Восстание 1863 года

священник Алексий Хотеев

В этом году исполнилось 150 лет со времени польского восстания 1863 г. Конечно, такая дата, как и любая значимая юбилейная дата, становится поводом для исторических размышлений и сравнений. Немало вопросов, связанных с этим событием, остаются спорными, предлагаются самые разные оценки. Учитывая это, хотелось бы обратить внимание наших читателей на три важных аспекта восстания: национальный, социально-экономический (в отношении земельной реформы) и конфессиональный.

Нужно сказать, что восстание это было польским по духу и своей цели — возродить независимую Польшу в границах 1772 г., т.е. возвратить «забранные» Россией былые восточные провинции. Государственную будущность своей страны польские патриоты видели не в этнических границах проживания польского народа, а в прежних границах с включением украинских, литовских и белорусских земель. Эта идея была устойчивой традицией их политического мышления. Само включение Варшавского герцогства в состав Российской империи по условиям Венского конгресса 1815 г. было поддержано многими поляками именно с надеждой на воссоединение утраченных по разделам восточных областей-«кресов». Император Александр I короновался польской короной и дал Польше конституционное устройство с намерением восстановить польскую государственность под скипетром русского монарха (было образовано Царство Польское). В бытность российского императора в Варшаве депутаты Виленской, Гродненской и Минской губернии обращались через князя К. Огинского с просьбой о возвращении Польше Могилева, Витебска, Волыни, Подолии и Литвы, на что получили отказ. Идее возродить Речь Посполитую в прежних границах служил попечитель обширного Виленского учебного округа князь А. Чарторыйский до своей отставки в 1824 г. Вместе с другими послами польского правительства во время восстания 1830 г. Чарторыйский заявлял имп. Николаю I о горячем желании поляков присоединить к царству Польскому литовские и белорусские губернии. В 1861 г. польские патриоты торжественно отметили память Городельской унии 1413 г. как знак единения Польши, Литвы и Руси, а в 1862 г. граф А. Замойский в беседе с имп. Александром II утверждал, что только присоединение к Польше «забранных провинций» может успокоить мятежное брожение умов в Варшаве. Таким образом, не случайно в повстанческом манифесте 2.05.1863 г. к «братьям белорусам» прозвучали слова: «Польша паднялась за вашу и свою свободу… все сыны одной Польшчы, Отчизны нашей»[1].

Для расширения повстанческого движения на восток были организованы провинциальные комитеты, в частности, в Вильно и Киеве. Белорусские националисты склонны рассматривать деятельность Литовского комитета как форму белорусского национального движения. Одним из первых такую идею высказал лидер белорусизации 20-х годов прошлого столетия, большевик, В. Игнатовский в своем школьном учебнике по белорусской истории (в четвертом издании). Он различал польские национальные интересы одних организаторов восстания от радикально-народнических настроений других организаторов во главе с К. Калиновским, которые, по мнению автора, стремились к образованию независимой от Польши и России белорусской республики[2]. Одновременно в 20-е годы создается и литературный образ героя-революционера Калиновского, названного «Кастусем» на белорусский манер (известная пьеса Е. Мировича). В советской историографии традиционно выделялся революционный период, когда Калиновский руководил подпольным правительством «Литовско-Белорусским червонным жондом» (вторая половина 1863 г.)[3]. И сейчас сохраняется устойчивая тенденция героизации К. Калиновского, в честь которого названа улица в Минске и недавно установлена мемориальная доска.

Среди высказываний К. Калиновского и воспоминаний о нем часто акцентируются несколько неопределенных выражений, в которых хотят увидеть некий белорусский сепаратизм. В частности, в одном месте он говорит, что «такой безмозглой голове, как Варшава, нельзя доверить будущее Литвы», а его соратник Ю. Яновский вспоминал, что глава литовского революционного комитета выступал за федеративное устройство Речи Посполитой, при котором «Литва» пользовалась бы «полной независимостью»[4]. В этих свидетельствах совершенно произвольно отождествляют Литву и Беларусь. «Литва», «литвин» были тогда обозначением землячества, «краевости» для жителей «литовских губерний» (Ковенская, Виленская, Гродненская), в этническом смысле прилагались только к литовцам. И нужно заметить, что в семи выпусках «Мужыцкай праўды» К. Калиновского нет ни одного упоминания о Беларуси, нет ни одного намека на независимость от Польши и России, но только выбор между «поляком» и «москалем» в пользу поляка. Свои белорусские листовки революционер писал польскими буквами, а в послании «К мужикам земли польской» (под его псевдонимом «Яська з-пад Вильни») прямо было сказано: «Мы, что живем на земле польской, что едим хлеб польский, мы, поляки от времен вечных»[5]. Хотя находятся те, кто сомневается в авторстве этих слов, принадлежат ли они К. Калиновскому, однако в своих прощальных письмах «З-пад шыбеніцы» он называет «польское дело» «нашим делом», и призывает ориентироваться в будущих выступлениях на «братьев из-под Варшавы»[6].

Само восстание К. Калиновский в первом письме «З-пад шыбеніцы» называет «польским»[7]. Странным образом этот эпитет исчез со страниц современных учебников по истории Беларуси. При этом, правда, отмечается, что восстание 1863 г. было польским выступлением против «царского самодержавия за демократические свободы», что оно якобы дало толчок развитию белорусского национального движения[8]. Однако у восстания были куда более реальные последствия, связанные, например, с крестьянским вопросом.

Польское восстание 1863 г. совпало по времени с проведением в России крестьянской реформы. Иногда можно услышать мнение, что отмена крепостного права произошла в ней тогда, когда в остальной Европе феодальные порядки уже давно отошли в прошлое. Однако на самом деле процесс освобождения крестьян от феодальной зависимости протекал в разных странах Европы по-разному и довольно долго. В Англии крестьяне стали свободными в XIV в. (впрочем, черные невольники получили там свободу только в 1807 г.). Во Франции полное освобождение крестьянам принесла якобинская Конституция 1793 г. В Австро-Венгрии в 1770-80 гг. был издан ряд законов, дающих крепостным личную свободу. В Пруссии крестьяне получили личную свободу в 1807 г. Но назвать это настоящим освобождением от крепостной зависимости нельзя, т.к. крестьяне либо освобождались без земли, либо приобретали полную свободу только ценой уступки от 1/3 до 1/2 своего надела помещику и затем продавали оставшуюся часть. В результате, прежняя крепостная зависимость менялась на экономическую, и значительная часть крестьян в германских, чешских и венгерских землях оказалась без земли, превратившись в наемных батраков. Крестьяне же, сохранившие свои наделы, продолжали нести с них прежние крепостные повинности. Острые социальные противоречия дали о себе знать во время революционных событий в Европе в 1848 г. Тогда крестьянская реформа была произведена в Австро-Венгрии, а в течение последующих десяти лет процесс освобождения крестьян от различных форм обязанности перед помещиками был законодательно закончен в Пруссии и в других германских государствах. Везде крестьяне выкупали свои повинности с помощью банковских кредитов. Эти опыты были учтены в России, и крестьянская реформа была осуществлена здесь с учетом обширности территории и хозяйственных региональных отличий не таким болезненным способом, как в Западной Европе, а именно: крестьяне должны были приобрести личную свободу вместе с землей путем выкупа у помещика с помощью государственной ссуды.

19 февраля 1861 г. был подписан и через две недели опубликован Манифест имп. Александра II об освобождении крестьян, который составил митр. Московский Филарет (Дроздов). К этому закону прилагались 17 отдельных Положений (по различным категориям крестьян и областям), в которых насчитывалось до 100 пунктов. Таким образом, с одной стороны, реформа была достаточно подробно расписана и проводилась дифференцировано, а с другой, законодательство было громоздким и неудобопонятным для крестьян. В нем было два острых пункта: размер крестьянского надела против дореформенного не увеличился и крестьяне должны были некоторое время нести прежние повинности (например, барщину) в пользу помещика до совершения выкупной операции. Взаимные отношения на этот период определялись уставными грамотами, т.е. договорами между помещиками и крестьянами. На их составление и подписание отводились два года. В 1863 г. они вступали в силу. Этим обстоятельством и воспользовались повстанцы: они решили предложить свои условия крестьянской вольности.

Привлечение крестьян значительно расширило бы социальную базу восстания. Его основными участниками были студенты, шляхта, ксендзы, офицеры — преимущественно люди привилегированного сословия. Среди них не было единства в решении крестьянского вопроса. Консервативные круги (т.н. партия «белых»), среди которых преобладали землевладельцы, не торопились с проектами социального переустройства, отлагая их до успешного завершения восстания. Радикально настроенные демократы (партия «красных») выступали за полное уравнение сословий и готовы были раздавать крестьянам оружие. С началом восстания в январе 1863 г. Временное народное правительство в Варшаве издало Манифест, в котором крестьянам была обещана земля и вместе с тем свобода от любых повинностей перед помещиками. Последние должны были получить вознаграждение из государственных фондов. Однако, ясно, что в казну деньги поступали бы от тех же крестьян, и таким образом с помощью увеличения налогов и платежей помещики получили бы удовлетворение. Свои обещания повстанцы сопровождали и карательными действиями, жертвами которых становились крестьяне, не признавшие деклараций незаконного правительства. Попытка представить обманом царскую волю об освобождении от крепостной зависимости и привлечь крестьян обещаниями «свободы и равенства» не возымела, однако, ожидаемого действия. На белорусских землях крестьяне в своей массе остались лояльными царскому правительству. Значительную долю среди повстанцев (около ¼) крестьяне составили только в Виленской и Гродненской губерниях, где проживало много польских крестьян, обедневшей шляхты и приверженных Польше белорусов-католиков. Но даже это количество по отношению к общему числу крестьян в этих губерниях не превысило 1 %. По данным исследователя социально-сословного состава участников восстания В.М. Зайцева, наказанию по приговору суда были подвергнуты в Виленской губернии — 249 крестьян, в Гродненской — 372[9]. В других белорусских губерниях крестьяне среди повстанцев исчислялись десятками. Таким образом, простой народ встретил агитацию организаторов восстания с недоверием.

Со своей стороны, русская администрация, во главе которой стал Виленский генерал-губернатор М. Муравьев, предприняла ответные меры. Всех крестьян в белорусских и литовских губерниях освободили от несения барщины, заменив ее денежными выплатами. На 20% уменьшили сумму выкупного платежа, который вносили крестьяне государству за свои участки. Для дворовых людей выделили земельные наделы из изъятых за участие в восстании поместий (в остальной России дворня освобождалась без земли). Крестьянам основательно разъясняли их права по новым земельным законам. Были проверены уставные грамоты, вскрыты злоупотребления помещиков (накануне крестьянской реформы землевладельцы нередко переводили крепостных на худшую землю, отбирали ее совсем, увеличивали повинности и проч.), назначены независимые от интересов польского землевладения посредники для заключения договоров между крестьянами и помещиками. За поимку повстанцев крестьянам назначили денежную награду, за утаивание сведений — штрафы. Были организованы сельские караулы — вооруженные отряды добровольцев из крестьян во главе с военными чинами. Этими действиями М. Муравьев поднял престиж русской власти и активизировал крестьян в борьбе против повстанцев. До сих пор странным образом не подсчитано, сколько крестьян участвовало в военных действиях на стороне правительства — сравнения были бы показательными.

В разговоре о восстании 1863 г. невозможно обойти вниманием его конфессиональную окраску. «Если вы не поклянетесь перед Богом в справедливой мести москалям, то лучше бы вам не родиться поляками», — говорилось в проповеди священника-униата из Холма, печатные экземпляры которой распространялись и в белорусских губерниях в 1862 г.[10] Польское восстание усилиями таких проповедников приобретало характер священной войны. Указаниями на якобы порубленные «москалями» кресты и иконы, на насилия, чинимые католическому духовенству, на обращение униатов в «проклятую схизму» подогревалась в проповедях страсть гнева и мщения. Панихиды в костелах превращались в политические демонстрации, а воскресные службы нередко заканчивались польскими патриотическими гимнами. Тут же распространялись повстанческие листовки и манифесты, происходили нелегальные антиправительственные собрания. В подвалах виленского костела св. Яна находилась тайная типография, а на чердаке одного из костелов в Белостоке — оружейный склад[11]. Католические храмы стали своего рода материальной базой восстания. И это при том, что русское правительство выделяло на содержание католических церквей до 1,5 млн. руб. в год.

Католическое духовенство не скрывало своих политических взглядов на историческую связь Польши и Литвы со времени Владислава-Ягайло. Примечательно в этом отношении, что некоторые ксендзы учили белорусских детей только по-польски и отвергали само имя «Литва», предпочитая говорить просто «Польша», как это делал в своих объяснениях правительственному чиновнику кс. Карабанович из д. Вишнево Ошмянского уезда[12]. Участие католического клира в «особо почетном и шляхетском деле», как выразился в одной из проповедей ксендз Кувалковский в Мозыре в марте 1861 г.[13], простиралось далее сочувственных слов: иные ксендзы не только вступали в вооруженные отряды, но и руководили ими (известный пример такого рода — кс. А. Мацкевич в Ковенской губернии).

Тема унии получила особое развитие в пропаганде повстанцев. «Мужыцкая праўда» обвиняла оставивших унию священников в продажности, грозила вечной погибелью отступникам от «справедливой униатской веры»: «Хто не пяройдзе на унию, той сызматыкам застанецца, той, як сабака, здохне, той тамтам свеце пякельныя мэнкі цярпеці будзе!»[14]. В письмах «з-пад шыбеніцы» К. Калиновский утверждал: «З дзядоў і прадзедаў была ў нас уніяцкая вера, гэта значыць, што мы, будучы грэцкай веры, прызнавалі за намеснікаў Боскіх святых айцоў, што ў Рыме. Царом маскоўскім і гэта стала завідна, для таго, скасаваўшы ў Маскве грэцкую веру, а зрабіўшы царскую, што называецца праваслаўе, і нас адарвалі ад праўдзівага Бога і ўпісалі ў сызму пагану… каб слёзы мужыцкія не трапілі перад трон праўдзівага Бога»[15].

Православному духовенству от лица католических священников делались резкие внушения. В Воззвании польского клира священникам восточного исповедания Белорусии и Литвы 1861 г. напоминались времена унии и делались предупреждения: «мщение поляков за святую веру ужасное», «если не пробудитесь, за свои преступления и за свои грехи получите справедливое наказание»[16]. В 1863 г. повстанческий комитет в Вильно обратился к православному духовенству с изъявлением прощения от имени Польши и объявлением свободы православного вероисповедания, при этом делались угрозы сурового наказания «недоброжелателям народного дела, подлым орудиям Москвы»[17]. «Возвращение Литвы и Руси к единению с Польшей неизбежно», — заявляли руководители восстания в этом же обращении[18]. Секретные инструкции наряду с разбрасыванием ядовитых веществ и битого стекла на дорогах наставляли повстанцев поднимать против российского правительства раскольников, распространять слухи о намерениях царя обратить всех разноверцев в Православие силой, подговаривали «на всем пространстве изгонять попов и жечь русские церкви»[19]. Не всегда, конечно, удавалось мятежникам осуществить подобные акции, но избиения и грабеж православных крестьян и священников, по свидетельству, например, мозырского директора училищ, совершались совершенно безнаказанно[20]. Случались и убийства. Мщение повстанцев вылилось в жестоких расправах над православными священниками о. Даниилом Конопасевичем, о. Романом Рапацким, о. Константином Прокоповичем и дьячком Федором Юзефовичем.

Вонственный дух повстанческих обращений, их конфессиональный характер обусловили отрицательную реакцию православного духовенства: за несколькими исключениями оно отказалось поддерживать повстанцев. Из текста самих воззваний к «духовенству восточного вероисповедания» видно, что священники удерживали от этого и крестьян. Митр. Литовский Иосиф Семашко разослал по приходам дополнительные молитвыя о прекращении междоусобной брани и укреплении мира и братолюбия[21].

Меры генерал-губернатора М. Н. Муравьва в отношении католических клириков, принимавших участие в восстании, были решительными: 7 ксендзов были казнены, 177 — сосланы. Суровость наказания мотивировалась тем, что проповедник мира Христова несет сугубую ответственность за призывы к пролитию крови. С другой стороны, администрация стала укреплять положение Православной Церкви на белорусских землях. В частности, было обращено внимание на бедность православных приходов. Для сравнения: почти все костелы в западных губерниях России были каменными, а среди православных храмов каменными были только 1/3, остальные — деревянными. С помощью государственных средств и местной благотворительности за несколько лет были построены 98 храмов и отремонтированы 126. Для поддержания церквей образовывались братства. Нуждающиеся приходы были обеспечены новыми облачениями и утварью. Особое внимание уделялось народному образованию. Была создана система приходских и народных школ, уездных училищ. К преподаванию привлекалось православное духовенство. «Русское образование, — говорил попечитель Виленского учебного округа И. П. Корнилов, — сильнее русского штыка»[22].

В борьбе польских повстанцев с русскими войсками и администрацией в белорусских губерниях простой народ не остался сторонним наблюдателем событий. Ни обещаниями, ни угрозами, ни террором не смогли повстанцы заставить крестьян выступить в поддержку польской свободы. Русское правительство выступило защитником их интересов при проведении земельной реформы, осуществило комплекс мер по укреплению в крае «Православия и русской народности». Сельские караулы, пресекавшие деятельность повстанческих отрядов, письменные выражения лояльности правительству ясно показывают, что в своем национальном выборе белорусы выступили в союзе не с католической Польшей, а с православной Россией.

Священник Алексей Хотеев (опубликовано в газ. «Воскресение» 2013, №9-11)

Назад к списку