Церковная уния и белорусская культура: синтез или культурная ассимиляция
священник А.С. Хотеев
преподаватель кафедры церковной истории
Минской духовной семинарии
Нередко в работах современных авторов уния преподносится как «синтез», «гармония» между культурами христианского востока и запада, как «модернизация» и «европеизация» духовной сферы в жизни белорусского народа [3 , с. 5, 70, 74 и сл.]. За этими цветистыми фразами стоит представление о том, что в результате контактов между двумя культурами появляется третья, новая и по-своему уникальная культура. Понятно, что все это льстит национальному самолюбию. Но объясняя события прошлого, необходимо с осторожностью давать им оценку, чтобы не увлечься подобными пристрастиями. В самом деле, культурное влияние может ведь вести и к поглощению одной культуры другой, т.е. к культурной и этнической ассимиляции. Что, если уния вела вообще не к сохранению, а к исчезновению белорусов как народа? Чтобы разобраться в этом вопросе, нужно обратиться к различным аспектам культурной истории, рассмотреть литературу, искусство, фольклор. Учитывая краткость времени, хотелось бы обратиться к рассмотрению только двух аспектов: языка и архитектуры.
Брестская уния явилась закономерным итогом польского католического влияния, которое усилилось в Великом княжестве Литовском после заключения государственной унии в Люблине в 1569 г. Еще накануне этого события в ВКЛ была проведена административная реформа делением страны на воеводства и поветы по польскому образцу. На протяжении второй половины XVI в. проходила земельная реформа с целью повышения государственных и владельческих доходов («волочная помера»), устраиваются фольварки — все это опять же по польскому образцу. В семьях знати широко распространяется обычай родниться с польскими фамилиями. Польки-католички прибывают, конечно, со своими духовниками, при дворах знати устраиваются католические молельни, появляются польские учителя и прислуга. Польская лексика наполняет деловые бумаги, сами аристократы подписываются под ними на польский манер: «рука власна» [1, с. 353]. В обществе усиливается сословное деление. Дворянское сословие (шляхта) присваивает себе практически все права, а на мещан и крестьян перекладываются обязанности. Все польское становится модным, престижным, а свое прежнее — «мужицким», «холопьим» (можно вспомнить возмущенную реакцию Ивана Мелешки). В таких условиях и сама вера «русская» подвергается насмешкам особенно со стороны молодежи, учившейся в заграничных университетах Италии, Германии и Франции. Таким образом, не удивительно, что католические проповедники вроде Петра Скарги стали указывать православным на их заблуждения, предлагая вступить в унию с Римом.
Польский язык стал доминировать в кругах литовско-русской знати. Издатель славяно-белорусского Евангелия Василий Тяпинский в Предисловии (ок. 1580 г.) писал со скорбью, «видечи таких великих княжат, таких панов значных так много деток невинных, мужей с женами в таком зацном руском, а злаща перед тым довстипном ученом народе езыка своего славнаго занедбане… зачим в полские, або в иные писма … заправуют» [6, с. 164—165]. Мода на польский язык так широко распространилась, что в Литовских Статутах 1566 г. и 1588 г. появился специальный пункт, что «земский писарь должен писать буквами и словами русскими все листы и позвы» [1, с. 353]. Данное правило не касалось, однако, Католической церкви, которой официально разрешалось употреблять польский язык, а именно, обращаться к бискупам суды должны были «польским письмом» (Статут 1588 г., раздел III, артикул 32). В дальнейшем доминирование польского языка в делопроизводстве в ВКЛ стало настолько привычным, что никакие нормы статутов не могли исполняться. В 1696 г. Варшавский сейм своим запрещением закрепил такое положение дел и окончательно вывел из официального употребления «русский язык».
С самого начала Брестской унии папские буллы гарантировали униатам сохранение восточного богослужения и, соответственно, церковнославянского языка. Соблюдение этого условия понятно: слово есть такая же неотъемлемая часть богослужения, как и видимые символические действия (обряды). Сохранение униатами церковнославянского языка оказало белорусам своеобразную услугу: в связи с упадком книжного западнорусского (старобелорусского) языка в XVII в. и за неимением других литературных образцов (кроме польского) местные книжники из униатов потянулись к традиционной церковнославянской лексике и грамматике.
Дело в том, что полонизация, захватившая социальные верхи, отмежевывала их от культуры низов. Переходя в католичество (минуя унию), шляхта ВКЛ ополячивалась, местное литовское или «русское» происхождение оставалось для нее лишь указанием «краевости» — gente Ruthenus, natione Polonus (по-происхождению русский, а по-национальности поляк — фраза, приписываемая Станиславу Ожеховскому, католическому канонику и публицисту XVI в). Чем сильнее привязывалось к польскому языку и культуре воспитанное в польских школах шляхетское сословие, тем сильнее замыкались в своем языке и обычаях мещане и крестьяне. Уния только закрепляла такое размежевание. Стремление отделиться, противопоставить себя простому народу было характерной чертой идеологии шляхетства, которая оправдывала господство шляхтича над «хлопом». Поэтому даже «хлопская» вера не должна была сливаться с «панской». И на белорусских землях создалось такое положение, когда панский слуга или крепостной крестьянин мог в достаточной мере понимать польский язык господина, но сам на него не переходил, разговаривая на своем родном языке. Так к концу XVIII в. образовалось польско-белорусское двуязычие: белорусы в быту активно пользовались своим языком, но при этом пассивно воспринимали и польский [1, с. 366].
В образовательной сфере доминирование польского языка сказалось во всей силе. Униатская иерархия, озабоченная сохранением своего влияния на простой народ, старалась захватить у православных братские школы, созданные для обучения вере и языкам, в том числе славянскому и «русскому». Для их изучения у православных особой популярностью пользовались «Грамматика» Мелетия Смотрицкого (Вильно, 1619) и различные буквари (например, Спиридона Соболя, изданный в Орше в 1631 г.). Однако постановка учебного дела у униатов шла туго. До конца XVIII в. высшее образование лишь отдельные униатские клирики могли получить в качестве стипендиатов в нескольких папских семинариях (коллегиумах). Одна из них была открыта в Вильно. В Минске предполагалось открыть главную семинарию. На это дело в 1626—1632 гг. были собраны значительные средства, пожертвования вносил даже сам папа. Однако из 24 предполагаемых воспитанников едва набрали пятерых при двух учителях, дело едва продвигалось до тех пор, пока в 1655 г. семинария не была разрушена в ходе русско-польской войны [5, с. 514]. Постепенно образование у униатов перешло в ведение монашеского базилианского ордена, члены которого были заинтересованы в подготовке будущих монахов. При некоторых базилианских новициатах (школах для послушников) существовали низшие классы для обучения детей. Наука сводилась к навыкам элементарного счета и письма, азам религиозных знаний (катехизису). Языком общения в среде базилиан был польский, как об этом пишет униатский историк базилианского ордена Игнатий Кульчинский (1694—1741): «Польский язык … в этих наших краях мы монахи … как родной во всех случаях … обычно используем» [2, с. 128].
С наступлением унии в Белоруссии была прервана местная литературная традиция, связанная с развитием братских школ в конце XVI — начале XVII в. Западнорусский (старобелорусский) язык перестал быть востребованным с переходом шляхетского сословия в католичество. Вместо него в литературе стал доминировать польский язык. Его влияние постепенно усиливалось и в унии. В XVIII в. здесь уже употребляются польские катехизисы. Инструкции и распоряжения для приходского духовенства издавались на польском языке. Даже самые общеупотребительные молитвы стали записываться на «русском» языке латинскими буквами. В предисловии к славянско-польскому «Лексикону», изданному в 1722 г. в Супрасле, униатский митрополит Лев Кишка сетовал, что едва сотый священник понимал тогда церковнославянский язык и богослужение [2, с. 131]. В библиотеках униатских монастырей еще хранились немногочисленные кириллические издания и рукописи, униатские типографии исправно выпускали в свет богослужебные книги на церковнославянском языке, но количество их неуклонно сокращалось. По подсчетам виленского библиографа А.И. Миловидова (1864—1935), в 1645—1845 гг. напечатаны 43 церковнославянские книги, в то время как за предыдущие сто лет их было 92 [4, с. 490]. В ВКЛ еще в XVI в. была введена цензура книг, доверенная иезуитам. С их помощью в библиотеках проводились «чистки», противные латинству книги уничтожались. В дальнейшем функции запрета на распространение книг в городах перешли к магистратам, а накануне последнего раздела Речи Посполитой полицейские функции наблюдения над библиотечными фондами были возложены на римско-католическое духовенство. В результате было уничтожено или без вести пропало немало кириллических книг и рукописей.
Таким образом, пренебрежение к книжной славянской традиции лучше всего свидетельствует о призрении в унии и к местному (старобелорусскому) языку.
Обращаясь к униатской архитектуре, заметим, что в ней культурное влияние действует сильнее и выразительнее слов. В самом деле, об архитектурном стиле «виленского барокко» в Беларуси знает едва ли не каждый со школьной скамьи. Конечно, такой популярный в западной Европе стиль как барокко (итал. «причудливый», «склонный к излишествам») имел свои локальные стили и особенности. Однако «виленское барокко» было свойственно не только территории современной Беларуси. В этом стиле строились преимущественно католические храмы в Литве и Польше.
С появлением унии началась борьба за существовавшие на тот момент православные храмы, поэтому собственно униатское строительство велось только в периоды относительной стабильности в XVII в. (например, Успенский собор Жировичского монастыря), а более всего — в XVIII в., особенно во второй его половине («виленское барокко»). Первым барочным храмом на территории Беларуси считается костел Божьего Тела в Несвиже, построенный в 1584—1593 гг. на средства князя Николая Радзивилла Сиротки (перешел из кальвинизма в католичество под влиянием иезуитов). Прототипом храма была римская церковь Иль Джезу, в которой похоронили основателя иезуитского ордена Игнатия Лойолу. Площади белорусских городов застраиваются теперь высокими костелами, среди которых теряются униатские храмы и совсем редкие православные церкви. В Минске, например, в конце XVIII в. с его 6 тыс. жителей на одну православную церковь приходились 9 католических монастырей, католический собор, 2 униатских монастыря и 3 униатских церкви. Таким образом, доминированию костелов на самых видных местах соответствовало также их количество. Униатские церкви внешне совершенно сливались с этим католическим фоном.
Действительно, здание храма в виде вытянутого прямоугольника в плане (базилика) стала господствующим типом в унии. В этом можно увидеть явное отступление от традиционного вида византийского крестовокупольного храма. Кроме того, единство с католичеством выражалось сходством униатской церкви с барочным костелом во внешних деталях: две устремленные вверх башни по сторонам главного входа, возвышающийся фронтон, зачастую отсутствие купола (символ неба) над центральным пространством храма. Характерной чертой нового стиля архитектуры было внимание к наружным элементам декора и «простоватость» внутреннего убранства. С течением времени в униатских храмах исчезает иконостас – самая заметная составляющая храмового пространства.
Представляется, что конфессиональная принадлежность не играла особой роли в следовании архитектурной моде, поэтому было бы ошибочно отождествлять «виленское барокко» исключительно с униатской архитектурой. Самый известный архитектор виленской школы – Иоганн (Ян) Кристоф Глаубиц (1710—1767) — строил или реставрировал храмы для лютеран, иудеев, католиков, униатов. По его проекту устраивался иконостас православного Свято-Духова собора в Вильно. В Полоцке памятником работы Глаубица остается Софийский собор (перестройка 1749—1765). На последнем примере хорошо можно видеть, как на фундаментах православного собора был поставлен совершенно другой храм со свойственной католическим костелам архитектурой. В его формах не прослеживается даже отдаленной преемственности от предшественника. Переделке в костельный вид подверглись многие бывшие православные церкви. Например, храм святых Бориса и Глеба в Новогрудке — пристроенные по бокам главного фасада массивные башни совершенно исказили его первоначальный облик.
Аналогичное увлечение барочной архитектурой на Украине действительно привело к совмещению традиционных форм крестовокупольного византийского храма с барочными куполами, фронтонами и декором (Софийский собор в Киеве, Троицкий собор в Чернигове). Однако то не были униатские церкви.
Униатская архитектура в виде виленского барокко, конечно, была новым веянием. Но это было влияние католическое, выросшее на католической почве и развившееся преимущественно в белорусско-литовском католическом храмостроительстве. То, что оно отразилось и в униатском зодчестве свидетельствует лишь о желании строителей подчеркнуть церковное единство с католиками и подражанием угодить духу времени.
Подводя итог сказанному о языке и архитектуре в униатской церкви, хочется сказать, что трактовка унии как культурного «синтеза», как «самобытного культурного феномена» представляется неадекватной. Уния стала проводником того мощного польского культурного влияния, которое затронуло все сферы народной жизни. В результате в Белоруссии сформировался вид польской элитарной культуры, вестником которой стало униатское духовенство в лице базилианского ордена. Традиционная православная культура (церковнославянский язык, богослужение) сохранялась разве как что-то периферийное, маргинальное как осадок после химической реакции. Поэтому уния была скорее формой культурной ассимиляции белорусов, отразившейся в религиозной сфере.
Литература
1. Жураўскі, А. І. Гісторыя беларуская літаратурнай мовы. / А. І. Жураўскі. — Мн.: Навука і тэхніка, 1967. — Т. 1. — 372 с.
2. Лабынцев Ю. А., Щавинская Л. Л. Некоторые обстоятельства и средства поддержания белорусско-украинской униатской литургической практики в XVII - XIX веках. // Древняя Русь. 2000. — № 2. — С. 125—137.
3. Марозава, С. В. Уніяцкая царква ў этнакультурным развіцці Беларусі (1596—1839 гады) / С.В. Марозава; Пад навук. рэд. У.М. Конана. — Гродна, ГрДУ, 2001. — 352 с.
4. Миловидов, А. И. Судьба русской книги в Северо-Западном крае в связи с его культурной историей. // Христианское чтение. 1903. № 9. — С. 348—361, № 10. — С. 486—506.
5. Харлампович, К. В. Западно-русские православные школы XVI и начала XVII века, отношение их к инославным, религиозное обучение в них и заслуги их в деле защиты православной веры и церкви. / К. В. Харлампович — Казань, 1898. — 566 с.
6. Хрэстаматыя па гісторыі беларуская мовы. Вучэбны дапаможнік. — Мн.: Акадымія навук БССР, 1961. — Ч. 1. — 540 с.
Выступление на XXIV Международной конференции «Шлях да ўзаемнасці», Гр.ГУ, 26 октября 2018.
Назад к списку