Генезис церковной унии в 1569—1596 гг. в трудах М.О. Кояловича.
Священник Алексий Хотеев
выступление на заседании научного "круглого стола" "Проблемы истории
России, Беларуси и Украины XIX - начала XX в." 28 октября 2013 г.
Исторический факультет БГУ Кафедра истории России.
Брестская церковная уния от своего начала не перестает быть предметом полемики. Конфессиональный спор вокруг унии уже давно приобрел черты ученого спора, когда и католическая, и православная стороны стали прибегать к историческим аргументам и публиковать исторические документы. После упразднения унии в 1839 г. феномен Брестской церковной унии приобрел определенную законченность, что позволило приступить к его изучению с чисто научными целями. Первым крупным исследователем в русской исторической науке в этом отношении стал уроженец Гродненщины профессор СПбДА М.О. Коялович (1828-1891). К теме унии он обращался в течение всей своей ученой деятельности, ей посвятил он свою кандидатскую и докторскую диссертации, а также многочисленные статьи[5, 7, 8, 9, 10, 11].Исследователь создал целостную концепцию происхождения Брестской унии и провел ее поэтапное изучение от начала до упразднения в 1839 г. Правда, по причине обширности своей задачи он не смог изложить все периоды истории унии с одинаковой полнотой.Учитывая возросший в последние годы интерес к униатской проблематике, хотелось бы обратиться к сочинениям М.О. Кояловича, который оказал определяющее влияние на православную историографию унии, чтобы охарактеризовать его взгляд на генезис унии в период от Люблинского соглашения 1569 г. до ее провозглашения на Брестском соборе 1596 г.
Актуальность настоящего обращения к трудам М.О. Кояловича обусловлена в значительной степени тем, что в новейших исследованиях происхождения унии историографические обзоры отличаются поверхностной схематичностью. Взгляды М.О. Кояловичаобычно оцениваются как конфессионально-односторонние, ставшие официозными для своего времени [4, с.10].Эти негативные коннотации появляются в то время, когда нет ни одного специального анализаконцепции унии в трудах названного ученого. Между тем, всякому исследователю истории церковной унии необходимо самое тщательное изучение трудов М.О. Кояловича, критические подходы которого к источникам и литературе предмета, а также умение обобщать послужили бы хорошим введением к одному из самых спорных явлений отечественной истории.
«Действительные причины унии, — писал М. О. Коялович, — были выше всех частных побуждений, расчетов и действий того или другого деятеля унии и лежали гораздо глубже в истории литовско-русского народа… Напрасны все попытки отыскать одну или несколько ближайших причин унии. Сколько бы ни трудились исследователи унии литовской придумывать такие причины, из таких причин будет следовать уния Терлецкого — как его частный, личный поступок, уния Михаила Рагозы, уния Потея и других, но никак не будет следовать уния всех их вместе»[8, Т.1, с. 167—168]. Историк задался целью показать те настоящие причины, которые соединили бы все частные побуждения.В его сочинениях обозначены тритаких значимых фактора.
1. Государственные унии ВКЛ с Польской Короной. Политический союз двух стран ставил на очередь вопрос о конфессиональном объединении. Исторически сложилось так, что в пределах польского королевства оказалась православная Галиция, а в ВКЛ — католическая Литва. И католическая, и православная шляхта, магнаты были заинтересованы в закреплении своих сословных привилегий, но разность исповеданий напоминала о себе и при заключении династических браков, и на государственных совещаниях. Поэтому вопрос о религиозном единстве поднимался среди шляхты самым естественным образом. Например, из речи короля Сигимзунда-Августа в последний день Люблинского сейма становится ясно, что об этом велись неоднократные разговоры: «Не мало меня огорчает, что в мое правление появилось множество разных вер, разнообразное понимание христианской веры, потому что я понимаю, что если на мне лежит обязанность наблюдать, чтобы был порядок в других делах, то тем более я обязан наблюдать, чтобы в нашей святой христианской Церкви была одна вера. В силу этой обязанности и вследствие того, что вы, господа сенаторы, и вы, рыцарство, напоминаете мне об этом часто, я объявляю вам и прошу вас помнить это и сказать это вашим братьям, что при помощи Всемогущего Бога, я намерен стараться восстановить единство веры. Пусть, впрочем, никто не думает, будто я намерен приводить кого-либо к вере жестокостью или строгостью, — будто я хочу делать насилие чьей-либо совести»[6,с.634—635].Так уния государственная вела в понимании короля и сеймовых послов к конфессиональному объединению в самом широком смысле, т.е. унии католиков, православных и протестантов.После Люблинскогосейма 1569 г. началось более тесное сближение шляхетского сословия ВКЛ и Польши, польские культура, язык, нравы, вера пользовались на литовско-русских землях во второй половине XVI в. большим престижем, чем «русские» обычаи, вера и язык. Проблема конфессионального разделения стала восприниматься острее. В православной среде она стала предметом неоднократного обсуждения. Явлением такого порядка можно считать, например, известное место из переписки князя К. Острожского с еп. Ипатием Потеем об унии [1, с. 64-66].
2. Польское духовенство стремилось к распространению католичества на восток. Династический союз с Польшей в 1385 г. привнес в литовско-русское общество дух религиозной нетерпимости. Католическое духовенство потребовало крещения самого Ягайло и его братьев, даже тех, которые уже имели православное крещение. Издавая привилейновоучрежденной в Вильно католической кафедре, литовский князь дал клятву, что он «приведет и притянет всеми способами» к католической вере и послушанию Римской Церкви всех литовцев, в «какой бы секте они не состояли и какого бы различия они не были» [13,s. 13]. «До соединения Литвы с Польшей при Ягелле, — писал М. О. Коялович, — Литва в религиозном отношении имела одно великое благо, именно — что вера не соединена была с выгодами жизни — религиозный элемент оставался там во всей своей чистоте. Кто какую исповедовал веру, это знала его совесть, а не государство. Ягелло первый лишил религиозный элемент этой чистоты. Он соединил с латинством выгоды жизни, право на чины, имения»[9,с. 262]. В том же духе было принято и Городельское постановление, отстранявшее «схизматиков» от правительственных должностей в этнической Литве и права заседания в совете панов-рады. Однако попытки прямого обращения православных в латинство не приносили значительных результатов. Флорентийская уния, утверждавшая вселенский авторитет римского папы и декларировавшая единство веры с сохранением разности церковных обрядов, казалось, была более удачной, но и она не имела успеха на русско-литовских землях. Иезуиты, развернувшие свою деятельность в 70-х гг. XVI в., возродили забытую было идею церковной унии и смогли смутить своими проповедями немало православных.М.О. Кояловичписал: «Мы откровенно должны сознаться, что мало знаем об участии иезуитов в деле унии… Но участие это не подлежит никакому сомнению… нам известно несколько действий, несколько обмолвок и недосмотров со стороны иезуитов, и по этим обломкам великого, стройного здания мы можем уже составить некоторое понятие о самом здании — знаменитом, единственном в истории Церкви плане литовской церковной унии»[8, Т.1, с. 41—42].Историк указывает на план унии в письме римского легата А. Поссевино, на учреждение в Риме школы для подготовки русских католических священников и школы в Вильно для воспитания детей знати в латинском духе, на попытку принудить православных к принятию григорианского календаря (в 1582 г.), на раздачу при Стефане Батории архиерейских кафедр и монастырей людям мирским за одни государственные заслуги без внимания к их нравственному облику[8, Т.1, с. 42—51]. Эти действия приготавливали католическую миссию среди православных, умножали среди духовных лиц и ктиторов православных храмов людей равнодушных к отеческой вере, ищущих в церковном служении мирских выгод.
3. Епископы Киевской митрополии с помощью короля и унии пытались отстоять свой иерархический авторитет. Действительно, вкон. XVIв. в условиях напряжения конфессиональных отношений, противостояния католичества и протестантства, высшее духовенство оказалось неспособным к совместным действиям по ограждению Православной Церкви с церковными братствамии в более тесном, чем прежде, контакте с Константинопольским патриархом.Один из инициаторов унии, епископ Кирилл Терлецкий, жаловался другим епископам в 1594 г. на новую «неволю»: «Теперь восточные патриархи имеют открытую дорогу в Москву и для милостыни будут туда часто ездить, нас не обминут. Имея привилеи короля Стефана и нынешнего короля, они не будут прочь воспользоваться своей властью и станут снова чинить смуты. Ведь, снял же патриарх прежнего митрополита и поставил другого, что было таким бесчестьем. При этом еще установил братства, которые будут и теперь уже стали гонителями владык, они то, чего не было, донесут и обвинят, а затем лишат нас любого епископии — какое бесчестье! Король дает должности до конца жизни и не лишает их разве за смертную вину, а патриарх за одни наветы снимет и должности лишит — какая неволя!» [1, с.211]. Обратим внимание, как епископ заботился о своей чести. Действительно, архиереям было от чего беспокоиться: Кирилл Терлецкий привлекался к суду за убийство и изнасилование, Ипатий Потей в молодости был протестантом и поэтому не мог быть возведен на церковную степень, Гедеон Балабан дважды был под угрозой лишения сана за свою борьбу с Львовским братством, Леонтий Пельчицкий и ДеонисийЗбируйский были возведены в сан из женатых мирян и в новом звании не переставали жить со своими женами, Михаил Копыстенский побывал в немилости у митрополита. Сам митрополит Михаил Рагоза, избранный на свое служение знатными людьми, действовал с оглядкой, был озабочен недоверием патриарха, которое сказалось уже при его посвящении. Однако, как замечает М. О. Коялович, между желанием уничтожить зависимость западно-русской Церкви от Константинопольской к желанию принять унию и подчиниться папе есть громадный переход[8,Т.1, с. 68—69]. Что же, по мнению ученого, заставило епископов переступить его? «Им нужна была милость короля и латинян, милость, которая бы поставила их в совершенно новое положение, потому что настоящее положение казалось им неисправимым… Только замысл принять унию мог доставить им эту милость», –– писал М. О. Коялович[8, Т.1, с. 90]. Это наблюдение историк развивает в изложении известных событий, непосредственно приведших к заключению унии, — тайных совещаний, колебаний и сомнений между русскими владыками, их переговоров с королем, иезуитами и другими советниками двора в 1590—1595 гг.
В конечном счете, все эти причины, по мнению М. О. Кояловича, сводились к тому, что среди православных на русско-литовских землях явилось достаточное количество людей, охладевших к своей вере, допустивших уравнение истин, исповедуемых в Православии, с истинами католической веры[8, Т.1, с.166].
После исследований М. О. Кояловича в исторической литературе назывались разные причины, приведшие русских епископов к унии с Римской Церковью.Особенно продуктивными стали выводы православного ученого О. Левицкого, который перенес акцент с внешних причин унии (влияние польской культуры, политика королей, проповедь иезуитов) на внутренние конфликты в Киевской митрополии в XVI в. Он обратил внимание на борьбу двух начал, иерархического и соборного, борьбу, которая вела к разладу между пастырями и пасомыми, вылившуюся в открытый раскол: «Ближайшим же поводом к обнаружению этого раскола послужило церковно-преобразовательное движение, предпринятое по инициативе братств и вообще мирян, а далее — борьба, возникшая вследствие упорного противодействия такому движению со стороны высшей иерархии»[12, с.95]. Таким образом, причины унии коренились во внутренней дезорганизации и смутах церковной жизни.
Католические авторы по-своему развили этот тезис, заговорив о внутреннем кризисе Православной Церкви. Польский прелат Э. Ликовский уже прямо ссылается на О. Левицкого в этом смысле[15, s.4—5]. По мнению католического ученого, два главных инициатора унии, епископы Кирилл Терлецкий и Ипатий Потей, увидели, с одной стороны, упадок своей Церкви, притеснения от светских патронов, а с другой — возрождение Католического Костела, учреждение семинарий, воспитание духовенства, возвращение отпавших в протестантство фамилий, и потому не колебались долго с решением приступить к унии, рассуждая, что под властью римского папы возрождение их Церкви совершится скорее, чем под властью Константинопольского патриарха, который заботился более о своем собственном благополучии, чем о благе церковном[15, s.89—90, 101]. Конечно, Э. Ликовский уделяет особое внимание характеристике корыстолюбия и беспринципности епископа Львовского Гедеона Балабана и криводушия митрополита Михаила Рагозы. Главные положительные деятели в его изложении — Ипатий Потей и Кирилл Терлецкий. Остальных же русских епископов автор отмечает только тогда, когда они ставили свои подписи на нужных документах. Однако общее состояние Католической Церкви во второй половине XVI в. не было таким привлекательным, как это виделось Э. Ликовскому. Приходское духовенство было малообразованным, еще не было открыто ни одной епархиальной семинарии, как этого требовали тридентские реформы, моральный уровень священников, значительная часть которых держала наложниц (конкубинат), также оставлял желать лучшего. Светские патроны, король, паны и шляхта, распоряжались церковными должностями по своему усмотрению в ущерб церковному порядку. Сами ксендзы на ином бурном сеймике, проходившем в костеле, во время кулачных расправ не избегали побоев[16, s.105—132]. Если что и могло привлекать русских епископов в католичестве, так это положение польских бискупов, которые выделялись и своим образованием, и происхождением, и достатком.
В новейшей литературе об истории Брестской унии декларируется отказ от «устаревших конфессиональных подходов». Трактовку проблемы стала определять установившаяся идея «кризис—реформа»: осознание внутреннего упадка Киевской митрополии привело к появлению у православных лидеров нескольких проектов выхода из создавшегося положения, одним из которых была уния с Римской Церковью[2, с. 531; 3, с. 317;4, с. 88].Надо сказать, что М. О. Коялович отчетливо представлял себе кризисные явления церковной жизни того времени. Но он не считал их настоящими причинами Брестской унии. «Насколько тогда увеличивалось зло, настолько же возрастало противодействие ему и очень ошибаются те исследователи унии, которые производят ее от одних беспорядков западнорусской Церкви», — писал историк[8, Т.1, с.55, 82]. Действительно, приезд патриарха Иеремии, определения Брестских соборов 1590—1594 гг., активная деятельность братств, вбиравших в свои ряды наиболее заинтересованных в исправлении недостатков церковной жизни людей, обнаружили ту внутреннюю силу, с которой не могли мириться епископы, привыкшие к старому порядку вещей. Уния с Римской Церковью с условием сохранения православной веры и прежних церковных обычаев представлялась скорее удобным средством для защиты привычного уклада, чем путем неких «реформ».
М.О. Коялович обосновывал то положение, что уния от самого своего начала была явлением чуждым, искусственным. Внутри Киевской митрополии, конечно, случались конфликты, имелись те или иные недостатки, ослаблявшие духовный авторитет высшей иерархии, однако, только католические миссионеры проповедовали, что выход из «кризиса» возможен в унии с Римской Церковью. Церковные братства, наоборот, выступали за более тесное общение с Константинопольским патриархом, приглашали к себе ученых греков, поддерживали связи с обителями Афона, полемизировали с католическими проповедникам. Епископы Киевской митрополии усмотрели в активности братств и церковных патронов посягательство на свои права. Они решили искать покровительства у польского короля, изъявив желание принять унию, идею которой страстно проповедовали иезуиты. Епископы предложили сначала свое видение унии и свои особые условия, из которых видно, что уния для них была внешней формальностью, однако в ходе переговоров с католической стороной все больше открывалась решительность этого шага. Возмущение православной паствы, опасность дать ответ за свои переговоры перед духовной властью, произвели среди епископов разделение: пять из них во главе с митрополитом Михаилом Рагозой решили поскорее довести начатое дело до конца, а двое отмежевались от унии. То, что не могло совершиться за два века, произошло за короткий период без особенных усилий католической стороны: церковная уния была провозглашена в 1596 г. на Брестском соборе. Согласно М.О. Кояловичу, именно соединение ВКЛ с Польшей в одно государственное тело в 1569 г. и польское культурное влияние создавали для церковной унии те благоприятные условия, которых не было раньше.
Литература:
1. Акты Западной России. СПб., 1851. — Т. IV. – 531 с.
2. Гісторыі Беларусі: ў 6 т. –– Т. 2: Беларусь у перыяд ВКЛ. / Пад рэд. Ю. Бохана, Г. Галенчанкі і інш. — Мінск, 2008. — 688 с.
3. Гудзяк, Б. свящ. Криза i реформа. Киïвськамитрополiя, ЦаргородськийПатрiархат и генеза Берестейськоïунiï. / Б. Гудзяк — Львів, 2000.—430 с.
4. Дмитриев, М. В. Между Римом и Царьградом. Генезис Брестской церковной унии 1595––1596 гг. / Дмитриев М. В.–– М., 2003. — 320 с.
5. Коялович, М.О. Возможно ли соединение церквей? / М. О. Коялович. // Христианское чтение. — СПб., 1860. — Ч. 1. — С. 151—204.
6. Коялович М. О. Дневник Люблинского сейма. / М. О. Коялович. — СПб., 1869. — 786 с.
7. Коялович, М.О. История воссоединения западнорусских униатов старых времен (до 1800 г.) / М. О. Коялович. — Мінск, 1999.
8. Коялович, М.О. Литовская церковная уния / М. О. Коялович. –– СПб., 1859—1862.—Т.1—2. — 752 с.
9. Коялович М. О. Люблинская уния Литвы с Польшей в 1569 г. / М. О. Коялович. // Шаги к обретению России. — Минск, 2011. — С. 222—265.
10. Коялович М.О. О почившем митрополите литовском Иосифе (Семашко) / М. О. Коялович. // Христианское чтение. — 1868.—№ 12. —С. 915—926; Христианское чтение.— 1869.— № 1. —С. 92—134.
11. Коялович, М.О. Разбор сочинения П.О. Бобровского «Русская греко-униатская церковь в царствование императора Александра I» / М. О. Коялович. — СПб., 1890.— 30 с.
12. Левицкий, О. Внутреннее состояние Западно-Русской Церкви в польско-литовском государстве в конце XVI в. и уния. / О. Левицкий — Киев, 1884. — 108 с.
13. ПривилейЯгайлыВиленскому епископу. // Соdeksdyplomatycznykathedry i diecezijWilenskiej. –– Krakow, 1932. — T.1. — Cz. 1. — s. 13.
14. Флоря, Б. Н. Исследования по истории Церкви. Древнерусское и славянское средневековье. Сборник. / Б. Н. Флоря — М., 2007.—526 с.
15. Likowski, E. UniaBrzeska / E. Likowski — Warszawa, 1907.—355 S.
16. Tazbir, J. HistoriaKosciolaKatolickiego w Polsce (1460—1795) / J. Tazbir. — Warszawa, 1966. — 211 S.
Назад к списку