Кирилло-мефодиевские традиции на богословском факультете Виленского университета (1803-1832гг.)

Священник Алексий Хотеев

«Неуважение к греческому обряду

породило пренебрежение к языку славянскому

и совершенное о нем нерадение…»

«Отчаиваться нам тут еще нечего.

Грамота теперь доступна, а время,

если оно и ушло от наших бедных предков,

так не от нас».

Проф. Виленского университета

прот. Михаил Бобровский(1785-1848)1

 

    Изобретение азбуки, перевод Священного Писания и греческого богослужения на славянский язык, предпринятые святыми братьями Кириллом и Мефодием, открыли нашим предкам совершеннейшие средства для просвещения ума и сердца. Стройные и выразительные формы православного богослужения, именуемые «восточным обрядом», стали для славян неотъемлемым и родным достоянием. Вот почему западные миссионеры не могли перевести их в католичество ничем кроме унии с правом сохранения привычных форм славянского обряда. Известная нам Брестская уния 1596 г. была заключена именно с таким условием. Однако впоследствии, славянский язык и богослужение в унии стали пренебрегаться, особенно, после Замойского собора 1720 г. Незнание своей восточной традиции стало обыкновенной чертой униатского духовенства. Чтобы поднять уровень его образования был учрежден богословский факультет при Виленском университете в 1803 г. Изучение славянского обряда униатскими клириками в стенах этого учебного заведения имело важные последствия для самой унии. По отзыву Виленского католического епископа Клонгевича (одно время он был преподавателем богословия в университете), воспитание униатских священников в литовской семинарии послужило главной причиной отпадения униатов от Римской церкви2.

    В связи с этим рассмотрению подлежит то, что связано с возбуждением интереса к славянской традиции в Виленском университете, ведь наследие святых Мефодия и Кирилла – это традиция просветительская.

    Материалами для изучения истории богословского факультета при Виленском университете являются: во-первых, Устав Виленского императорского университета от 18 мая 1803 г. и Указ об образовании семинарии от 18 июля 1803 г.3, во-вторых, периодические журналы «Dziennik Wilenski» и «Dzieje Dobrochynnosci» (с 1815 г.), в которых публиковались университетские программы, актовые речи и доклады, в третьих, переписка профессоров и воспоминания выпускников литовской семинарии. Из последних наибольший интерес представляют статьи прот. Плакиды Янковского в «Литовских епархиальных ведомостях»4, а также «воспоминания» униатских иерархов-воссоединителей митр. Иосифа Семашко, архиеп. Василия Лужинского и архиеп. Антония Зубко. Самым ценным научным исследованием по данной теме являются статьи проф. Платона Жуковича «Об основании и устройстве главной духовной семинарии при Виленском университете (1803-1832 гг.)» и «О профессорах богословского факультета Виленского университета» в «Христианском чтении» за 1887 (Ч.I) и 1888 (Ч.I) гг. Есть сочинение польского автора: Worotynski W. «Seminarjum glowne w Wilnie», 1938 r. Много полезных сведений о характере эпохи и биографии видных деятелей находится в трудах П.О. Бобровского об Униатской церкви5. Из более близких по времени работ о Виленском университете можно упомянуть следующие: Забулис Г. «Вильнюсский университет в истории Литвы», Вильнюс, 1979. Дорошевич Э. «Философия Белоруссии эпохи просвещения». Мн.,1972. Однако названные авторы совсем не уделяют внимания истории литовской семинарии.

    Не лишним будет сказать сначала несколько слов о начальном образовании, которое получали униатские клирики перед своим поступлением на богословский факультет. Также, каково было их знание славянской традиции, и какие трудности стояли на пути просвещения белого униатского духовенства.

    Состояние Униатской церкви в кон. XVIII – нач. XIX в. было весьма плачевным. Материальное положение приходских священников как и их паствы было скудным до нищеты. Право т.н. «ктиторства» поставляло сельское духовенство в прямую зависимость от помещиков. В административном отношении униаты были подчинены римско-католической коллегии, и практически не имели в ней ни одного своего представителя (до 1805 г.)6. В богослужении закрепились отступления от восточного чина. Хотя требы (крещения, отпевания, молебны) в большинстве отправлялись по восточному обряду, но в последовании главной службы – литургии произошли существенные изменения. Была сокращена проскомидия, некоторые молитвы, распространялась практика ничего не петь, а все читать («читанные мши»). Священники едва могли молиться по-славянски, а о понимании ими языка и говорить нечего. Известный член Брестского соборного клира (капитулы) прот. Антоний Сосновский в своем знаменитом проекте «О средствах умножения в греко-униатском духовенстве просвещения» описывает жалкое состояние униатских священников: «В белом духовенстве существует значительный недостаток надлежащего образования, – им обладает нищета, доходящая до убожества. Монашествующий (Базилианский) орден тоже не в удовлетворительном состоянии: плохой у него метод образования, плохое в нем внутреннее управление и плохая в нем администрация монастырских фундушей (церковных имений – А.Х.)»7. Далее прот. Антоний говорит, что особенно недостаток просвещения в среде белого духовенства обнаруживается в отсутствии надлежащего образования. Родители отдают на обучение своих детей в публичных училищах почти все свои средства, но самые способные в науках предпочитают и не поминать о своем духовном звании, посвящая себя светской карьере. Поэтому во священники поступают люди, в основном, без образования, бедные и сироты.

     Что существующие учебные заведения не могли справиться с проблемой образования униатского юношества видно из методов тогдашнего обучения. Публичные школы содержались, как правило, монашескими орденами пиаров, иезуитов и базилиан8.

    Орден пиаров, основанный в 1600 г., имел своей изначальной целью обучение беспризорных детей элементарным правилам чтения и письма, а также основам веры. Но, со временем, пиары стали чаще принимать в свои школы детей состоятельных родителей. Так появились «училища для дворян» (collegia nobilium) с шестью классами обучения, по одному году в каждом. В 1783 г. Эдукационная комиссия польского правительства несколько изменила учебную программу пиарских училищ в видах национального польского возрождения. Нравственное богословие и наука о религии были вынесены за рамки расписания, их преподавание было поручено школьному духовнику в течение одного часа перед воскресной литургией. Было сокращено изучение латинской грамматики, но чтение отрывков латинских авторов распределено по разным учебным предметам от словесности до географии более чем прежде. Эдукационная комиссия добавила в программу землемерие, огородничество, науку о сохранении здоровья, государственное право и экономику. Физические упражнения в фехтовании, верховой езде, игре в мяч и др. должны были вместе с интеллектуальными упражнениями воспитывать достойных польских патриотов. В такой школе учился будущий профессор Виленского университета Михаил Бобровский.

    Иезуитские училища по уставу 1599 г. состояли из младшего и старшего отделения, иногда могло быть прибавлено третье, собственно богословское отделение. В младшей школе учились 6 лет, в старшей 2-3 года и в богословском классе 4 года. Самым главным предметом был Закон Божий, целью преподавания которого было глубокое усвоение учащимися религиозно-нравственных истин. Латинский язык изучался самым тщательным образом до приобретения навыка свободной устной и письменной речи. Иезуиты не следовали программам Эдукационной комиссии и не ставили своей задачей широко преподавать светские предметы. Воспитанники имели самые поверхностные знания по естествознанию и политическим наукам (гражданское право, экономика). Зато большее внимание уделялось истории, показывалась роль римских пап, содействующих просвещению и всеобщему благу. Существенным недостатком иезуитского преподавания был схематический подход к богословским дисциплинам. Кроме того, учителя нередко были перегружены учебными часами, и, находясь в беспрекословном повиновении своему духовному начальству, в ущерб учебному делу, были часто переводимы из одного места в другое.

    Базилианские школы были устроены по образцу младших иезуитских училищ. Странно, что латинский язык изучался в них так же углубленно, как и в иезуитских школах, хотя он и не был языком богослужебным, чего совсем не скажешь в отношении славянского. Базилиане старательно привлекали польское юношество широким употреблением польского языка, изучением польской литературы и истории.

    Любопытно заметить отношение духовно-учебных орденских правлений к русскому языку. С вхождением белорусских областей в состав Российской империи, изучение русского языка, литературы и географии в католических школах стало необходимостью. Пиары допустили русский язык в свои училища только как факультативный. Также и базилиане. Но иезуиты ввели обязательное изучение русского языка и литературы в школах. Тем самым они хотели привлечь к себе русское население и заслужить одобрение в глазах правительства.

    Униаты имели и свои семинарии для белого духовенства, но состояние их было самым затруднительным, а иногда даже плачевным. Согласно плану униатского митр. Ираклия Лисовского (+1809) в каждой епархии должна была быть духовная семинария для подготовки будущих священников. Однако, в действительности, учебная жизнь теплилась только в Полоцкой епархиальной семинарии, устроенной самим митр. Лисовским (в 1806-1807 г.). В Брестской епархии, в Лавришеве (возле Новогрудка), трое престарелых базилианских монаха воспитывали в условиях крайней бедности от 10 до 15 учеников (курс был рассчитан на два года), и даже науку церковного богослужения преподавали на польском языке. В Виленской епархии, о Сверженской семинарии известно только, что три базилиана учили четырех, а то и менее учеников. В Луцкой епархии материальных условий даже для самого жалкого существования семинарии не было вообще.

    Низкий уровень образованности униатских клириков побуждал и римских пап обращать на себя внимание. Еще в 1607 г. было дано приглашение юношам из духовного сословия обучаться в Риме, сначала в алюминате при конгрегации распространения веры, а с 1617 г. – в Греческой коллегии. Но тогда же все эти вакансии стали неизменно оказываться в руках монахов-базилиан. Известна булла папы Бенедикта XIV 1753 г., в которой снова говорится о необходимости воспитания образованных клириков для выполнения вспомогательных обязанностей при епископах и даже для замещения епископских кафедр лицами из белого духовенства. Достижение этой цели было возложено на папский алюминат в Вильно, который был ближайшим предшественником богословского факультета при университете. К сожалению, он просуществовал совсем не долго, в 1799 г. его закрыли по вине базилиан. Алюминат (лат. Alumnium) представлял собой учебное заведение закрытого типа, где воспитанники бесплатно обеспечивались жильем, питанием и обучением и давали обещание посвятить себя духовной карьере. Преподаватели Виленского алюмината назначались непосредственно из Рима, где, как правило, и готовились для этой должности. Выпускником этой духовной школы был прот. Антоний Тупальский, брестский викарий митр. Иосафата (Булгака), видный защитник просвещения белого духовенства.

    Следует упомянуть также об одной низшей школе, которая, в отличие от многих монашеских училищ, давала необходимые причетникам знания по языку славянскому и воспитывала расположение к восточному богослужению. Это школа при Свято-Никольской церкви в м. Клещелях Белостокской области, находившаяся под юрисдикцией Супрасльского монастыря. Ее выпускники становились псаломщиками, дьяконами и даже священниками. Здесь обучали славянскому, русскому и польскому языкам, а также церковному пению 70 мальчиков и 10 девочек. Особенно действенным средством была божественная служба, совершавшаяся священником только на славянском языке по греческому уставу9. Прот. Антоний Сосновский, виленский официал и член совета главной семинарии (богословского факультета) был выпускником Клещельской школы, и, впоследствии, долго оставался ее главой.

    Можно сказать, что обстоятельства духовного образования униатского духовенства в нач. XIX в. складывались не в пользу славянского языка и богослужения. Общественные силы в лице монашеских орденов и польских вельмож отдавали предпочтение воспитанию в учащихся католического и польско-национального духа. Даже то, что орденских школ было довольное количество (по сравнению с народными училищами и частными школами) и обучалось в них много учеников (в некоторых базилианских заведениях бывало до тысячи), не могло положительно свидетельствовать о достаточном уровне образованности воспитанников. «Пусть подсчитают, - говорил прот. Антоний Сосновский, - сколько имеют своих членов с учеными степенями»10. Противодействие базилианского ордена обучению белого униатского духовенства имело своей причиной боязнь потерять семинарские фундуши, прихваченные в смутное время, и епископские кафедры, которые были занимаемы долгое время только представителями ордена. Все это отразилось и на состоянии униатского богослужения, когда, по слову прот. Михаила Бобровского «неуважение к греческому обряду породило пренебрежение к языку славянскому и совершенное о нем нерадение; дошло даже до того, что он едва в хоре монастырей и в клире церквей нашел себе приют и убежище»11.

    Открытие при Виленском университете богословского факультета оказалось большой услугой делу просвещения. Этот факультет именовался еще «главной семинарией», поскольку готовил не только будущих членов духовных консисторий, но и преподавателей для епархиальных семинарий. В Указе об основании главной семинарии читаем:

    «I. При Императорском Виленском Университете учредить Главную Семинарию для священников Римско-Католического исповедания Могилевской, Виленской, Луцкой, Самогитской, Каменец-Подольской и Минской епархий, равно и для священников Римско-Униатского исповедания Полоцкой, Брест-Литовской и Луцкой епархий».

    «VII. […] Способ учения и воспитания в епархиальных семинариях должен сообразовываться с планом Главной Семинарии».

    «IX. Духовные, не предназначаемые к важным должностям, могут быть избираемы, если обучались только в епархиальных семинариях, но как высшие звания необходимо требуют и высшей степени познаний, то по истечении десяти лет от учреждения при Виленском университете Главной Семинарии никто из римско-католического духовенства не может быть епископом, прелатом, каноником, асессором римско-католической коллегии, официалом, судьей, ни проповедником при соборах и других городских приходах, не обучась в Главной Семинарии, исключая тех, кто получит степень доктора богословия или прав от Виленского университета или предоставят ему на эти степени патенты, заслуживающие уважение».

    На содержание главной семинарии определялось 15000 руб. ежегодно из доходов католических и униатских монастырей. В течение нескольких последующих лет разрешались разные административные и финансовые вопросы. Независимое положение семинарии от виленского католического епископа, духовной коллегии было не по вкусу многим духовным лицам. Особенно были раздражены преимуществами главной семинарии иезуиты и базилиане. Делу придавали затяжной оборот. Все же, в 1808 г. семинария была открыта в зданиях августинского виленского монастыря, насельники которого были размещены в других местах.

    В 1806 г. был утвержден семинарский устав. Главная семинария находилась под управлением особого комитета под председательством ректора университета. В состав комитета входили три профессора богословского факультета по избранию университета, два члена виленского капитула (кафедрального причта) по избранию капитула и один униатский прелат (должностное лицо при епископе) по избранию университета. Для постоянного и непосредственного управления комитет выбирал каждые три года т.н. «регенса» (rejens) семинарии. Ему помогали в деле надзора за воспитанниками два префекта (инспектора), обычно, один был латиняном, а другой - униатом и капеллан (духовник), избираемые все тем же комитетом. Число учащихся было определено в 50 человек (униатов предполагалось принимать несколько меньше, чем латинян). К обязательным предметам обучения относились: Священное Писание, догматическое богословие (изучалось вместе с церковной историей), нравственное богословие, церковное право, латинская и польская словесность, греческий язык, логика, ботаника, физика, земледелие и гигиена. Предусматривалось также изучение русского языка и литературы. Факультативно преподавались еврейский язык, право, экономика, механика, химия, математика, рисование и др. Кроме того, клирикам обоих исповеданий предлагалось изучение литургики и церковного пения (соответственно латинского или униатского). Для участия в богослужении первые направлялись в университетскую церковь свт. Николая, а вторые – в Троицкий базилианский монастырь. Небесным патроном семинарии был Ян Кантор, престольным праздником для униатских воспитанников был еще День Святого Духа.

    Тогда было время усиленного польского влияния. Университету подчинялся обширный Виленский учебный округ, куда входили вся современная Белоруссия и Литва, губернии Подольская, Киевская и Волынская, а также Белостокская область (с 1807 г.). Попечителем этого обширного округа был князь Адам Чарторыйский, друг юности имп. Александра I12. Недавний раздел Речи Посполитой всколыхнул патриотические чувства поляков. Идеей возрождения польской национальности был вдохновлен и князь Адам Чарторыйский, что, естественно, сказывалось на постановке учебного дела в Виленском университете. Усердными помощниками попечителя были визитатор (смотритель) округа Фаддей Чацкий и неофициальный советник последнего ксендз Коллонтай. Понятно, в связи с этим, почему одним из профессоров университета был талантливый ученый-историк и пламенный патриот Иоахим Лелевель, будущий вдохновитель польского восстания 1831 г. Мятежный дух национального патриотизма, наконец, послужил причиной закрытия университета в 1832 г.

    Воспитанники семинарии слушали преподавание небогословских дисциплин в университетских аудиториях вместе со всеми другими студентами. Польский был языком и лекции, и внеурочного общения. На нем писались и произносились проповеди. «В лекциях профессоров, - замечает Платон Жукович, - все польское трактовалось, как свое родное: наш польский писатель, наша польская литература, наша польская история – обычные выражения этих лекций»13. Митр. Иосиф Семашко в своих воспоминаниях писал, что самый невинный интерес к России и русскому языку мог восприниматься светскими студентами как неблагонадежность: «Невероятно, как трудно было иметь тогда русские книги, и даже читать, имея их. Помню, как мой товарищ, Антоний Зубко, достал как-то номер старого журнала «Улей». Мы его начали просматривать вдвоем, в ботаническом классе, до прихода профессора. Нужно было тогда посмотреть, какой шум подняли светские ученики университета: «Разве такие нам нужны священники, …которые забывают мать Польшу, …которые сочувствуют России?»…и мы должны были припрятать поскорее наш журналец»14.

    «Почему же униатские ученики главной семинарии, при такой обстановке, не сделались фанатиками, папистами и польскими патриотами?» – ставит вопрос в своих «записках» архиеп. Антоний Зубко. Попробуем кратко передать его же и ответ. Да, богословский факультет готовил клириков для занятия высших должностей для Римско-Католической церкви в России. Но попечитель и совет университета стремились освободить преподавание религии от иезуитского т.н. «ультрамонтанства», когда непогрешимость папы возводилась в принцип, перекраивающий всю церковную историю, дабы скрыть противоречащие ему факты. Все это справедливо считалось проявлением обскурантизма. По причине такого либерального настроения в университете католические духовные, особенно монашествующие, неблагоприятно смотрели на обучение в главной семинарии своих клириков. Они даже нарочно посылали туда учиться самых неспособных представителей латинского обряда. Но не так было у униатов. Хоть униатских воспитанников было меньше, но они имели нравственное превосходство над латинянами. Лучшие ученики полоцкой епархиальной семинарии и иезуитской академии, священнические сыновья, закончившие светские гимназии, - все они стремились быть полезными своей, хотя сирой и убогой, но родной Униатской церкви. Пыл польского патриотизма погашался в униатских воспитанниках неприязнью к ним польских же панов и ксендзов. Затворнический образ жизни в стенах главной семинарии, встречи со светскими ревнителями польского отечества только в университетских аудиториях способствовали смягчению патриотических симпатий даже у иезуитских выпускников Полоцкой академии15.

    Именно в постановке преподавания богословских предметов в главной семинарии видится причина такого настроения воспитанников, которое стало счастливым возращением в них духа подлинной церковности. Это помогло им совсем другими глазами посмотреть на Православие.

    Первый ректор университета, ксендз Иероним Стройновский (годы его ректората 1803-1806), заботился более всего о научном уровне преподавания и не вполне сочувствовал польскому патриотическому духу. Ему принадлежит, по-видимому, сама идея образования при университете главной семинарии и проект ее устава. В подборе преподавательских кадров решающее значение для него имел уровень знаний будущего профессора. План предполагаемого учебного курса и перечень опубликованных работ соискателя кафедры обсуждался на ученом совете университета, и только тогда принималось решение о приеме в корпорацию. Хотя честь открытия главной семинарии принадлежит другому ректору, ксендзу и астроному, воодушевленному польскому патриоту Яну Снядецкому (был ректором в 1806-1814 гг.), но в подборе преподавателей богословских дисциплин остались принципы, заложенные о. Иеронимом Стройновским.

    Кафедру догматического богословия и церковной истории занимал с 1815 по 1828 г ксендз Бенедикт Клонгевич (будущий епископ Виленский). Митр. Иосиф Семашко пишет в своих воспоминаниях: «Любо было послушать уважаемого мною профессора Клонгевича: с каким жаром восставал он против злоупотреблений папской власти и как он по всем источникам приискивал подтверждения своих уроков, в дополнение к руководству Клипфеля»16. А архиеп. Антоний Зубко говорит об учебном руководстве австрийца Клипфеля: «Клипфель, например, в догматическом богословии, хотя и основывает папскую власть на словах Спасителя, сказанных Петру о ключах, о камне, о спасении стада, однако же, в примечаниях, хотя и мелким шрифтом, указывает изречения святых отцов первоначальной Церкви, которые все понимали эти слова так, как понимает их Греческая Церковь»17. Прот. Плакида Янковский не может удержаться от восклицания, когда вспоминает о преподавателе церковного права, итальянце Алозии Капелли: «Кому из воспитанников бывшего Виленского университета не памятно, как последний профессор римского и канонического права, флорентиец, Алозий Капелли во всеуслышание еще беспощаднее относился к этой плачевной (папской – А.Х.) власти, называя ее самой упорной преградою, отстраняющей братское сближение и объединение стада Христова?»18

    Интерес к славянской традиции в Виленском университете связан преимущественно с преподавательской деятельностью униатского профессора, каноника Михаила Бобровского (годы жизни 1785-1848), первооткрывателя знаменитой Супрасльской рукописи (древней Четьи – Минеи) и трудов печатника Ивана Федорова в типографии Ходкевича. Он сам был одним из первых воспитанников главной семинарии, куда был направлен брестским прот. Антонием Тупальским. В течение четырехлетнего обучения в семинарии (1808-1812) Михаил Бобровский проявил свои выдающиеся способности в том, что успешно изучил более широкий круг университетских предметов чем предполагала семинарская программа (студенты могли по своему желанию кроме обязательных дисциплин своего факультета знакомиться одновременно с преподаванием наук на других факультетах). Таким образом, Михаил Бобровский был удостоен от нравственно-политического отделения степени магистра философии, а от филологического – степени магистра словесности. Научная степень магистра богословия была также присуждена ему после окончания курса обучения в главной семинарии. С 1814 г. он занимает кафедру Священного Писания. В 1815 г. Михаил Бобровский был посвящен в сан священника. Как один из самых перспективных молодых преподавателей в 1817 г. по решению университетского совета он направляется для совершенствования в богословских науках в университетах Европы. Знакомство со всеми библейско-критическими школами Германии, изучение в Вене и Париже древних восточных языков (еврейского, арабского, халдейского и персидского), работа в библиотеках Рима открыли широкий научный кругозор у о. Михаила Бобровского. Пятилетнее пребывание в Европе (1817-1822), слушание лекций известных профессоров способствовало тому, что он овладел немецким, французским, английским и итальянским языками. Зная интерес Михаила Бобровского к славянскому языку, совет университета поручил ему собрать материалы для сравнительного анализа славянских наречий. В Вене он подружился со знаменитыми славистами Добровским, Копитаром и Ганкой. За время своего научного путешествия по Европе Бобровский приобрел или скопировал множество ценных памятников славянской письменности. Он возвратился в стены родного университета уже обвеянный европейской известностью, имея почетные дипломы Римской академии древностей и Парижского азиатского общества. Отчеты Бобровского о преподавании богословских дисциплин в заграничных университетах повлекли за собой перемену учебных пособий и программ по богословию в Вильно. В 1822 г. он восстанавливается на кафедре Священного Писания в главной семинарии. Изучение библейского текста в подлиннике становится главным принципом его преподавания (в то время изучение Писания велось преимущественно по латинскому переводу – Вульгате). Смелые выступления ученого профессора, привносящие новый дух критического и подлинно научного преподавания богословия, свободного от пут привычной схоластики, создали ему много завистников. В 1824 г. по ложному обвинению в политической неблагонадежности прот. Михаил Бобровский был удален из главной семинарии в Жировицы. Вынужденное уединение не прекратило научных занятий опального профессора. Он всецело отдает себя изучению славянского литературного наследия. Его былое знакомство с графом Румянцевым, известным покровителем славянских исследований, а также усилия искренних университетских друзей, в конечном счете, приводят к восстановлению Бобровского в 1826 г. на кафедре Священного Писания в Виленском университете с обязанностью преподавать славянский язык студентам главной семинарии. Этот последний период его профессорской деятельности, продолжавшийся до закрытия университета в 1832 г., был самым плодотворным. Любовь о. Михаила Бобровскогок славянскому языку неизменно располагала к тому и слушателей.

    В то время в главной семинарии образовался кружок просвещенных униатских священников, ревнителей чистоты славянского богослужения. Возвращение на кафедру прот. Михаила Бобровского, неутомимая деятельность по просвещению белого духовенства члена совета семинарии от виленского капитула, прот. Антония Сосновского, лекции по пастырскому богословию его талантливого сына, прот. Платона Сосновского, и любовь к церковному пению духовника и префекта семинарии прот. Василия Лужинского создали благоприятные условия для возрождения кирилло-мефодиевских традиций в главной семинарии. Богослужения в семинарской церкви свт. Николая проводились поочередно: по латинскому обряду и по греческому (униатскому). Величественные службы, которые возглавлял виленский официал прот. Антоний Сосновский, со строгим соблюдением греческого устава, практические указания, которые давал с научно-исторической точностью прот. Михаил Бобровский, и прекрасное пение, организованное прот. Василием Лужинским, производили благоприятное впечатление даже на католиков латинского обряда (присутствие на богослужениях обоих традиций было обязанностью всех воспитанников). Прот. Плакида Янковский вспоминает: «К тому времени должно отнести и прекрасный хор певчих, исполнявший в совершенстве чудные и тогда еще почти единственные, концерты Бортнянского, которыми восхищался весь город. Хор этот составляли мальчики, ученики состоявшей при главной семинарии школы органистов, все до одного римско-католического исповедания. Регентом их был молодой человек, замечательно сведущий в церковной музыке, некто Домбровский»19. Тогда же прот. Михаил Бобровский начал готовить материалы для публикации своего курса по славянской библиографии, к сожалению, так и не вышедшего в свет.

    Прот. Платон Сосновский, подающий большие надежды ученый, талантливый проповедник и полемист, написавший образцовое возражение против базилиана Малевского о соборных клиросах (капитулах), ценное своими замечаниями по истории Западно-Русской Церкви, как это не прискорбно, заболел скоротечной чахоткой и умер в 1827 г. В 1828 г. прием униатских клириков в главную семинарию запрещается. Правительство берет курс на отделение униатов от латинян и сближению их с православными. В 1829 г. оставляет литовскую семинарию прот. Василий Лужинский. Кружок любителей славянского обряда распадается.

   Нельзя сказать, чтобы новая политика правительства в отношении униатов не была согласована с реальным положением вещей. Просветительская деятельность главной семинарии только отчасти разрешала проблему образования белого духовенства, т.е. давала преподавательские кадры. Открытие епархиальных униатских семинарий стало насущной задачей для того, чтобы поставить дело просвещения на более широкую ногу. В 1828 г. открылась семинария в Жировицах, где видное место заняли выпускники главной литовской школы: прот. Антоний Зубко (ректор) и свящ. Ипполит Гомолицкий (секретарь семинарского правления). В Полоцке продолжала функционировать другая епархиальная семинария, ректором которой был также виленской выпускник прот. Михаил Шелепин. О необходимости умножения духовных школ говорилось еще в 1823 г. в проекте прот. Антония Сосновского: «У нас есть в Вильне главная семинария, хорошо устроенная и в порядочном надзоре состоящая; нужно, по образцу ее, завести епархиальные же семинарии; а потом сей, можно сказать, ствол плодоносного дерева широко раскинет свои ветви и даст полезные плоды. […] Нет надобности приглашать в учителя (этих семинарий– А.Х.) преподавателей из ордена, когда каждая унитская епархия имеет достаточное число священников и клириков из главной семинарии; последние лучше успеют уравнять преподавание в них наук с преподаванием в главной семинарии, в которой они сами обучались»20. Так наблюдается одно из главных следствий просветительской деятельности главной литовской школы: выпускники продолжают ее традиции по местам. Этого и добивались известные ревнители славянского богослужения. В цитированном выше проекте есть упоминание о прот. Михаиле Бобровском, который в свое время предлагал, чтобы на богословских отделениях епархиальных семинарий один учитель обязательно преподавал «в особенности науку славянского языка, пения и церковных церемоний (литургику), ибо таковые находятся в пренебрежении как в белом духовенстве, так, еще более, в монашеском»21.

    В том же 1828 г. была образована самостоятельная Греко-Униатская коллегия. Сознание права независимого от римо-католиков внутреннего управления созревало у униатов постепенно и особенно выразилось в деятельности прот. Иосифа Семашко, униатского представителя (асессора) в прежней католической коллегии. Он был также выпускником главной семинарии и, будучи уже впоследствии униатским митрополитом, возглавил процесс воссоединения всех униатов с Православием. Сохранение восточных обрядов и обычаев самоуправления были условиями соединения 1596 г. православных западноруссов с католиками22. Учитывая сложившиеся обстоятельства, когда к нач. XIX в. влияние римо-католического учения и обрядов поставило унию на грани полного уничтожения, прот. Иосиф Семашко предложил отделить униатских воспитанников главной семинарии от католических, что и повлекло за собой известные ограничения поступлению униатов в виленскую семинарию. События польского восстания 1831 г. привели к закрытию Виленского университета. Главная семинария была преобразована в католическую академию (в 1845 г была переведена в Петербург). Теперь униатские клирики после завершения курса обучения в епархиальных семинариях могли поступать в православные духовные академии.

    Под соборным актом воссоединения с Православной Церковью 1839 г. стоят подписи трех западнорусских униатских епископов, Иосифа Семашко, Василия Лужинского и Антония Зубко, членов униатской духовной коллегии и епархиальных консисторий, ректоров и инспекторов духовных семинарий – все они были в разное время студентами главной литовской семинарии в Вильно. Учеба в этой школе дала им знание о религии свободное от предвзятости и узости формализма. Бедственное состояние родного униатского исповедания убедило их в необходимости исправления допущенной некогда ошибки. Чтобы исполнить главную религиозную задачу – миссию Церкви по спасению человеческого рода – нужно было восстановить былую связь с Православием.

 

 

25 мая 2003 г.                                                              
 

 

Назад к списку