Крещение Болгарии

Священник Алексий Хотеев

Крещение двух стран — Великой Моравии и Болгарии — оказало огромное влияние на развитие славянской культуры не только благодаря принятию христианской веры, но и созданию славянской азбуки, юбилей которой отмечается в этом году. И если Великая Моравия очень скоро после своего обращения распалась, и ученики первых славянских просветителей Кирилла и Мефодия были вынуждены бежать из этой страны, то Болгария стала для них как бы новым отечеством, а Болгарская Церковь — матерью других славянских Церквей, в том числе, и Русской. В связи с этим, Крещение Болгарии достаточно традиционно рассматривается не изолированно, но в широком контексте христианской миссии на славянских землях. Хотелось бы обратиться теперь к этому событию, столь счастливо вместе с миссией свв. Мефодия и Кирилла послужившему делу христианского просвещения славян.

Исследователи согласно отмечают, что христианская вера была известна на болгарских землях со времени вторжения протоболгар, народа тюркского происхождения, в пределы Византийской империи при хане Аспарухе в 679 г. Тогда славяне ранее осевшие в Мезии уже были христианами, некоторая их часть и после болгарского наступления осталась жить под новой властью. Болгарские правители не раз вмешивались в византийскую политику, выступали союзниками императоров и при этом принимали христианскую веру (по тем или иным соображениям). Например, существует предание, что отец самого Аспаруха был крещен. Более уверенно можно сказать это о его преемниках Тербеле (702—716) и Телериге (772—777), которые были женаты на знатных гречанках и носили почетные византийские титулы^[1]. Впрочем, эти частные обращения не имели заметного влияния на религиозную ситуацию в Болгарии и уж тем более не были результатом какой-нибудь направленной христианской миссии. В пределах Болгарии была разрушена прежняя церковная организация (епархии, приходы), и христианское богослужение практически не совершалось. Язычество же имело сильную опору в лице болгарской аристократии, и, кроме того, продолжающаяся в страну славянская миграция прибавляла еще число славян-язычников. Два языческих культа, славянский и болгарский, достаточно мирно уживались друг с другом, о чем свидетельствуют общие некрополи, где славянское трупосожжение соседствовало с протоболгарским трупоположением^[2]. По отношению же к христианам не проявлялось такой терпимости. Когда в отношениях с Византией наступали обострения, доходившие до военных столкновений, и в Болгарию уводились христианские пленники, их мог ожидать суровый выбор: отречение или смерть. В случае, например, отказа есть мясо в постные дни, христиан предавали пыткам и казням^[3]. Так было при ханах Круме (803—814) и Омуртаге (814—831). Известно, что в 813 г. за христианскую проповедь был казнен один из пленников — архиепископ Адрианопольский Мануил. В массовом сознании еще доминировало противопоставление: «болгарин» (свой) и «христианин» (противник-грек). При этом сами болгарские ханы не прочь были использовать греческий язык для увековечения своих подвигов, как свидетельствует об этом надпись на фигуре «всадника из Мадара», прославляющая как хана Омуртага, так и верховного бога протоболгар Тенгри^[4]. Ханы Маламир (830—836) и Пресиан (836—852) прекратили преследования христиан. К этому времени стал сказываться процесс славянизации протоболгар: славянское присутствие ощущалось на всех уровнях управления страной, болгарская знать стала чувствовать нарастающую внутреннюю изоляцию. Привлекательность высокой культуры греков, их письменности, с одной стороны, нежелание попасть к ним в политическую зависимость, с другой стороны, кроме того, усиливающееся влияние славян и нежелание старой болгарской знати уступать, порождали целый ряд противоречий, разрешить которые предстояло болгарскому князю Борису (852—893). Крещение поднимало внешний государственный престиж, к тому же христианская вера могла послужить основой и для внутреннего примирения враждующих партий.

Внешние политические обстоятельства во время правления Бориса складывались таким образом, что он как государственный человек с широким кругозором не мог не задумываться о прочном и независимом существовании Болгарии. Византия к сер. IX в. уже оправилась от ударов, нанесенных ей наступлением ислама и отторжением многих восточных провинций. Императоры Исаврийской династии осуществили ряд мер, ограждающих крестьян от своеволия знати, и тем самым упрочили государственный организм, поставив сословия в рамки закона. Наконец, империя преодолела затяжной религиозный кризис, связанный с движением иконоборчества. После потери азиатских провинций от арабского завоевания взгляды византийских дипломатов обратились на балканские славянские земли, среди которых на переднем плане стояла, конечно, Болгария. Со стороны Западной Европы также усилилось внимание к славянским рубежам. Германское королевство Людовика Немецкого (843—876), осколок каролингской империи, постепенно расширялось на восток. Удобным поводом для этого были междоусобия князей Великой Моравии. Таким образом, два крупных славянских государства-соперника, Болгария и Великая Моравия, оказались на стыке двух политических интересов: немецкого и византийского. Естественным решением в такой ситуации было создание союзов, которые бы уравновешивали силы сторон. Так, князь Великой Моравии Ростислав (846—870) обратился в 860 г. с союзными предложениями к византийскому императору Михаилу III (842—867), а князь болгарский Борис — к королю Людовику Немецкому^[5]. Чтобы союз с христианскими государями был прочный и заключен был с достоинством, обоим славянским князьям необходимо было решиться на собственное крещение и крещение своего народа. Ведь, с точки зрения, например, папы Николая I, договор с язычниками есть «союз Христа и Велиала», если он и заключается, то по необходимости, без какого-либо одобрения языческих суеверий (Ответы папы Николая, 82)^[6].

Встреча князя Бориса с королем Людовиком произошла в 862 г. в Тулине на Дунае. Впоследствии папа Николай I указывал, что Людовик в своем письме к нему говорил о желании Бориса принять христианскую веру вместе с народом^[7]. В 863 г. немецкое войско вступило на земли Моравии. Византия должна была оказать помощь Ростиславу. Видимо, по плану Людовика, Борис должен был помешать грекам и отвлечь их силы. Однако Болгарию постигло в 863 г. землетрясение и, как следствие, голод и болезни, что ослабило страну. Византийское войско, тем временем, выступило против милетинского эмира Амеру, и охрана болгарской границы была ослаблена^[8]. Это обстоятельство, вероятно, побудило князя Бориса объявить Византии войну и вступить в отторгнутую греками область Загорию. Военные действия с обеих сторон шли вяло, и в конце 863 г. между ними был заключен мир, согласно которому Загория оставалась за болгарами, а Борис должен был принять крещение от патриарха Константинопольского. Это произошло в 864 г. в присутствии самого императора Михаила III, чье христианское имя принял болгарский князь. Впрочем, точно датировать время и обстоятельства этого события затруднительно по причине некоторой разноголосицы источников^[9].

Крещение правителя было неоднозначно принято в стране. Старая болгарская знать не желала с этим мириться. В 865 г., вероятно, из-за нежелания соблюдать Великий пост поднялся мятеж, в котором приняли участие пятьдесят два знатных болгарских рода. Борис с верными боярами решительно выступил навстречу возбужденной толпе и подавил мятеж. Вся восставшая знать от мала до велика была истреблена^[10]. Но так было устранено далеко не единственное препятствие крещению страны. Христиане в Болгарии составляли меньшинство, священников было недостаточно для широкой миссии, а языческие верования были крепко связаны с аграрным бытом славянского населения. Нет сомнения в том, что перед лицом будущих трудностей решение о крещении Борис принимал не единолично, а с советом ближайших бояр (веча). Из переписки князя с римским папой в 866 г. узнаем, что Борис сталкивался и с прямыми отказами от крещения, и со случаями опадения от новой веры. Возможно, он был готов тогда на самые жесткие меры, но папа Николай I убеждал князя не прибегать к силовым методам, а действовать убеждением через восприемников, лишать упорствующих общения и дружбы^[11].

Для крещения страны, конечно, необходимо было решить важный вопрос о создании церковной организации. В Болгарии бывали случаи крещения людей мирянами, но было понятно, что это обязанность священников^[12]. В то время как в соседней Моравии успешно началась славянская миссия св. Кирилла и Мефодия, которые обучали грамоте и восточным обрядам местное духовенство, в самой Болгарии действовали только греческие священники, которые служили по-гречески. Св. патриарх Фотий послал князю Борису весной 865 г. обширное, исполненное самых искренних чувств письмо с объяснением Символа веры, учения семи Вселенских Соборов и приложением наставлений о добродетельном управлении страной^[13]. При этом, однако, он никак не обмолвился о будущем устройстве Болгарской Церкви. Между тем, этот вопрос должен был сильно беспокоить князя Бориса, поскольку одной из причин подавленного им только что мятежа, было нежелание подчиняться грекам. В 866 г. следует решительный поворот болгарского князя к Риму. Сюда направляется посольство за разрешением разных недоумений, касающихся как христианских, так и народных обычаев, и ставится вопрос об особом церковном управлении Болгарии. Можно предположить, что причина такого поворота заключалась в сомнениях князя Бориса в том, насколько законны церковные права Константинополя. Сомнения эти были тем более основательны, что между Римом и Константинополем разгорался спор, в котором вопрос о церковной юрисдикции играл не последнюю роль. Область, занятая теперь болгарами, некогда входила в состав диоцеза Иллирик и относилась к западной части Римской империи. После падения Западной Римской империи гражданское управление этой областью, естественно, перешло к византийским императорам. Церковное управление следовало за гражданским, и таким образом фактическая власть в Иллирике оказалась у Константинопольских патриархов. Римские папы, однако, не выпускали из виду этой провинции и напоминали о себе через своего наместника — архиепископа в Солуни (Фессалониках). В 860 г. в связи с возведением Фотия на патриарший престол в Константинополе папа Николай I решил заявить о своих правах на иллирийские провинции, некоторые из которых были заняты болгарами.^[14] Конфликт между двумя ведущими церковными центрами — Римом и Константинополем — обострился, когда в 863 г. собор в Риме низложил патриаха Фотия. Крещение князя Бориса и обращение Болгарии стало еще одним пунктом борьбы за влияние. Болгарский князь, сомнения которого в отношении греков были усилены, вероятно, латинским духовенством^[15], обратился в Рим с готовностью принять оттуда христианскую миссию. Папа Николай I с почетом принял болгарскую делегацию и передал для князя Бориса довольно тактичные ответы на разные вопросы, в том числе, и об устройстве церковного управления в Болгарии. Римский понтифик ограничился пока отправкой двух своих легатов, епископов Формоза и Павла, с некоторым числом священников для христианской миссии и заверил, что в случае успеха проповеди, в Болгарии можно будет поставить архиепископа, который по примеру других церквей в Англии и Германии будет получать от папы подтверждение своей духовной власти (паллиум). О Константинопольском патриархате папа сказал, что тот не имеет такого значения как Римский, Александрйский и Антиохийский^[16].

По прибытии латинской делегации в 867 г. произошел один показательный инцидент. Немецкое духовенство, потерпевшее временное фиаско в Моравии, с надеждой следило за ходом христианской миссии в Болгарии. Епископ Эрменрих из Пассау по договоренности с князем Борисом собирался принять активное участие в деле крещения, но итальянцы первым делом отправили его обратно, опасаясь политических пристрастий баварских клириков в пользу имперских планов германского короля^[17].

Дальнейший ход событий в Болгарии не оправдал надежд ни римского папы, ни немецкого духовенства. Князь Борис несколько раз заводил переговоры с главой Римской Церкви о кандидатуре на архиепископский престол в стране, но всякий раз не получал удовлетворения своих просьб: дело затягивалось. С другой стороны, в Константинополе не думали отказываться от Болгарии. Взаимоотношения между Римом и столицей Византии особенно обострились, когда латинские священники отвергли миропомазание греков, стали употреблять Символ веры с Филиокве и неуважительно отзывались о женатом греческом духовенстве. В своем Окружном послании в 867 г. патриарх Фотий обличил латинские новшества в самых резких выражениях^[18], и в том же году на Константинопольском соборе папа Николай был объявлен лишенным своего сана. В 870 г., после очередной неудачной попытки переговоров с римским папой Адрианом, сменившим умершего Николая, князь Борис решил обратиться к решению вопроса о болгарской церковной юрисдикции к собору, заседавшему в Константинополе. Этот вопрос был поднят после всех заседаний, и легаты папы не имели на этот счет никаких инструкций. Несмотря на их достаточно умелую защиту интересов папства, отцы собора и император Василий решили проблему в свою пользу: Болгария должна была принять епископа из Византии^[19]. Таким образом, в 870 г. эта страна получила своего первоиерарха, которым стал архиепископ Иосиф^[20]. Впоследствии болгары стали именовать своего предстоятеля патриархом, а в 919 г. провозгласили автокефалию Болгарской Церкви, которую в Константинополе первый раз признали в 927 г.^[21]

Самой действенной мерой, закрепившей болгарские земли за православным Востоком, стало славянское богослужение. После смерти св. Мефодия в 885 г. ученики солунских братьев вынуждены были покинуть Моравию, подчинившуюся влиянию немецкого латинского духовенства. Когда они прибыли в соседнюю Болгарию, то были приняты самим князем Борисом, который с умилением, по свидетельству архиепископа Болгарского Феофилакта, внимал их наставлениям и снабдил их всем необходимым для проповеди и богослужения^[22]. В Болгарии кирилло-мефодиевская традиция нашла самую благоприятную почву для своего развития и расцвела во время правления царя Симеона (893—927). Труды Черноризца Храбра, Климента Охридского, Иоанна Экзараха, Наума Преславского и других болгарских книжников создали золотой фонд славянской литературы. Здесь же, в Болгарии, появилась и кириллица, ставшая основой большинства славянских алфавитов.

В 1861 г. в своем письме к редактору газеты «День» преподаватель Санкт-Петербургской духовной академии М.О. Коялович писал: «Кто из изучавших русскую церковную историю сколько-нибудь самостоятельно не знает, что… влияние болгарского христианства на Россию чувствуется на каждом шагу, и в иные времена оно так ясно, что так видимо обхватывает собою целые группы явлений нашей религиозной жизни, что невольно забываешь о недостатке прямых свидетельств и невольно признаешь его не подлежащим никакому сомнению»^[23]. Трудно не согласиться со словами нашего выдающегося историка. Не только болгарское Житие св. Кирилла, широко распространенное в списках на Руси свидетельствует об этом влиянии. В самом деле, могли ли одни греческие митрополиты утвердить православную веру в обширных пределах Русской Церкви? Нашлось ли достаточное количество греческих священников, знавших славянский язык для проповеди и богослужения в русских городах? Вне всякого сомнения, настоящими христианскими учителями на Руси стали выходцы из Болгарии, которые принесли с собой два сильнейших средства к просвещению: славянские книжность и богослужение.

Священник Алексий Хотеев                                   19.05.2013.