотрудничества с обновленческим ВЦУ. Минский епископ Мелхиседек (Паевский) был единственный находившийся на кафедре из белорусских архиереев, пострадавших во время кампании по изъятию церковных ценностей. После неофициальных переговоров с представителями духовенства Минской епархии Мелхиседек признал ВЦУ, однако, 23 июля 1922 г. была провозглашена автономия Минской епархии, а сам Мелхиседек принял титул митрополита Белорусского. Самоуправление давало возможность рассматривать обновленческие директивы на месте и сводить их на нет. В марте следующего года последовали три епископских хиротонии – кандидаты были из вдовых священников – епископ Слуцкий Николай (Шеметилло), епископ Мозырский Иоанн (Пашин), епископ Борисовский Феодосий (в монашестве Филарет) Раменский. Все они были сторонниками митрополита Мелхиседека и оказывали фактическое противодействие обновленчеству. Больший успех живоцерковники имели в других епархиях: Могилевской и Витебской. В Витебской епархии, например, почти все приходы Велижского и Высочанского благочиний (ок. 100) приняли обновленчество благодаря активности протоиерея Михаила Свидерского. В разное время на территории советской Белоруссии было открыто 12 обновленческих кафедр: в Минске, Могилеве, Полоцке, Витебске, Гомеле, Слуцке, Бобруйске, Велиже, Орше, Мозыре, Мстиславле и Чаусах.

После осуждения раскола свт. Тихоном положение живоцерковников осложнилось. Паства и без того мало шла к ним. Крестьянство враждебно приняло обновленцев из­за реформы календаря. В городах обновленцы захватывали храмы при помощи интриг. Зачастую власти по какому-либо поводу расторгали договор с православной общиной, чтобы передать храм раскольникам. Обновленческое духовенство не имело нравственной силы. Священники обычно были без духовного образования, возводились в церковные степени с отменой церковных канонов, часто ссорились, пьянствовали. Гомельский обновленческий священник­обновленец Николай Дудкин запомнился прихожанам своей матерщиной и тем, что совершал требы с папиросой в зубах, переходя из одной епархии в другую, он оставлял повсюду следы пьянства и распущенности. Встречались среди обновленческого духовенства и люди образованные, приобретавшие уважение, например, как Витебский архиепископ Александр (Щербаков). Он получил семинарское и медицинское образование, славился своим красноречием. Памятным был его диспут с местным атеистом Калиновским. В 1949 г. он принес покаяние и был принят в Церковь в сане протоиерея. Хлынувшие было в обновленчество священники, одни возвращались в патриаршую Церковь, другие терпели нищету, лишенные материальной опоры, т.к. прихожан практически не было. Многие бросали священство и шли на  светскую работу. Одна за другой закрывались обновленческие кафедры. Епископы становились обычными приходскими священниками. Обновленческий архиепископ Даниил (Громовенко), испытывая нужду в средствах, показал себя предприимчивым человеком: открыл производство свечей, ладана, других церковных принадлежностей. В 1935 г. его арестовали и приговорили к 5 годам лагерей. В тридцатые годы репрессии коснулись обновленческого духовенства так же, как и православного, храмы закрывались один за другим, следовали ссылки и расстрелы. К 1937 г. почти все приходы «живоцерковников» были закрыты властями. Последним весной 1938 г. был упразднен приход при церкви св. Александра Невского в Минске.

Время церковных расколов и внутренних неурядиц ознаменовалось в советской Белоруссии провозглашением 10 августа 1927 г. автокефалии Белорусской Церкви. Минский съезд духовенства, провозгласивший автокефалию, объявил, что это развитие автономии, бывшей при митрополите Мелхиседеке (в 1926 г. он был вынужден покинуть Минск). Возглавил автокефалию епископ Филарет (Раменский). Теперь в Белоруссии существовали три церковных течения: патриаршая Церковь, автокефальная и обновленческие общины. Однако недоразумение по поводу автокефалии постепенно изживалось. «Автокефалисты» признавались, что решились на этот шаг не ради самого отделения, а ввиду особых условий, как на защитную меру, поскольку были неясны перестановки и движения в Москве. В 1935 г. была достигнута договоренность между епископом Бобруйским Филаретом (Раменским) и архиепископом Могилевским Павлином (Крошечкиным) о принятии Белорусской автокефальной Церкви под омофор патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия.

 

«Воскресение», № 8 (109), 2008 г.

 

 

 

47.   Во Второй Речи Посполитой (часть I)

 

Согласно Рижскому договору 1921 г западная часть Белоруссии вошла в со­став Польши. На белорусских землях здесь были 3 епархии Православной Церкви: Виленская, Гродненская (Бе-лостокское воеводство) и Полесская (Полесское и Новогрудское воеводс­тва). Кроме того, в пределах Польши оказались и другие земли с православным населе­нием: две области Запад­ной Украины — Волынь и Холмщина. Конституция польского государства декларировала свободу вероисповедания своих граждан. Однако прави­тельство было озабочено лояльностью украинцев и белорусов, населявших приобретенные восточные области (т.н. «кресы»). Их православное вероиспо­ведание, с одной стороны, напоминало о российском правлении, а с другой — о русском национальном единстве. Политика правительства в отношении Православной Церкви была направлена на ее подчинение польским национальным интересам. Средства­ми этой политики были вмешательс­тво во внутрицерковные дела, гонения на неугодных священнослужителей, уничтожение храмов. Как в советской Белоруссии формальным прикрытием для гонений была «реакционность» и «контрреволюционность» Церкви, так в западной Белоруссии — освобождение от «российской неволи» и «русифика­ции». Ясно, что политика может тракто­вать такие понятия очень широко.

В первую очередь правительством был поставлен вопрос о независимос­ти восточных кресов Польши от Мос­ковского Патриархата. Власти решили вести переговоры по этому вопросу только с несколькими представителя­ми высшей иерархии. Очевидно, упо­рядочение отношений между польским правительством и Православной Церковью было поставлено в прямую зави­симость от положительного разреше­ния этой задачи. К переговорам были приглашены сначала только три право­славных иерарха: бежавший из совет­ской Белоруссии бывший архиепископ Минский Георгий (Ярошевский), назначенный теперь на Варшавскую ка­федру с титулом митрополита, епископ Волынский Дионисий (Валединский) и епископ Пинский и Новогрудский Пан­телеимон (Рожновский). Все три ие­рарха поначалу высказались в пользу законного разрешения вопроса о пре­доставлении автокефалии, т.е. цер­ковного самоуправления, от Московского патриар­ха свт. Тихона. В январе 1922 г. из Москвы был по­лучен проект Положения о Православной Церкви в Польше, который предла­гал широкую автономию и титул экзарха Варшав­скому митрополиту. Од­нако даже номинальная церковная зависимость от Москвы не устраивала польское правительство, и на этот проект не было дано официального ответа. Арест свт. Ти­хона в мае 1922 г послу­жил удобным поводом к скорейшему разрешению вопроса об автокефалии. Под давлением польской власти фактическим мень­шинством голосов епис­копский Собор в Почаеве в июне 1922 г. односторонне решил объявить автоке­фалию Польской Церкви и принял условия прави­тельства, предоставляв­шего большие полномочия светской власти по контро­лю над церковной жизнью. Два еписко­па, противившиеся самопровозглаше­нию автокефалии, не были допущены к участию в Соборе. Между четырьмя участниками голоса разделились по­ровну 2 на 2. Преимущество было от­дано стороне с голосом председателя Собора митр. Георгия. Противниками такого шага были епископы из бело­русских епархий: архиепископ Виленский Елевферий (Богоявленский), ар­хиепископ Пинский и Новогрудский Пантелеимон (Рожновский) и епископ Гродненский Владимир (Тихоницкий). Они не соглашались с вмешательством советской власти, предлагали обсуждение правового положения Православ­ной Церкви в Польше вынести на обсуж­дение собора с участием духовенства и мирян, а вопрос об автокефалии решать после нормализации высшего церковного управления в Москве. Все они были смещены со своих кафедр при участии полиции. На их места были поставлены удобные митр. Георгию и правительству кандидаты. Действия митр. Георгия вызывали неод­нократные протесты духо­венства. Печальным ито­гом его деятельности была насильственная смерть. Противник автокефалии архимандрит Смарагд (Латышенков) выстрелами из револьвера убил митропо­лита, за что был лишен сана и приговорен к тюремному заключению. В феврале 1923 г. митро­политом Вар­шавским был избран Дио­нисий (Валединский), уп­равлявший Церковью до конца Второй Речи Посполитой.

Решение об автокефа­лии необходимо было про­вести в жизнь. Пока оно выглядело как временное, поскольку патриарх Тихон был под арестом, а его власть узурпировало об­новленческое церковное управление, поддержива­емое советской властью. Возникла идея обратиться за благо­словением к Константинопольскому патриарху. Избрание митр. Дионисия было подтверждено патриархом Мелетием IV. После освобождения свт. Тихо­на епископы Польши информировали о своем решении Москву с просьбой подтвердить автокефалию. Из Москвы не было получено скорого ответа, зато Константинопольским патриархом Григорием VII в ноябре 1924 г. был со­ставлен акт об автокефалии Польской Церкви. В нем говорилось, что земли Киевской митрополии были включены в Московский патриархат якобы без соб­людения всех канонических процедур, и Константинопольский патриархат считает себя полномочным положи­тельно решать вопрос о польской авто­кефалии. Умер патриарх Московский свт. Тихон, сменился Константинополь­ский патриарх, и только 17 сентября 1925 г. в Варшаве состоялось торжес­твенное провозглашение автокефалии Польской Церкви.

Патриарший место­блюститель митр. Сергий (Страгородский) в Москве не признал акта польской автокефалии. В белорус­ских епархиях прозвучали одинокие протесты про­тив самочиния еписко­пата. В Гродно отказался признать автокефалию прот, Лука Голод, за что был запрещен в священнослужении. В Вильно православный сенатор Вячеслав Богданович сплотил целую общину противников автокефалии и был отлучен от Церкви митр. Дионисием, Понят­ны мотивы польского правительства в вопросе автокефалии. Понятно также, что православные епископы, оказывая властям услугу за услугой, надеялись на подтверждение своих иерархичес­ких преимуществ. Понятно также и то, что церковное управление в Москве находилось под давлением советской безбожной власти, и это, конечно, не располагало к канонической зависи­мости от Московского Патриархата. Со стороны противников самопровоз­глашения автокефалии указывали на уклонение от соборного, с участием представителей духовенства и мирян,обсуждения вопроса. Получалось, что автокефалия служила политическим интересам, более чем церковным. Эта мысль выражается словами из постановления гродненского Епархи­ального съезда 1922 г.: «Автокефалия дается только отдельным народам, но не государствам», В польской рес­публике православных граждан было меньшинство. Провозглашение цер­ковной независимости на деле обора­чивалось зависимостью от польского правительства.

(Продолжение следует)

 

 

«Воскресенеие», № 9 (110), 2008 г.

 

 

 

 

48.   Во Второй Речи Посполитой (часть II)

 

Один и тот же политический мотив обусловил активное участие польского правительства в провозглашении церковной автокефалии и служил оправданием разного рода вмешательств в церковную жизнь. Мотив этот назывался «размосковленьем». Символическим его выражением стало разрушение в 1927 г. величественного православного собора в Варшаве, якобы памятника «польской неволи». Подобные разрушения были произведены и в других городах этнической Польши. Возрождение Речи Посполитой питало также немалые надежды Римского католичества. Появилась хорошая возможность возвратить отнятые во время российского правления костелы и монастыри. Начался громкий процесс т.н. «ревиндикации».

Уже в период становления Польской республики в 1918­1920 гг. на белорусских и украинских землях, занятых польскими войсками, произошли сотни случаев захвата православных храмов. Некоторые из них были разграблены и разрушены, другие переделывались в костелы. Последняя участь постигла, например, известную каменную церковь оборонного типа в д. Маломожейково Гродненской области (т.н. «мурованку»). Из храма вынесли иконы, а иконостас выломали и выбросили. Поводом к изъятию послужило то, что церковь одно время была униатской, хотя основана была задолго до начала унии. Очевидно, на любую церковь, построенную в униатский период, могла теперь претендовать католическая власть. Соответствующие иски в судебные инстанции были поданы летом 1929 г. Так начался процесс пересмотра права собственности на храмы («ревиндикация»). В Виленской епархии таких исков было 71. В Гродненской епархии их количество было угрожающим: 159 исков при 174 существующих церквях. Такая же угроза была и в Полесской епархии: 248 исков при 320 храмах. Судебные запросы были поданы и в украинских епархиях. Под угрозой ревиндикации оказались Виленский женский монастырь, Жировицкий и Супрасльский мужские монастыри, Почаевская лавра. Для Православной Церкви в Польше ревиндикация означала потерю одной трети храмов. Этот процесс, по слову униатского митрополита Андрея Шептицкого, мог только повредить католической миссии, поскольку означал для православного народа новое насилие. Понимая сложность ситуации, государственная власть предлагала обеим сторонам совместно найти компромиссное решение. Однако как православная, так и католическая стороны апеллировали к государству. Процесс ревиндикации переходил из одной судебной инстанции в другую, пока в 1933 г. не поднялся до Высшего Суда в Варшаве. Наконец, православные правозащитники смогли сослаться на распоряжение комиссара Восточного фронта 1919 г., в котором передача православных святынь католикам разрешалась только по указанию светской власти. Это определение не было никем отменено. На таком основании Высший Суд отклонил иски католического духовенства: оно не имело права начинать процесс о собственности на православный храм в судебном порядке. Эта победа на правовом поле, однако, не предотвратила захватов. Местная администрация поддерживала католичество. В Западной Белоруссии за время польского правления общее количество церквей сократилось почти наполовину в сравнении с  довоенным периодом (до 1914 г.). Были закрыты православные храмы при учебных заведениях, госпиталях и тюрьмах. В 1919 г. был издан указ об изъятии из церковного ведомства недвижимого имущества. Все земли, имеющиеся сверх определенной нормы (33 десятины), перешли в собственность  государства.

Опасность ревиндикации побудила высшую церковную власть поискать широкой социальной опоры и обратиться к соборному голосу. Было решено созвать Поместный Собор. Его подготовку должно было осуществить Предсоборное Совещание. Однако и здесь не обошлось без вмешательства светской власти. Польское правительство дало почувствовать, что подобные шаги не будут бесконтрольными не только в отношении времени и места, но даже в процессе выдвижения делегатов. Наконец, в Варшаве 29 июня 1930 г. пышными приветствиями церковных и государственных чинов открылось Предсоборное Совещание. Во время работы делегатов был поднят животрепещущий вопрос о захватах православных храмов, образованы 6 комиссий для подготовки Поместного Собора, его канонической и литургической деятельности. На совещаниях чувствовалась острота ситуации, раздавались призывы к возрождению соборного начала. Однако конечная цель не была достигнута: Поместный Всепольский Собор так и не состоялся. Только через пять лет была созвана вторая сессия Предсоборного Совещания, на которой делегаты с болью говорили о произвольной украинизации богослужения в украинских епархиях, о неопределенности имущественного положения церквей и незащищенности духовенства. Фактически предсоборные комиссии не подготовили никаких предложений, а работу по составлению статута, определяющего правовое положение Православной Церкви в Польше, осуществляла смешанная комиссия из высшей иерархии и государственных чинов. В соборном голосе Церкви как будто уже не ощущалось нужды.

Национализм разных видов давал о себе знать и в религиозной сфере. В ходе безобразной демонстрации в Почаеве 1933 г. группа националистов с лозунгами сопровождала крестный ход, возглавляемый митрополитом Дионисием, требуя назначения на Волынскую епархию епископа­украинца и богослужения на украинском языке. В результате митр. Дионисий вынужден был отказаться от Волынской епархии. В Западной Белоруссии сказывался польский национализм. Преподавание учебных дисциплин в бывшей Виленской семинарии, преобразованной в гимназию, производилось на польском языке. Подобная ситуация сложилась и на богословском факультете Варшавского университета. Выпускники этих учебных заведений напитывались польским духом, проповедовали и говорили по­польски. В воинских частях богослужения совершались только на польском языке. Сам митрополит Варшавский Дионисий в 1936 в день польской независимости пожертвовал церковным языком ради пущей «торжественности». Звучали мнения о том, что в Польской Церкви должны быть епископы­поляки, и в этом отношении иерархия пошла навстречу требованиям. В 1938 г. в Почаеве были рукоположены во епископы Матфий (Семашко) и Тимофей (Шреттер). Сторонником полонизации показал себя и Гродненский епископ Савва (Советов). Для широкого распространения националистических идей на церковной почве в Вильно, Гродно, Волковыске, Новогрудке и Слониме были образованы общества «православных поляков».

Услужливое отношение высшей иерархии к государственной власти подрывало ее значение для простого верующего народа. Так, в 1924 г. по предложению чиновников из министерства исповеданий польский синод принял постановление о переходе на григорианский календарь. Однако, несмотря на ревностное противодействие полиции, прихожане продолжали собираться на церковные торжества по юлианскому календарю. Епископский синод вынужден был своим новым определением разрешить соблюдение старого календаря там, где верующие этого потребуют. Если учесть еще, что Рим объявил Польшу своей «миссионерской территорией», что стал набирать силу т.н. «восточный обряд» (неоуния), то будет понятно, насколько непростыми были условия для церковной жизни во Второй Речи Посполитой. В 1939 г. сюда пришла Вторая Мировая война, и независимая Польша перестала существовать.

 

«Воскресение», № 10 (111), 2008 г.

 

49.   Белорусская митрополия в годы Великой отечественной войны

 

В сентябре 1939 г. советские войска заняли Западную Белоруссию. Ее территория была включена в состав БССР. В то время как в Восточной Белоруссии была разрушена церковная жизнь, в западной части страны существовали 3 епархии (Виленская, Гродненская и Пинская), около 800 храмов и 5 монастырей. Перед приходом советской власти оставил Гродно активный полонизатор еп. Савва (Советов). На освободившуюся кафедру вступил известный противник самопровозглашенной польской автокефалии еп. Пантелеимон (Рожновский), проживавший до этого на покое в Жировицком монастыре. Имя польского предстоятеля митр. Дионисия перестало возноситься за богослужением, вместо него стало звучать имя местоблюстителя Московского Патриаршего престола митр. Сергия. Вильно и Виленская епархия отошли к Литовской республике. Две других белорусских епархии (Гродненская и Пинская) вошли в состав Экзархата Западных Украины и Белоруссии.

Советская власть объявила церковное имущество собственностью государства, запретила преподавание Закона Божия, начала проводить антирелигиозную кампанию. Репрессиям были подвергнуты некоторые священнослужители и православные учителя. Однако взять открытый курс на уничтожение Церкви в приобретенных областях новая власть не решилась.

Нападение Германии на СССР существенно повлияло на церковную жизнь в Белоруссии. Ее территория уже в августе 1941 г. была полностью оккупирована. Период оккупации продолжался до июля 1944 г. Как известно, фашистская идеология низко ставила славянские народы в расовом отношении. Однако в период военных действий немецкая власть старалась представить себя только в качестве освободительницы от коммунистического режима. В отношении религии отменялись прежние запреты. В Восточной Белоруссии стали открываться храмы, народ возвращался к попранным святыням, многие принимали крещение. Стала резко сказываться нехватка священнослужителей. С подозрением относясь к польскому влиянию, немецкая власть оказывала поддержку белорусским националистам, которые состояли у нее на службе. Так получил одобрение проект создания Белорусской Автокефальной Церкви.

В октябре 1941 г. на имя старейшего белорусского иерарха архиеп. Пантелеимона было подано письмо из немецкого Генерального комиссариата об учреждении независимой от Московского патриархата Национальной Церкви. Среди условий значились: составление устава, проповедь и делопроизводство на белорусском языке, богослужение на церковнославянском, назначение священнослужителей с ведома немецкой власти. Этот проект был принят архиеп. Пантелеимоном и его помощником еп. Венедиктом. Пантелеимон принял титул митрополита Минского и всея Беларуси. Было также решено увеличить количество епархий и открыть духовные семинарии для подготовки священников. Белорусы, оставшиеся в пределах Польши, создали церковный совет, который рекомендовал для посвящения на белорусские кафедры архимандритов Феофана (Протасевича), Филофея (Нерко) и Афанасия (Мартоса). Эти кандидатуры были приняты, и произошло посвящение. В марте 1942 г. в Минске состоялся епископский собор, который утвердил устав Белорусской Церкви, титул митрополита и определил пределы 6 белорусских епархий: Витебской, Гродненской, Минской, Могилевской, Новогрудской и Смоленской. В 1943 г. в соответствии с прошением духовенства из г. Гомеля была учреждена Гомельская епархия. На епископском соборе вопрос о белорусской автокефалии был отсрочен, что не устраивало белорусских политических деятелей и оккупационные власти. Главным противником самопровозглашения автокефалии был митр. Пантелеимон. Белорусские коллаборационисты смотрели на него с неприязнью. Митрополит, например, никогда не проповедовал по-белорусски, мотивируя это тем, что население городов разговаривает преимущественно на русском языке. Распоряжением комиссариата в мае 1942 г. он был уволен на покой, а затем вывезен в Ляденский монастырь. Его заместителем стал архиеп. Могилевский Филофей (Нерко). На него и на других епископов было оказано давление для положительного решения вопроса об автокефалии. Необходим был церковный собор. Он открылся 30 августа 1942 г. в Минске. В нем приняли участие делегаты духовенства и мирян только Минской и Новогрудской епархии, всего 107 человек. А также три архиерея: архиеп. Могилевский Филофей, еп. Витебский и Полоцкий Афанасий и еп. Смоленский Стефан. Собор принял решение официально провозгласить автокефалию после признания ее другими Православными Церквями и утвердил церковный статут. Соответствующие письма были подготовлены, но подписаны только после возвращения на кафедру митр. Пантелеимона в апреле 1943 г. Переданные в Генеральный секретариат, они так и не были отправлены. Среди духовенства автокефалия не получила однозначной оценки. Многие продолжали поминать за богослужением имя предстоятеля Русской Церкви патриарха Сергия (с 1943 г.). Под нажимом властей в мае 1944 г. белорусские иерархи подписали отказ от признания полномочий новоизбранного Московского Патриарха и вскоре покинули пределы Белоруссии, т.к. приближались советские войска. Все они вошли в состав Русской Зарубежной Церкви.

Не смотря на все обстоятельства военного времени и политические интриги вокруг иерархии, церковная жизнь в период оккупации восстанавливалась. В Восточной Белоруссии открылись более 200 храмов. Власти не разрешили открыть духовные семинарии, но в Минске, Гродно, Новогрудке, Гомеле, Витебске, Смоленске и Жировицах действовали пастырские курсы. Очевидец тех лет архиеп. Афанасий (Мартос) называет это возрождение «вторым крещением Руси». Спустя годы атеистической пропаганды по радио можно было услышать воскресное богослужение. Во многих храмах производились благотворительные сборы. Одна десятая часть церковных доходов обязательно шла на помощь бедным и сиротам. Церковная миссия проходила среди разрушенных войной зданий и во время бомбежек. Особенно известны своими миссионерскими трудами свщмч. Серфим (Шахмуть) и его сподвижник свящ. Григорий Кударенко, открывшие в Восточной Белоруссии 74 храма.

Конечно, война знала примеры героизма и малодушия, верности и предательства. В сельской местности духовенство зачастую помогало партизанам, укрывая их, снабжая питанием и лекарствами. По подозрению в доносительстве со священниками жестоко расправлялись равно как немцы, так и партизаны. Во время карательных экспедиций солдаты могли сжигать жителей, запирая их при этом в храме. В Западной Белоруссии были случаи убийства православных священников и мирян польскими партизанами. Боль и горечь страдающего народа выражалась в сооружении больших деревянных крестов по обету в течение одной ночи. Эти кресты устанавливались при входе в селение с молитвой Богу о сохранении от жестокости военного лихолетья.

 

«Воскресение», № 12 (113), 2008 г.

 

 

 

 

50.   Послевоенная «оттепель»

 

Воодушевление, которое испытал народ во время Великой Отечественной войны, не могло не отразиться в религиозном подъеме. Вчерашние офицеры шли в духовные семинарии, чтобы свое служение Родине завершить служением Богу и людям.

Освобождение Белоруссии советскими войсками в 1944 г. вернуло страну в сферу непосредственного влияния Московского Патриарха Сергия. На кафедры уехавших в Западную Европу епископов белорусского Синода были поставлены другие архиереи. По началу существовали 4 епархии: Минская, Брестская, Гродненская и Пинская. Но в 1952 г. по требованию властей все епархии кроме Минской были упразднены. Большинство священнослужителей с приходом советской армии остались в своих приходах. Карательные органы не преминули сослать некоторых из них по обвинению в сотрудничестве с немецкими оккупантами. Это мнимое сотрудничество выражалось, конечно, в усилиях по возрождению церковной жизни. Так были арестованы известные православные миссионеры архим. Серафим (Шахмуть) и священник Григорий Кударенко (в монашестве Игнатий).

В 1945 г. на территории БССР действовало 1044 церкви и 3 монастыря (мужской в Жировицах и два женских – в Полоцке и Гродно). Восстановление церковной жизни, начавшееся во время немецкой оккупации, особенно тяжело происходило в восточной части страны. По причине сильных довоенных гонений тут удалось открыть небольшое количество приходов, не хватало священников, богослужебных принадлежностей. Духовенство из западных областей, где религиозные традиции не знали перерыва, в значительной степени активизировало здесь приходскую жизнь. К церковному служению возвращались священники и псаломщики, перешедшие в годы гонений на светскую работу. Даже Минский архиепископ Василий (Ратмиров), одно время принявший обновленчество, перед войной отрекся от сана и работал бухгалтером. Как скоро этот факт биографии архиерея стал широко известен, его уволили на покой и запретили в священнослужении. Однако с его именем связано и одно светлое событие. В 1945 г. власти позволили ему открыть при Жировицком монастыре пастырские курсы, на базе которых в 1947 г. была учреждена духовная семинария. В Гродно и Пинске также действовали в первые послевоенные годы богословские курсы для священников и псаломщиков. В 1945­1953 гг. были рукоположены 255 студентов семинарии и слушателей курсов. С 1947 по 1959 г. на единственной оставшейся в Белоруссии Минской кафедре был митр. Питирим (Свиридов). Его помощниками были первый ректор Жировицкой семинарии, а затем викарий Бобруйский епископ Митрофан (Гутовский), также ректор и будущий Минский архиепископ Антоний (Мельников). Перу последнего принадлежит монография по истории Жировицкого монастыря (еще не изданная).

Послевоенное десятилетие – это время относительной нормализации отношений между советским правительством и Православной Церковью. Встреча со Сталиным в 1943 г. Патриаршего Местоблюстителя митр. Сергия и избрание последнего Патриархом положило начало восстановлению духовных школ, восстановлению епархий, ограниченному изданию необходимой церковной литературы. В 1945 г. проходит еще один церковный собор и избрание нового Патриарха — Алексия I. Нормализуются отношения с другими Православными Церквями. В 1953 г. после смерти Сталина возвращаются из лагерей многие священнослужители. Количество действующих храмов достигает самой большой цифры за период гонений — ок. 14,5 тыс. Однако при всем этом нет оснований считать, что политика советского правительства в отношении Церкви изменилась в своей сущности. Включение в орбиту внешней политики стран «восточного блока», незнакомых с практикой тотального религиозного преследования, не могло не содействовать смягчению отношения к Церкви в СССР. Кроме того, власть имела некоторую выгоду в использовании Церкви в международной политике, например, в широком общественном движении за мир. Но при этом правительство не собиралось идти на значительные уступки. Одни храмы открывались, другие – закрывались, одних священников освобождали, других – арестовывали. Неприкрытой грубости и насилия действительно стало меньше. Для контроля над соблюдением советского законодательства о культах был образован Совет по делам РПЦ. От уполномоченных зависела не только регистрация церковных общин и решение об открытии храма, но регистрация священнослужителей. Это давало возможность властям контролировать неугодных епископов и священников, переводить их с места на место, что особенно будет использоваться в 60­е и 70­е годы.

Притеснения давали о себе знать и в Белоруссии. Уменьшилось количество храмов. В 1953 г. действующих было 957. Проводились также аресты. В 1950 г. был осужден архиепископ Пинский Даниил (Юзьвюк), после отступления немцев оказавшийся в эмиграции, но добровольно возвратившийся в свою страну и назначенный в Пинск. Власти пытались ограничить не только деятельность священнослужителей, но и сдерживать обращение к Церкви молодежи. Особенное внимание уделялось членам партии и комсомола. За участие в религиозных обрядах им грозило исключение. Впрочем это не всех останавливало. Например, в 1948 г. в Минске крестилась дочь министра сельского хозяйства БССР Крупеня.

 

«Воскресение», № 6 (119), 2009 г.

 

 

51.   Собор Белорусских святых. Празднику 25 лет.

 

3 апреля 1984 г. по благословению Святейшего Патриарха Пимена был установлен праздник – Собор Белорусских святых. Он совершается ежегодно в третий воскресный день после Пятидесятницы. В текущем году исполнилось 25 лет этому празднику. Событие приглашает нас изнутри посмотреть на историю Православия в нашей стране, ведь идеал святой жизни — это образец внутреннего духовного совершенства. Кроме этого непреходящего значения в жизни святых находит свое отражение конкретная эпоха, и в их жизни — ответ на вызовы своего времени.

Христианская вера широко распространялась на белорусских землях начиная с X в., однако, к сожалению, мы очень мало знаем о наших первых проповедниках. Принятие христианской веры совершалось по доверию к князьям и старейшинам народа. Христианская вера открывалась нашим предкам сначала своей эстетической стороной, затем нравственной — любовью к ближнему, заботой о больных и немощных. Первые белорусские святые были не миссионеры­-апостолы в принятом смысле, а просветители, учителя. Это подвижники XII в. прп. Евфросиния Полоцкая и свт. Кирилл Туровский. Вместе с тем в их жизни, направленной на пользу ближнего, уже заметно сознание третьей, высшей формы христианской жизни — аскетической. Не случайно другие белорусские святые того времени — святители Мина и Дионисий Полоцкие, Лаврентий Туровский, о пастырской деятельности которых известно совсем мало, — прославились в числе подвижников духовного центра Древней Руси – Киево­-Печерской обители.

Святые мученики Антоний, Иоанн и Евстафий Виленские являют пример непростых взаимоотношений христианской веры и литовского язычества. Стесненные крестоносцами с запада и севера литовские племена ожесточенно сопротивляются «апостольскому» натиску. Нападениям рыцарей подвергались и русские города. Блгв. князь Псковский Довмонт­-Тимофей, родом литовец, запомнился современникам как талантливый полководец и защитник.

Литовские племена последними в Европе принимают христианскую веру в 1386 г. Однако это событие положило начало напряженным отношениям между православными и католиками в Великом княжестве Литовском. Несмотря на обширность земель с православным населением, политический перевес в государстве получили католики во главе с князем­католиком. Политические интересы разделяли Русь Московскую и Русь Литовскую, следствием чего стало разделение Русской Церкви. Так появилась Литовско­Новогрудская митрополия. Это разделение далеко не сразу стало совершившимся фактом. Свт. Киприан, получивший посвящение как митрополит Киевский, начинал свое служение в княжестве литовском, а затем был принят и в Москве и таким образом объединил на некоторое время обе части Русской Церкви.

В последние годы независимости Великого княжества Литовского православные получили подтверждение своих гражданских прав, было основано много новых монастырей и, вероятно, бытовали надежды на вольную жизнь в новом государственном союзе с Польским королевством. Как образец тихого семейного благочестия для этого периода можно назвать имена св. Иулиании Ольшанской и св. Софии Слуцкой. Но образовалась Речь Посполитая, и православным пришлось скоро горько разочароваться в законах этой страны. Явилась уния с Римской церковью, и никто не мог защитить права не принявшего унии православного народа. Погиб в заточении экзарх Константинопольского патриарха диакон Никифор, провозгласивший осуждение униатской затеи. Одним из вдохновителей западно­русского народа против унии был св. Афанасий Брестский, обратившийся за помощью к единоверному московскому царю. Велико было отступление от Православия, но велико также было и число страдальцев за веру, кончина которых болью легла в памяти народной.

На восстановление Православия на белорусской земле отдал всю свою жизнь свт. Георгий Могилевский. Свидетель разделов Речи Посполитой, он первую половину своего пастырского служения провел в тяжелой борьбе, не раз рискуя своей жизнью. Остается только пожалеть, что до сих пор остаются неизданными большинство сочинений этого святителя. Период российского правления ознаменовался восстановлением многих храмов и обителей, конечно, главным событием, положившим начало духовному единству расколотого белорусского народа, стало упразднение унии в 1839 г. Пастыри, возглавившие воссоединение униатов, митр. Иосиф Семашко, архиеп. Василий Лужинский и архиеп. Антоний Зубко, достойны нашей благодарной молитвенной памяти.

Накануне октябрьского переворота и ломки имперской государственной системы на Гомельщине прославился праведностью жизни священник Иоанн Кормянский. Новая государственная и партийная система не предусматривала бытия Церкви, начались гонения. Жертвами стали многие священнослужители и миряне. Некоторые из них уже прославлены в лике святых, как, например — прпмч. Серафим Жировицкий, ревностно служивший проповеди Православия в годы Великой Отечественной войны. Материалы для прославления иных мучеников и исповедников еще собираются. Важной вехой в этом отношении стала канонизация 23 новомученников Минской епархии. Образцом терпения и молитвенной заботы явилась в годы безбожия блаженная Валентина Минская.

«Поминайте наставников ваших, которые проповедовали вам слово Божие– наставляет нас св. апостол, – и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их» (Евр. 13, 7). Главное наследие, которое приобрели мы от святых предков наших, – это Православие. Быть верным ему до конца своих дней – это их завет.

 

«Воскресение», № 7 (120), 2009 г.

 

 

52.   «Первая безбожная республика»

 

Время т.н. «хрущевской оттепели» принесло волну новых открытых нападок на Церковь и религию в СССР. Если И. Сталин в послевоенные годы следовал принципу «борьба исподволь, без официальных заявлений», то Н. Хрущев делал программные заявления о скором построении «светлого будущего», в котором таким «реакционным» организациям как Церковь не могло быть места. Оживление идеологической работы, целый ряд публикаций с жалобами на укрепление позиций Церкви в обществе в официальной правительственной прессе, с одной стороны, рост обращений со стороны верующих о регистрации новых приходов, о возвращении незаконно отобранных храмов и святынь, с другой стороны, дали повод правительству ужесточить свою политику в отношении Церкви.

Наступление началось вполне традиционно с экономических санкций. В 1958 г. вышли постановления Совета Министров «о монастырях» и «о налоговом обложении» епархиальных и монастырских доходов. Монастырям значительно уменьшали земельные наделы, было объявлено об их сокращении, налоги повышались, устанавливалась фиксированная цена на продажу воска церковным мастерским, а также запрещалось продавать готовые свечи выше стоимости сырья. Таким образом, был нанесен тяжелый удар по церковным доходам. Усилилась шумная идеологическая кампания. Верующие представлялись в карикатурном виде, ложь и ругань в адрес Церкви полилась в печати. Главным методом борьбы с Церковью стали теперь не аресты и физическая расправа, а административное давление и запугивание. Священника снимали с регистрации по любому удобному поводу, затем при участии милиции и рьяных активистов из комсомола храм закрывался. Были запрещены благотворительная деятельность, паломничества, церковные библиотеки. Церковные требы подлежали обязательной регистрации с указанием паспортных данных. Это давало возможность властям установить слежку за верующими, проводить чистки на собраниях, понижать в должности, увольнять, исключать из института и т.д. Не допускалось приходить на службы с детьми, родителей запугивали лишением родительских прав, оказывалось давление на священников вплоть до того, что последние должны были сами не допускать детей к храму, останавливать службу. Желающим учиться в духовных семинариях препятствовали подавать документы, вызывали на беседы к местным партийным и комсомольским работникам, забирали на военные сборы и т.д. Налоги, которые платили священники по меньшей мере в 7 раз превышали налоги обыкновенного советского служащего. Однако власти старались разрушать Церковь также руками ее иерархов. В 1961 г. под давлением властей Архиерейский Собор издал новое положение о приходском управлении. Теперь хозяйственная и финансовая деятельность полностью переходила к т.н. «двадцаткам», священник-­настоятель превращался в простого наемника. Среди членов «двадцатки» власти старались иметь своего человека, который бы подрывал приходскую жизнь изнутри. На епископов оказывалось давление, чтобы они переводили священников с места на место, сами объявляли о закрытии храмов и монастырей.

Все эти меры тяжело сказались на положении Русской Церкви. Из 56 монастырей в 1958 г. к 1963 г. действующими остались только 16, общее число приходов с 13,5 тыс. сократилось к 1965 г. до 7,5 тыс. Из 8 духовных семинарий остались только 3 (в Троице­Сергиевой Лавре, Ленинграде и Одессе).

В Белоруссии новая волна борьбы с Церковью была встречена местными властями с энтузиазмом. В 1960 г. были закрыты женские монастыри в Полоцке и Гродно. Их насельницы переехали в Жировицы. Для поступающих в местную духовную семинарию были созданы такие условия, что с 1961 г. она не набрала ни одного абитуриента и была вынуждена закрыться в 1963 г. Под окнами Дома правительства в Минске действовала маленькая деревянная церквушка в честь Казанской иконы Божией Матери. Чиновники давно порывались закрыть и уничтожить мозоливший глаза храм. Это удалось сделать в 1961 г. с согласия митр. Минского Антония (Кротевича), который был на кафедре всего 4 месяца и не запомнился ничем хорошим. В городе остались действовать только два храма: Свято­Духов собор и кладбищенская церковь св. Александра Невского, которую сумел отстоять эрудированный настоятель прот. Виктор Бекаревич. Шумные разрушения церквей при помощи динамита продолжились и в это время. Таким позорным деянием стало уничтожение древнего архитектурного памятника – Благовещенской церкви (XII в.) в Витебске. Против этого акта протестовали даже ученые из института истории АН СССР. Голосу науки витебский горисполком не внял, наоборот все «подрывники» получили денежные премии. В Лёзно была взорвана Свято­-Вознесенская церковь, затем ее остатки разрушали экскаваторами. Кости и погребальные памятники похороненных при церкви священников вывезли на свалку. На месте церкви построили увеселительный парк, а затем кинотеатр. От ревности гонителей особенно пострадала восточная Белоруссия, где в послевоенные годы церковная жизнь итак была едва-­едва налажена. В 1958 –
1964 гг. в БССР было закрыто ок. 500 храмов. Из оставшихся 420 церквей приходились на западные районы Белоруссии. Об амбициозных стараниях местных властей в антирелигиозной борьбе свидетельствует обращение 1961 г. в союзные органы с предложением объявить БССР первой безбожной республикой.

В 1964 г. Н. Хрущев был снят со своего поста, активная фаза гонений прекратилась. Однако до самого времени перестройки Церковь не могла оправиться от понесенных потерь. Практика административного давления продолжалась, уполномоченные Совета по делам РПЦ продолжали жестко контролировать назначения и перемещения священнослужителей. Атеистическая пропаганда заняла прочное место в высших учебных заведениях. В Белоруссии «История атеизма» была введена в учебный курс еще в 1957 г. Мы знаем, что Церковь вытерпела давление советской системы, пришла пора строить и восстанавливать храмы. Однако восстановить утраченные духовные традиции гораздо труднее. Атеистические убеждения, наследие советских времен, оказались не так крепки, как худшие их последствия – равнодушие и скептицизм.

 

«Воскресение», № 8 (121), 2009 г.

 

 

53.   Белорусский Экзархат

 

Конец советского периода истории наступил с распадом СССР, провозглашением независимости бывших союзных республик, т.н. «парадом суверенитетов». Накануне в Русской Православной Церкви отмечался юбилей 1000-­летия Крещения Руси. Процесс возрождения, который начался в Церкви с 1988 г., иногда называют «Вторым Крещением Руси». Действительно, по инициативе верующих государство стало передавать храмы один за другим, многие люди принимали крещение, начали действовать воскресные школы для детей. Стремительно растет количество епархий. В октябре 1989 г. в Москве прошел Архиерейский Собор, в ряду его определений есть учреждение Белорусского Экзархата. Возглавил его Митрополит Филарет, Патриарший Экзарх всея Беларуси.

«Экзархат» – это церковный округ, образованный по национально­региональному принципу, возглавляемый экзархом (греч. «начальствующий») и наделенный правами самоуправления. Белорусский Экзархат получил второе официальное название «Белорусская Православная Церковь». В 1989 г. на территории БССР было 477 приходов и только одна Минско­Белорусская епархия, возглавляемая митрополитом. С учреждением Экзархата были образованы 5 епархий: Минская, Полоцкая, Могилевская, Гомельская и Брестская. Их епископы составили Синод Экзархата. Со временем число епархий возросло до 11, и новые архиереи вошли в состав Синода. Собрание этого епископского собора происходит 4 раза в год, на нем принимаются решения об открытии новых кафедр, монастырей, духовных учебных заведений, рассматриваются другие пастырские, административные и дисциплинарные вопросы. Принятые решения должны получить подтверждение Священного Синода в Москве. Экзарх также назначается Московским патриархом, однако Синод Белорусской Церкви может предложить своего кандидата.

С 90­х годов начинается стремительный численный рост приходов и храмов. Немного уцелело православных церквей после советского периода, большинство строится заново. В 1989 г. возобновилась деятельность Минской Духовной Семинарии в Жировицах. В 1993 г. там же открыта Духовная Академия. В Минске учреждены богословский институт, курсы катехизаторов, школа звонарей. В епархиях открыты духовные училища для подготовки регентов, псаломщиков, иконописцев. Во многих приходах организуются воскресные занятия с детьми и родителями. При храмах образуются братства и сестричества, которые ведут благотворительную и просветительскую деятельность. Можно сказать, что никогда в истории Православия на Беларуси за короткие сроки число храмов и количество обращений ко Христу и Его Церкви не росло столь стремительно.

К концу 90­-х темпы роста несколько замедлились, ближайшая потребность в церквях была удовлетворена. Если в 1988 г. на территории Беларуси было 369 действующих храмов, то в 1998 г. их число достигло 950, что демонстрирует почти двукратное увеличение. В 2009 г. количество приходов во всех епархиях составляет 1277 (в сравнении с 1998 г. увеличилось менее чем на одну треть). Конечно, материальное обеспечение каждого храма – это обязанность прихожан, что прописано в Уставе Русской Церкви. Большее количество приходов требует большего количества материальных усилий, и здесь возможности не безграничны. Новые храмы по-прежнему нужны, но от общего числа крещенных в Церкви людей едва сотая, если не тысячная часть ведет христианский образ жизни. Все более насущной становится миссионерская задача.

Теоретически каждый священнослужитель должен быть готов к выступлению перед самой широкой и не обязательно церковной аудиторией, но в действительности не всякий способен к этому. Специальный миссионерский отдел для работы с общественностью не может подменить собой деятельность каждого призванного к проповеди священника и подготовленного мирянина. Не хватает и элементарных пособий. Зачастую людям самим приходится разбираться в духовной публицистике и литературе, в которой встречаются спорные мнения. Часто книги не дают готовых ответов на вопросы людей, достаточно хорошо ориентированных в вопросах библеистики и церковной истории. В насущном деле миссии и катехизации полезно учесть опыт прошлого. В связи с этим полезным представляется изучение деятельности митр. Иосифа Семашко и его сотрудников, а равно и просветительской деятельности духовенства вт. пол. XIX в.

Хочется отметить важность церковных периодических изданий, которые имеются практически в каждой епархии. Наполнение их страниц своевременной и полезной в миссионерском отношении информацией оказало бы большую пользу проповеди, приблизило бы ее к местным условиям. Люди всех возрастов — и дети, и молодежь, и взрослые, и старики — нуждаются в пастырском слове. «Нивы» (вспомним евангельское сравнение) на Белой Руси давно побелели.

 

«Воскресение», № 12 (125), 2009 г.

 

 

 

 


Назад к списку